Вспоминаю то душевное состояние, когда у меня, маленькой девочки, написалось первое стихотворение. Оно не сохранилось. Первоклассницей, возвращаясь из школы через гору, я поскользнулась и подвернула ногу. Подружки мои понеслись за санками и, погрузив меня, привезли домой. Костоправ, дедушка Андрей, развёл руками. В больнице наложили гипс. За окнами сверкал апрель и, купаясь в солнечных лучах, играли в речке льдинки.
Святая моя речушка, благодарит тебя моя грязная жизнь за твою чистую прозрачность, за камушки на твоём дне, за плещущихся в тебе хариусов. Расторгнув ледяную скованность, в благодарном переполняющем тебя порыве, заполнив собою проторенное вёснами русло, высыхающее к лету, ты подошла прямо к моему грустному окошку, заглянула в него, призывая полюбоваться на тебя! Я не могла не разделить твою радость! Прославление этой весёлой полнокровной жизни в её счастливом весеннем говорении, кажется, в моём первом сочинении заканчивалось строчками: «Проснулась муха и, летая, щенка моего дразнит слух, и у горбатого сарая запел оранжевый петух».
Речка ушла в свои берега, гипс сняли, наступило лето с её сидением по ночам у костра (нас никто не загонял домой, нас никто не воспитывал). На сарае стояла раскладушка, никто не проверял, во сколько я улеглась спать… Свобода, без конца и без краю! Мы почему-то никогда не злоупотребляли ею.
Я не знала, что мы пришли в этот мир на мучение, я думала, что родилась для наслаждения, «для звуков сладких» без молитв, душа моя чувствовала Бога, ощущала Его рядом, но не могла тогда Его назвать. Моя жизнь проходила где-то вдалеке от Него, и образ Его, глубоко спрятанный в каждом из нас, не открывался; я не была человеконенавистницей, скорее, напротив, но видела в людях злобу, зависть, ложь, жестокость, глупость, и от этого становилось невыносимо больно. Интуитивно я понимала, что человек не должен быть таким, что он рождается и живёт для чего-то другого.
Благодарю Тебя, Создатель мой,
Ещё ребёнку ты мне дал немало,
но, умиляясь красотой земной,
я красоту души не созерцала!
Мне каждый листик, каждая пылинка,
замшелый камень в ельнике густом,
мне в поле каждая былинка
шептали мысль о измерении ином.
Но красоту души не созерцала
я, умиляясь красотой земной,
и потому уныния горькая опала
и нежелание жить владели мной.
Всё же радость часто захватывала меня, переполняя сердце любовью.
- «Как я всех люблю! – говорила я своим знакомым.
– Брось ты! Люди – сволочи! За что их любить?!
– Все мучаются: только один мучается, как я, от бессмысленности, а другой от того, что не может купить себе джинсы или финские сапоги.
Порою мне было так тошно, что я молчаливо вопила: «Если Ты есть, зачем Ты нас сотворил такими скотами?!». Тогда я не знала, что Он сотворил нас совершенными, что мы сами превратили себя в скотов.
Первая прочитанная мною в Библии книга была книга Екклесиаста: меня захлестнули тогда пронизывающие эту книгу боль и щемящее одиночество.
Моё одиночество – четыре угла.
Моё одиночество – молчание тени.
Моё одиночество – боль унижений…
Это юношеские строчки, потом одиночество ушло. С Богом человек не может быть одинок, но ведь мы постоянно уходим от Него! Он с нами всегда, но мы?! Разве всегда?! Вместо того, чтобы открыть Новый Завет бродим по интернетным дебрям, зачастую набредая на свалки мусора, роемся в них подобно нищим голодным бомжам.
Господь соединяет нас в Церковь, мы едины в Нём, в Его Духе, в меру нашей соединенности с Ним и исполненности Его Духом, и в то же время мы не едины в силу того, что мера исполненности Его Духом и соединенности с Ним у каждого своя, и ещё в силу уникальности каждого из нас, потому человек всегда в той или иной мере будет переживать одиночество, как писала Ахматова: «Есть в близости людей заветная черта…»
Одиночество!..
Вдвоём, в толпе, с друзьями…
нежданностью обнимешь вновь,
обвяжешь тяжкими цепями
бесплодной думы про любовь.
Убил ли кто; рожал ли, сколь Бог даст,
как ни была б семья детьми богата,
как всё ж ты прав, Екклесиаст,
у человека нет ни сына и ни брата!
У архимандрита Иоанна (Крестьянкина) где-то есть такая запись: «Один святой человек сказал однажды: «Все мы являемся существенной ненужностью и никому, кроме Бога, не нужны».
Как, должно быть, глобально одинок человек, не встретившийся с Богом. Люди, лишённые подлинных стремлений, истинных целей и иерархии просто сосуществуют рядом в коллективах, семьях и прочих сообществах.
Мы используем файлы cookie для улучшения работы сайта. Оставаясь на сайте, вы соглашаетесь с условиями использования файлов cookies. Чтобы ознакомиться с Политикой обработки персональных данных и файлов cookie, нажмите здесь.
