Несколько лет назад на глаза попалось это стихотворение талантливой девятнадцатилетней девочки...
Алина Кудряшева
Мама на даче.
Мама на даче, ключ на столе, завтрак можно не делать.
Скоро каникулы, восемь лет, в августе будет девять.
В августе девять, семь на часах, небо легко и плоско,
солнце оставило в волосах выцветшие полоски.
Сонный обрывок в ладонь зажать, и упустить сквозь пальцы.
Витька с десятого этажа снова зовет купаться.
Надо спешить со всех ног и глаз - вдруг убегут, оставят.
Витька закончил четвертый класс - то есть почти что старый.
Шорты с футболкой - простой наряд, яблоко взять на полдник.
Витька научит меня нырять, он обещал, я помню.
К речке дорога исхожена, выжжена и привычна.
Пыльные ноги похожи на мамины рукавички.
Нынче такая у нас жара - листья совсем как тряпки.
Может быть, будем потом играть, я попрошу, чтоб в прятки.
Витька - он добрый, один в один мальчик из Жюля Верна.
Я попрошу, чтобы мне водить, мне разрешат, наверно.
Вечер начнется, должно стемнеть. День до конца недели.
Я поворачиваюсь к стене. Сто, девяносто девять.
Мама на даче. Велосипед. Завтра сдавать экзамен.
Солнце облизывает конспект ласковыми глазами.
Утро встречать и всю ночь сидеть, ждать наступленья лета.
В августе буду уже студент, нынче - ни то, ни это.
Хлеб получерствый и сыр с ножа, завтрак со сна невкусен.
Витька с десятого этажа нынче на третьем курсе.
Знает всех умных профессоров, пишет программы в фирме.
Худ, ироничен и чернобров, прямо герой из фильма.
Пишет записки моей сестре, дарит цветы с получки,
только вот плаваю я быстрей и сочиняю лучше.
Просто сестренка светла лицом, я тяжелей и злее,
мы забираемся на крыльцо и запускаем змея.
Вроде они уезжают в ночь, я провожу на поезд.
Речка шуршит, шелестит у ног, нынче она по пояс.
Семьдесят восемь, семьдесят семь, плачу спиной к составу.
Пусть они прячутся, ну их всех, я их искать не стану.
Мама на даче. Башка гудит. Сонное недеянье.
Кошка устроилась на груди, солнце на одеяле.
Чашки, ладошки и свитера, кофе, молю, сварите.
Кто-нибудь видел меня вчера? Лучше не говорите.
Пусть это будет большой секрет маленького разврата,
каждый был пьян, невесом, согрет теплым дыханьем брата,
горло охрипло от болтовни, пепел летел с балкона,
все друг при друге - и все одни, живы и непокорны.
Если мы скинемся по рублю, завтрак придет в наш домик,
Господи, как я вас всех люблю, радуга на ладонях.
Улица в солнечных кружевах, Витька, помой тарелки.
Можно валяться и оживать. Можно пойти на реку.
Я вас поймаю и покорю, стричься заставлю, бриться.
Носом в изломанную кору. Тридцать четыре, тридцать...
Мама на фотке. Ключи в замке. Восемь часов до лета.
Солнце на стенах, на рюкзаке, в стареньких сандалетах.
Сонными лапами через сквер, и никуда не деться.
Витька в Америке. Я в Москве. Речка в далеком детстве.
Яблоко съелось, ушел состав, где-нибудь едет в Ниццу,
я начинаю считать со ста, жизнь моя - с единицы.
Боремся, плачем с ней в унисон, клоуны на арене.
"Двадцать один", - бормочу сквозь сон. "Сорок", - смеется время.
Сорок - и первая седина, сорок один - в больницу.
Двадцать один - я живу одна, двадцать: глаза-бойницы,
ноги в царапинах, бес в ребре, мысли бегут вприсядку,
кто-нибудь ждет меня во дворе, кто-нибудь - на десятом.
Десять - кончаю четвертый класс, завтрак можно не делать.
Надо спешить со всех ног и глаз. В августе будет девять.
Восемь - на шее ключи таскать, в солнечном таять гимне...
Три. Два. Один. Я иду искать. Господи, помоги мне.
Алина Кудряшева поэт, лингвист. Аля известна в сети под никнеймами izubr и Изя Райдер. Родилась в Ленинграде в 1987 году, окончила Аничков лицей и факультет филологии Санкт-Петербургского государственного университета. Учится в аспирантуре факультета этнологии Европейского университета Санкт-Петербурга. Сотрудничает с Институтом лингвистических исследований. С 2003 года публикует стихи в ЖЖ izubr (13 000 подписчиков). Лауреат фестиваля авторской песни "Второй канал — 2005", дважды победительница конкурса молодых поэтов "ПОЭТому" (2006, 2007). В 2007 году выпущен сборник стихов Кудряшевой "Открыто". В 2009 году — аудиокнига "Три, два, один".
Листва, к огню попавшая в опалу, -
ей всё, что будет, кажется старо:
всё те же ветры, с четырёх сторон,
несут её к последнему привалу,
и филигрань небесного овала
всё тем же подкупает серебром.
