Михаэль Шерб
пух и перья
http://stihi.ru/2021/03/13/9568
Мы были и врозь, и вместе,
И были едина плоть.
Входил, словно косточка в персик,
Сосок твой в мою щепоть.
До времени тлел, придушен,
Огонь в острие струи,
И, словно кефаль на суше,
Метались руки твои.
Сквозь маску гримасы лица
Белками во тьме блестели,
Вдвоём, как большая птица,
Мы падали и летели.
И вдох застывал в подреберье,
И выдох был невозможен,
Когда разлетались перья
И пух оседал на кожу.
© Copyright: Михаэль Шерб, 2021
Свидетельство о публикации №121031309568
Михаэль ШЕРБ, Дортмунд (Германия)
ВСЁ БЫЛО
Опоздал
Пахнут тускло и лекарственно
В школьной книге клёст и ель,
И скользит походкой царственной
Прописная буква «л».
«Ох, давление высокое!
Двести тридцать, надо сбить!»
Наш сосед, Абрам Исаакович,
Просит чайник вскипятить.
Значит, ноги будет парить он.
Так бывало много раз:
Стул поставит на линолеум,
А ступни поставит в таз,
И закатит брюки тщательно,
Примостится на краю,
И направит в таз из чайника
Кипячённую струю.
Закрываю книжку школьную, -
Клёст и ёлка подождут, -
И на кухню коммунальную
Чайник вскипятить иду.
Возвратился я с искомым,
А в дверях – базар-вокзал,
Жу-жу-жу, как насекомые...
Что ж, понятно, опоздал...
Монолог внука
В 12 лет вместе со школой
Я был на экскурсии в Дахау, во время которой
В одном из залов
увидел свою фамилию, но отец сказал мне,
Что это ошибка, часто встречающаяся в иностранной прессе.
Коменданта Освенцима звали не Хёссе, а Хессе,
Вот дерьмо, ругался отец, там всё ещё написано «Хёссе»!
Я им дважды писал, они обещали разобраться в этом вопросе!
Впрочем, путаница с «е» и «ё» происходит нередко.
Не волнуйся, сын, у нас не было такого предка.
Может, ему от деда отказываться было и больно,
Но он работал в дирекции завода «Вольво».
И бабка говорила, что она ничего не знала.
На ней нет никакой вины.
Дед был честный солдат, директор тюрьмы.
Только как-то нечаянно
Она проговорилась, что теплицы находились совсем рядом с печами.
И, представьте, даже
приходилось отмывать овощи и фрукты от сажи.
Ничего не знала, ни о чём не догадывалась...
Но однажды, возвращаясь из пекарни,
Она увидела на новоприбывшем парне
Куртку, и курточка эта так ей понравилась,
Что она не справилась с искушением
И подала в комендатуру прошение...
Знаете, что для меня в этом самое страшное?
Эту курточку я в 70-х донашивал.
Рыба-фиш
Закат стекал по черепицам с крыш,
И на столе стекались брызги в струйки:
Я рыбу потрошил на рыбу-фиш,
Сдирал с неё блестящие чешуйки.
Срывал скребком, как сотни покрывал,
Как тысячи прозрачных оболочек,
Потом от мяса кожу отделял:
Нервущийся серебряный чулочек.
Чтобы филе на фарш перемолоть
Бросал в комбайн, а там, вертясь по кругу,
Ножи рубили розовую плоть
И смешивали с золотистым луком.
Часы спустя, в кухонной полумгле,
Я догадался, где у смерти жало...
А рыба-фиш на праздничном столе,
Прекрасней, чем живая, возлежала!
Человек в плаще
Чего больше в конвертах – симметрии или тайны?
А в зеркалах – жизни или летального?
Тополиный пух превращает брусчатку площади в плов.
Ложечки крестов позвякивают в чашечках куполов.
Руки туч ложатся на плечи высотных домов.
На повороте трамвай щебечет.
Проходит по улице мускулистый вечер
С голым блестящим торсом,
Спускается к пирсу.
Девочки на скамейке едят из коробки пиццу:
Кусочки теста цветом похожи на черепицу,
Кусочки теста сгибаются под тяжестью томатов и сыра...
Вдруг понимаешь, что стал гражданином мира,
Как невозвращенец-ветер. Что всё равно где
Засыпать-просыпаться: Венеция, Дортмунд, Пловдив...
Я стал человеком в плаще,
Не кем-то конкретным – вообще,
Солдатиком на параде,
Прообразом в чьём-то сне.
Быть может, случайное радио,
Чужое бессонное радио
Помолится обо мне?
Хандра
Пиши, шурши, карябай, помело,
Скреби по коже улицы тюленьей.
Октябрь, и жёлтых листьев намело
Чуть больше, чем за лето впечатлений.
Хоть ото дня осталась только треть, -
И ту похитил дождик вороватый.
Так холодно, что хочется гореть,
Так муторно, что хочется в кровать и
Закрыть глаза, и вплоть до солнца спать,
Птенцом зарывшись в пухе пеликаньем.
