И что, ты сказал своё слово, тебе стало легче?
Ну вот и я сделала вид, что ни капли не ранит,
и да, я любому и запросто ноги на плечи,
любому и запросто, только меня поманит,
и нет, не могу не писать, не звонить тебе трезвой,
ты знаешь, здесь в северной спирт меня и спасает.
Кого укусила? Да больно? А пусть не лезут,
здесь с бесцеремонными то ли ещё бывает.
У нас столько белого, яркого, зимнего солнца,
что впору забиться в нору и удавиться,
ты шепчешь ей сказки мои, а она смеётся,
узнает когда про кого они– вот удивится.
А ты, раздразнив, растравив в ней всю силу либидо,
горячей рукой по–хозяйски блуждаешь под платьем,
пока для нее ты как мраморный, греческий идол,
а после ты в ней, как вонзенное грубо распятье
Пока ты ей шепчешь про улиц плетенье в Париже
и как бы хотелось однажды с ней в Рице проснуться,
мне жаль её, вот же, ведь ты же не станешь к ней ближе,
пусть даже себя поднесет к твоему рту на блюдце.
И раненный зверь в тебе скалится, рвётся, бунтует,
скребется, рычит, безнадежно скулит и ноет,
но я...я, конечно, ни капельки не ревную,
а это всего лишь остаточная паранойя:
ведь ты же по ней боль карминовой влагой размажешь,
исчезнешь, она не успеет и оглянуться,
и так я люблю тебя, так я над вами куражусь,
как жертва, которую тянет на бойню вернуться.
Мы используем файлы cookie для улучшения работы сайта. Оставаясь на сайте, вы соглашаетесь с условиями использования файлов cookies. Чтобы ознакомиться с Политикой обработки персональных данных и файлов cookie, нажмите здесь.