Стать отблеском, безрадостной гравюрой?
Едино всё. Развеянной в дымах,
ей видится роскошным день понурый:
там светится шальная хохлома,
там осени густые шевелюры
не тронула зима.
Галактики, миры на тысячи парсек и среди них Земля – оживший кокон и этот парк, и церковь, и над всем недремлющий надзор всевидящего ока. Божественные правила игры... в них кажется ни логики, ни смысла... но, может быть, он был, и просто смылся дождем, что льет и льет по склонам крыш? Промокли этажи и витражи, все кажется и зыбким и непрочным, и что твоя не состоялась жизнь, как дубликат, как тот слепой подстрочник…
Божественные правила игры...кто их напел Ему однажды в уши? Не то, чтобы в них скрытая корысть, но множество подвохов и ловушек, которые вас позовут к мечте, зажгут порывом и снабдят правами, как вам казалось, в нужной полноте, а обернутся разочарованьем.
Не предсказать нам лихих сюжетов Его трагедий и мелодрам, но ты оплатишь, как все поэты, свою привязанность к словам. Не избежишь ты крутой расправы, а как хотелось тебе парить! Ведь ты глотнула уже отравы из аллегорий, рефренов, рифм. Они гораздо богаче жестов, в них запах моря и дым костра и ты познала уже блаженство и повидала и ад и рай. Как вспышки молнии среди ночи (ты вспоминаешь сейчас сама) блистали мысли, рождались строчки, они сводили тебя с ума. Пространство рвалось. Летели клочья. Тебя подняло и понесло. А твое кресло, ужавшись в точку, еще хранило твое тепло. И ты парила в зеленой дымке, в полупрозрачном до пят плаще, ты все предвидела, став невидимкой, людские судьбы и суть вещей, и ниспадали вокруг завесы, все было кстати и все с руки, и ты купалась в потоке версий, летели в урну черновики, и распадались глухие дебри и воздух тонко вдали звенел, ты создавала свои шедевры, мурашки бегали по спине, и то что строго, казалось стройным и от волненья щемило грудь и показалось, что ты достойно сыграла Богу свою игру. Все подошло, как подходит тесто, когда собрались печь пироги. И ты - хозяйка, а твои тексты теперь волнуют уже других. Какой ценою - петли? иль пули? Иль самым близким лежать в гробу? Тебе подали и завернули - возьми с прилавка свою судьбу! Во всех аллеях тоской по лету сквозит пожухлость багровых тем и только светят великолепьем кусты махровые хризантем, да абрис церкви сквозь кроны сосен, как через матовое стекло. Застыла Осень. Застыло Время. И не летело. И не текло.
Похолодало. В парке листопад и церковь обнесенная лесами. Закаркали вороны невпопад простуженными,- слышишь – голосами. Расселись на лесах и фонарях, намокли и нахохлились, как грифы, а дворники сметают все подряд - и листья и метафоры и рифмы. Им пофигу Израиль, Куршавель, Анталия… Им край родной дороже... И метламии наводят марафет на влажной глади парковых дорожек.
Божественные правила игры, в которых, как казалось, нет резона, но мы дождемся радостной поры, и солнышко взойдет над горизонтом, и вспомнятся все замыслы и цели, приобретая новый поворот, леса снесут, и засияет церковь и к ней опять потянется народ чтобы поведать все свои лишенья и попросить у Господа взаймы, хотя б чуть-чуть земного утешенья...
Пожухлость осени и листопада уйдет в забвенье за ноябрем, под образами зажгут лампады, начнется служба за алтарем. Икона храма замироточит и на воротах не будет пломб, и прихожанки в косых платочках наполнят церковь своим теплом.
...Божественные правила игры...пускай тебе швырнут картину маслом, пускай не будет паюсной икры, а только хлеб, а чаще - редька с квасом, но пусть всегда находятся слова и пусть к тебе приходит вдохновенье, чтоб рассказать, что ты еще жива, и будешь жить вот этим вот мгновеньем, чтоб магия бумажного листка рождала только истинные перлы и чтобы никогда не иссякал небесный дождь метафор и гипербол. Пусть жулик-жизнь дерет тройной оброк, но путь поэта будет свят и светел, и ты носи с достоинством тавро, которым Бог в сердцах тебя отметил
Здесь тишиною душат вечера,
Не слышно петухов разноголосья,
Не режут плугом поле трактора,
Не клонятся от тяжести колосья.
Здесь у колодца пусто поутру,
Изъела плесень сруб морёный, древний,
Скрипит журавль и плачет на ветру
По умершей, заброшенной деревне,
Скрипит-скулит и в ливень, и в мороз,
Печаль излить иначе не умея,
Как изгнанный состарившийся пёс
С оборванной веревкою на шее.
Мы используем файлы cookie для улучшения работы сайта. Оставаясь на сайте, вы соглашаетесь с условиями использования файлов cookies. Чтобы ознакомиться с Политикой обработки персональных данных и файлов cookie, нажмите здесь.