Мне надоело корни здесь пускать.
Недели заболели заиканьем:
«Среда-воскрес-реда-воскре-среда».
С небес стекает чистая вода
На тротуар, и окон стеклотара
Уже полна. Вот новая волна –
И дом расклеился, и дом распался на
Квадраты, как у Пикассо гитара.
На домны Дортмунда легла ночная мгла.
Как в октябре легла, так и не встала,
Неделями лежит, и стеклотала,
Тьфу, стеклотара окон уж полна.
Анлоп жу ноко аратол кет суфьт –
Должно быть так всё выглядит снаружи:
Не прочитать, но отражает суть
Той истины, что обнаружил в луже
(In aqua veritas): «Когда темно и стужа,
Поэзия есть способ не уснуть.»
Всё было
Всё было: и комнаты классные,
И скука, и недомогание
бегонии на подоконнике,
И глаз удлинённых, как гласные,
От резкого света моргание,
И осень, и запах антоновки.
Эпоха распада и тления,
Запретов объятия тесные,
И пола затеи телесные,
Греховные переплетения,
Излишние, словно на вырост,
Как будто бы кто-то внутри
Другой мне на смену вырос,
И выйти стремился наружу,
Как бабочка, бился во рту,
Навек опустевшем для речи, -
Откроешь - январскую стужу
Он впустит в жильё человечье
И призрачность, и немоту.
С тех пор он, кори – не кори,
Живёт в моей тёмной крови
И требует вдоха иного.
Он стрелкой дрожит меж людьми,
От южного полюса боли,
До северного - любви,
И тычется теменем в горло,
Но он же – дарует мне лёгкость,
И он же – поддержит под локоть,
Поднимет, как утренний кофе,
Согреет не хуже, чем кофта,
И слово надежды запомнит,
А если меж душ или тел
Заметит малейший пробел,
То тут же его и заполнит.
Елена Дорофиевская
Тесто
ты ли ты ли тесто, моя невеста
приходи в мой дом, свято пусто место
запахом твоим зацветёт рубаха
принимай мои молоко и сахар
будем жить-тужить, чаять урожая
в закромах зерно с маслом умножая
заведём ягнят, впрок дрова наколем
душу обнажит вспаханное поле
под окном взойдут бархатцы и мята
ночь за ночью ты будешь мной измята
стану брать в сенях, в сене, у сарая
у криницы ждать, где трава сырая
подбери подол, расшнуруй сорочку
вылеплю твою плоть по завиточку
приставай к рукам, выбирая форму
напечём хлебов да детей накормим
приходи ко мне, рук моих желая
под моим ребром рана дрожжевая
к алтарю летят воробьи с окраин
у дежи стоит земледелец Каин
кровью да слезой разведя опару
создаёт себе
пару
Внимание!
Имена авторов анонимных конкурсных произведений будут оглашены в Итоговом протоколе конкурса 6 июня 2021 года в 23:59 по Москве.
Ваня и Алёша
http://stihi.ru/2017/06/17/8323
Вьюга хлеб на решетки крошит,
На крылечки домов и бань.
- Кто ты?
- Ваня.
- А я Алеша.
- Посмотри, что я склеил, глянь:
Две матрешки, баранку, сливу.
Краски Чикин, подлец, забрал -
Вот раскрасить бы!
- Да, красиво...
У меня был конек Дедал -
На колесиках, были шпоры...
- Конь? Я знаю. Меня везли...
В эти самые...в Холмогоры.
Святый Боже! Люли-люли...
- Что ты, Ваня? Горячка? Знаешь,
Если стукнусь, то сразу кровь.
А у папы был вышит заяц -
На подушке, и грыз морковь.
Император он был, мой папа.
- Император? Я тоже есмь.
Святый Боже! А крови - капать.
Люли-люли! Да вышел весь.
- Ваня, что ж ты меня пугаешь?
- Брат Алеша, прости ужо...
За окошком метель тугая
Крошит хлеб ледяным ножом,
И мотает на белый тюрик
Судьбы сгинувших без вестей.
Государству не быть без тюрем.
Убивать. Убивать - детей.
Ох, и тюрик же - толстой репкой
Укатился за холм, в поля.
Рубят лес - отлетают щепки:
Вани, Лешеньки, Николя.
- Ах, Алешенька, мне бы в баню...
- Ваня, склеить тебе ежат?
...пара щепок - Алеша с Ваней -
На ладошке Христа лежат.
- Хочешь, склею кота и кошку?
Чикин краски отдаст небось...
Государство Христу в ладошку
На Голгофе вогнало гвоздь.
А метель продолжает путать,
Невиновным - совать вину...
Не с того ль ненавидим люто -
До любви - мы свою страну?
Ни одно не горит окошко,
И как лед холодна постель.
"- Кто ты?
- Ваня.
- А я - Алеша..." -
Прорывается сквозь метель...
© Copyright: Веник Каменский, 2017
Свидетельство о публикации №117061708323
Другие статьи в литературном дневнике:
