Как просто жить в молчанье золотом,
ронять слова как ночь роняет звёзды.
Безмолвье, мой кумир вуалехвостый,
владеющий исписанным листом, -
по слову цедит ска;редный тиран,
бог многоточий, всё ему не в тему.
Так в кухне ночью пропускает кран
воды секунды раковине в темя.
Так снег ложится, двор укрыв к утру,
за слоем слой, страница за страницей.
Не напишу, и значит - не сотру.
Ещё, не стану спать - не будет сниться.
Не стану думать, будет гладким лоб,
ещё один в толпе многоголовой.
Глаголом никого не обожгло.
Но всё-таки –
вначале было слово.
Так много слов толклось на языке,
что сохранять их не имело смысла.
Они спешили, обгоняя мысли,
не беспокоясь, кто из них за кем,
пока Господь перстами на уста
печать безмолвия, как тень улыбки,
не положил.
Молчанье, мостик хлипкий
над вечностью -
я не раскрою рта,
предам огню свои черновики…
Но всё напрасно - ночью к изголовью
придут слова тоску кормить с руки.
Подступят рифмы к горлу тёплой кровью
Поэзия сгубила камертон.
Вот дирижёр коленки выставил картинно.
Вибрируют и тон, и обертон
и первый альт пропитан нафталином.
Поэзия сгубила камертон.
Перецвела, утратив прелесть снова
и пялится, как скрученный питон,
скрипичный ключ в зрачок пугливый слова.
У правды заболела голова
от чеснока, политики, гудрона.
И с правдой разлучённые слова
спешат, бегут вдоль серого перрона.
Отходят вирши, будто поезда.
Гремят по рельсам показные строфы.
Спроси, куда?! Куда они, куда?
Поэзия на грани катастрофы.
И как не стать ей мёртвым тупиком?
Идут вагоны, рельсы стонут громко.
В грядущее идут порожняком!
Как будем мы глядеть в глаза потомкам?!
С украинского 23.11.17.
Про суть творчості
Поезія згубила камертон.
Хтось диригує ліктями й коліном.
Задеренчав і тон, і обертон,
і перша скрипка пахне нафталіном.
Поезія згубила камертон.
Перецвілась, бузкова і казкова.
І дивиться, як скручений пітон,
скрипковий ключ в лякливі очі слова.
У правди заболіла голова
од часнику, політики й гудрону.
Із правдою розлучені слова
кудись біжать по сірому перону.
Відходять вірші, наче поїзди.
Гримлять на рейках бутафорські строфи.
Але куди? Куди вони, куди?!
Поезія на грані катастрофи.
І чи зупиним, чи наздоженем?
Вагони йдуть, спасибі коліщаткам...
Але ж вони в майбутнє порожнем!
Як ми у вічі глянемо нащадкам?!
Привычно почернел до темноты
дождливый день, бегущий краем моря.
Признание украсило холсты
Веласкеса, который также чёрен.
Всё так же глух старик ко тьме времён,
подслеповат прищур севильской ночи,
картинный вздох в пространство устремлён -
к прелестнейшей из королевских дочек.
На затемнённый зеркалом портрет
Венеры, что изогнута как рыба,
не падает укрытый тенью свет
от зрительских насмешливых улыбок.
Рябые мойры полотно плетут,
черня в ковре условности приличий,
метаморфозы рушатся, но труд
художника пугающе трагичен.
Сильней инстинкт изгнания раба
из гения, когда, надрезав кожу,
тот просит у бессмертия: "Избавь", -
и заточённый в рамки шепчет: "Боже".
А в темноте (с оглядкою на сон)
рыдает дождь, больной испанским гриппом.
Веласкес умирает за поклон
очередному глупому Филиппу.
Мы используем файлы cookie для улучшения работы сайта. Оставаясь на сайте, вы соглашаетесь с условиями использования файлов cookies. Чтобы ознакомиться с Политикой обработки персональных данных и файлов cookie, нажмите здесь.
