Михаил Анищенко-Шелехметский
.
Мне прилечь бы, пасмурная родина,
Под кустом растаять, как сугроб…
Чтобы снова белая смородина
Красной кровью капала на лоб.
Чтоб забыть всю злость и наущения,
Жажду мести, ставшую виной;
Чтобы белый ангел всепрощения,
Словно дождик, плакал надо мной.
Чтоб платить и ныне, и сторицею
За судьбу, сиявшую в глуши;
Чтобы гуси плыли вереницею
В небеса распахнутой души.
_
Элегия
.
Надрывается ветер заблудший,
Колобродит всю ночь в камыше.
И чем хуже погода, тем лучше
Почему-то теперь на душе.
Ничего, я с дороги не сбился
И совсем не знаком с ворожбой.
Я в счастливой рубахе родился
И снимал ее только с тобой.
А теперь возле дома слепого
Я хожу, словно вор, без огня…
Хорошо, что ты любишь другого,
Как когда-то любила меня.
Хорошо, что без боли и страху
Ты мне машешь рукой на ходу,
Что мою голубую рубаху
Носит пугало в вашем саду.
_
Час не ровен
.
Замолчат в сарае гуси,
В темноту уйдет луна.
Снова овцы по Тарусе
Поплывут, как облака.
В конуре уснет собачка,
И прохожая луна,
Как молоденькая прачка
Притаится у окна.
И, головкою качая,
Станет искоса смотреть,
Как поэт в стакане чая
Топит завтрашнюю смерть.
Обрывается тропинка,
Не жужжит веретено.
Жизнь, как черная чаинка,
Опускается на дно.
Сон из печки выползает,
Но опять поэт хмельной
Настежь окна открывает
И становится луной.
Печь трещит, как кочегарка.
Сладок сумрак топчана.
Нет жены. Но есть заварка
В белом хоботе слона.
Снова чайник закипает,
Снова радостно ему.
На земле никто не знает –
Отчего и почему.
От тоски ли, от любови,
От раскрытого ль окна,
Где и час любой не ровен,
И любое дно без дна.
* * *
Боже мой, до конца, до скончанья
Будут мертвые петь соловьи.
Будут тени и воспоминанья
Дергать двери цепные мои.
Над сиянием лунного снега,
Над туманною дрожью ветвей
Сиротливая жажда побега
Превращается в крик журавлей.
Кто-то дышит и смотрит из мрака,
Кто-то свет моих окон крадет.
И убитая мною собака
На колени мне морду кладет.
И хотя я рожден не для злости,
Но кричу через сны и года:
«Уходите, проклятые гости,
Я не звал вас сюда никогда!».
Пропадет моя давняя горесть,
Превратится в невидимый ком…
На рассвете снегурочку-совесть
Принесу я в натопленный дом.
На цветных половицах, где печка,
Где дарует торшер забытье,
Пусть оттает немного сердечко,
Ледяное сердечко ее.
***
Сентябрь
.
Тихо-тихо на дворе.
Ни шагов, ни листопада...
Вот и славно! В сентябре
Ничего душе не надо!
Утро. Озеро. Ташла.
Паутинка пролетела...
Слава Богу! Жизнь прошла
Даже там, где не хотела.
Панихида... Торжество...
Провожаю, принимаю...
В жизни вашей ничего
Я теперь не понимаю.
Выхожу во двор. Дышу.
Птичьи стаи провожаю.
Тихо листья ворошу,
Но уже не поджигаю.
Тихо листья ворошу,
Клен мне веткою кивает.
Так живу я. Так дышу.
Что еще со мной бывает?
Пью водицу, хлеб жую
Да в лесу, где дуб черненый,
Золотую цепь кую
И пою, как кот ученый!
***
Хорошо
.
Снегири мои, зяблики, вороны,
Туготравье и батюшка-лес,
Хорошо, когда каждому поровну
Достается земли и небес!
Хорошо мне от тихого дождика,
Хорошо, что у храмов и слег
Для святого отца и безбожника
Одинаковый сыплется снег.
Хорошо, что березы не бедствуют,
Не злословит речная вода,
Что душа моя с небом соседствует
И сливается с ним навсегда.
Хорошо, что с холодного пенышка
Можно в небо смотреть без помех,
Где мое заповедное солнышко
Поднимается сразу для всех!
***
Не смотри, не смотри ты вослед журавлю,
Не грусти у ночного порога...
Всё равно я тебя больше жизни люблю,
Больше Родины, неба и Бога!
Возле мокрых заборов, соломы и слег
Я люблю тебя тихо и нежно –
Не за то, не за то, что, как дождик и снег,
Ты была на земле неизбежна.
Не за то, что сгорала со мною дотла
И неслышно в сторонке дышала,
А за то, что всё время со мною была,
И как смерть – мне ни в чём не мешала!
***
Я воду ношу
.
Я воду ношу, раздвигая сугробы.
Мне воду носить все трудней и трудней.
Но как бы ни стало и ни было что бы,
Я буду носить ее милой моей.
Река холоднее небесного одра.
Я прорубь рублю от зари до зари.
Бери, моя радость, хрустальные ведра,
Хрусти леденцами, стирай и вари.
Уйду от сугроба, дойду до сугроба,
Три раза позволю себе покурить.
Я воду ношу – до порога, до гроба,
А дальше не знаю, кто будет носить.
А дальше – вот в том-то и смертная мука,
Увижу ли, как ты одна в январе,
Стоишь над рекой, как любовь и разлука,
Забыв, что вода замерзает в ведре…
Но это еще не теперь, и дорога
Протоптана мною в снегу и во мгле…
И смотрит Господь удивленно и строго,
И знает, зачем я живу на Земле.
***
Перед тем
.
Год за годом. Каждый год
Нет тебя. И карта бита.
Это – выход, это – вход,
Суть разбитого корыта.
Днем и ночью, там, где ты,
Нет ни выхода, ни входа.
Надоело рвать цветы,
Ждать нелепого исхода.
Год за годом тот же сон,
Те же отзвуки бессмертья.
Тихо падает с икон
Пыль прохожего столетья.
В черной комнате беда,
Худоба одна худоба.
Тихо тянутся года
От подгузников до гроба.
Днем и ночью… Черт возьми!
Всюду морок да изъяны…
Перед тем, как стать людьми,
Долго плачут обезьяны.
***
СНЕГ
.
Вчера у реки, возле леса и скал,
Я снег на ладонях губами ласкал.
А снег не хотел ни объятий, ни мук,
И – капля за каплей – бежал между рук.
Кололся и таял в руках моих снег,
И в тихую смерть превращался побег.
***
Уйти от позднего веселья, не взяв копейки про запас,
Просить прощенья в час похмелья, когда не ровен каждый час.
Забыв о славе и свободе, беснуясь, мучась и кляня,
Просить прощенья на исходе времен, похожих на меня.
Когда не вывезет кривая, и день уходит в никуда,
Просить прощенья, умирая от слез, от боли и стыда.
Просить прощенья зло и строго - за тьму учений и словес,
За ложь, за истину, за Бога, сто раз упавшего с небес.
За все, что рухнуло, свалилось, застряло в горле, словно ком,
За все, за все, что отразилось во мне, как в зеркале кривом.
Просить прощенья глуше, глуше, и все же чувствовать в тоске,
Что тьма, заполнившая душу, всю ночь висит на волоске,
Что по закону искупленья, уже сливаются, звеня,
И жизнь и смерть - в одно мгновенье, где нет и не было меня.
Людмила Парщикова
Душа болит, как давний перелом.
Полночный отблеск лампы за стеклом
в засвеченном пространстве жизни пляшет.
Поманит память светом и теплом,
с осенним сквозняком проникнет в дом
и на постель неприбранную ляжет.
Очнется, перепутав этажи,
и область сновидений обнажит,
где у воды спокойно и устало
луна стоит, как девушка с веслом,
и никакой досады нету в том,
что свет не уложить под одеяло.
Что ветер, заблудившийся в листве,
свободен, как тоска о божестве,
и нету заблуждения опасней —
судить о человеке по делам,
доколе суть явлений брезжит там,
где отблеск света на ветру не гаснет.
Где без надсады можно дальше жить:
над старым садом облаком кружить,
оплакивая деревце любое;
где только мысли оставляют след,
и душу нечем привязать к земле.
Вот разве что твоею нелюбовью…
© Copyright: Людмила Парщикова, 2011
Свидетельство о публикации №111042608912
Другие статьи в литературном дневнике:
