Дорогие читатели, многие из вас празднуют сейчас пасхальные праздники, при всём моём равнодушии к религиозным праздникам даже я понимаю, что это великий праздник для верующих, зато совершенно не понимаю, как это возможно праздновать такие события как Пасха, Рождество и пр. в разные дни, по разным календарям и в разных конфессиях, но это не моего ума дело, буду надеяться, что когда-нибудь все между собой договорятся, помирятся и примут решение не разделять всё это на католические, православные и прочие даты, так как родиться, погибнуть и воскреснуть можно по-моему только один раз и то последнее - весьма проблемно. Ну, ладно, не буду ёрничать из уважения к народу, есть в конце концов люди, которые действительно верят и набожные по-настоящему, а не раз в год и то на словах, причём не очень трезвых.
Я хочу сказать, что не нужно ждать светлых праздников чтобы поговорить, например, о милосердии, хотя это слово в словарях уже считает устаревшим,( а жаль), но раз уж так совпало, можно и поговорить.
Поздравляю всех гостей моей странички с Пасхальными праздниками, будьте счастливы, будьте любимы. Для вас несколько коротких историй о добре, о том, что мы все люди и о том, что мир этот не смотря ни на что велик и прекрасен.
Мне кажется, что такие истории лучше любых нудных проповедей.
из сети (не моё)
Продавец одного небольшого магазинчика прикрепил у входа объявление «Продаются котята». Эта надпись привлекла внимание детишек, и через считанные минуты в магазин вошел мальчик. Поприветствовав продавца, он робко спросил о цене котят.
- От 30 до 50 рублей, - ответил продавец.
Вздохнув, ребенок полез в карман, достал кошелек и стал пересчитывать мелочь.
- У меня только 2 рубля сейчас, - грустно сказал он. -Пожалуйста, можно мне хотя бы взглянуть на них, - с надеждой попросил он продавца.
Продавец улыбнулся и вынул котят из большого короба.
Оказавшись на воле, котята довольно замяукали и бросились бежать. Только один из них, почему-то явно от всех отставал. И как-то странно подтягивал заднюю лапку.
- Скажите, а что с этим котенком? - спросил мальчик.
Продавец ответил, что у этого котенка врожденный дефект лапки. - Это на всю жизнь, так сказал ветеринар. - добавил мужчина.
Тогда мальчик почему-то очень заволновался.
- Вот его-то я и хотел бы приобрести.
- Да ты что, мальчик, смеешься? Это же неполноценное животное. Зачем оно тебе? Впрочем, если ты такой милосердный, то забирай даром, я тебе его и так отдам, - сказал продавец.
Тут, к удивлению продавца, лицо мальчика вытянулось.
- Нет, я не хочу брать его даром, - напряженным голосом произнес ребенок.
- Этот котенок стоит ровно столько же, сколько и другие. И я готов заплатить полную цену. Я принесу вам деньги, - твердо добавил он.
Изумленно глядя на ребенка, сердце продавца дрогнуло.
- Сынок, ты просто не понимаешь всего. Этот бедняжка никогда на сможет бегать, играть и прыгать, как другие котята.
При этих словах мальчик стал заворачивать штанину своей левой ноги. И тут пораженный продавец увидел, что нога мальчика ужасно искривлена и поддерживается металлическими обручами.
Ребенок взглянул на продавца.
- Я тоже никогда не смогу бегать и прыгать. И этому котенку нужен кто-то, кто бы его понимал, как ему тяжело, и кто бы его поддержал, - дрожащим голосом произнес мальчик.
Мужчина за прилавком стал кусать губы. Слезы переполнили его глаза... Немного помолчав, он заставил себя улыбнуться.
- Сынок, я буду молиться, чтобы у всех котят были бы такие прекрасные сердечные хозяева, как ты.
... В действительности, не столь важно КЕМ вы являетесь, как тот факт, есть ли КТО-ТО, кто будет вас по-настоящему ценить за то, какой вы есть, кто примет и полюбит вас без каких-либо оговорок. Ведь тот, кто идет К вам, в то время как весь мир уходит ОТ вас, и есть - настоящий Друг.
...
Каждую неделю мы приходим сюда, в Тушинскую детскую больницу, где за стеклянными стенками боксов живут дети. Они в том возрасте, когда мир малыша еще не отделим от мира матери, когда он живет, словно сросшись с нею, точнее еще не успев оторваться. Но у этих детей родителей нет. По каким-то причинам они перестали ими быть. Медсестры инфекционного отделения и мы, сестры милосердия, ежедневно посменно дежурящие в больнице, – единственные, кто может подарить этим детям тепло, ласку, живое человеческое общение.
Когда приходишь работать в больницу, к этим замечательным светлым детским душам, таким трогательным в своем одиночестве и таким радостным в своем детском неведении, тебя захлестывает волна новых эмоций – боль за этих детей, счастье от их улыбок, желание все сделать для них и осознание того, как мало мы можем для них сделать… И в волне этих эмоций приходит к нам очень сложное испытание – искушение. Не осудить… Это наверно самое сложное в нашей работе. Да, мы конечно все по-христиански скажем – Бог им судья, но в душе…
Невозможно подавить в себе внутренний протест, отчаяние, негодование – как, почему, как возможно отказаться от этого хрупкого, беззащитного создания, оставить его на произвол судьбы, вычеркнуть из своей жизни? Почему у полуторагодовалого ребенка рассечен лоб и гематома на полголовы? Почему ухоженная и молодая бабушка позволяет своей годовалой внучке отправляться в дом ребенка? Как можно оставить месячного ребенка в метро? А выкинуть в одной пеленке в овраг в декабрьский мороз? Как можно это все понять, простить и не осудить?!!
Однажды я встретила женщину, две девочки примерно 6 и 9 лет называли ее мамой, но по возрасту она скорей годилась им в бабушки. Мы разговорились, она действительно оказалась бабушкой. И рассказала мне свою историю. Дочь ее не может отказаться от наркотиков, девочек она забрала к себе, сначала одну, потом и другую. «А ведь есть еще и мальчик, два годика, я не смогла бы потянуть троих, еще мама старенькая на мне, пришлось оставить в детском доме». Этот разговор мне помог понять, как мало мы знаем о судьбах наших детей, как мало прав мы имеем судить их родителей. Можем ли мы, выросшие в благополучных семьях, счастливо избежавшие в юности искушений наркотиками и алкоголем, избежавшие (возможно стараниями наших родителей) дурных компаний, не испытавшие по-настоящему голод, холод, одиночество, всегда имевшие крышу над головой – можем ли мы поручиться, что оказавшись в подобной пропасти мы бы выстояли? И можем ли мы представить, что творилось в душах несчастных родителей этих несчастных детей? Безмерно жалко детей, но жалко и их родителей. Если в своем алкогольно-наркотическом чаду они смогли позабыть про плоть от плоти своей, то воистину ад для них начался уже здесь, на Земле.
Отказаться от ребенка… Какую часть души надо убить в себе, чтобы совершить этот противоестественный поступок? А если этот ребенок выстраданный, долгожданный, тяжело и нескоро данный? Как можно представить себе страдания матери, когда ее столь желанное чадо рождается тяжело и неизлечимо больным? Настолько больным, что практически не может двигаться, видеть, даже глотать. Через какие муки она прошла за те два месяца, прежде чем ее дочь попала к нам с безжалостным штампом на медицинской карте: «беспризорная»? Кто из нас имеет право ее судить? Возможно, только мама из соседнего бокса, выхаживавшая точно такого же больного своего малыша…
Как-то я рассказывала своим детям про больницу, про нашу работу, про детишек, про маленькую девочку, к которой каждый день приходит мама (когда трезвая), стоит под окнами, плачет, но так и не забирает. И меня поразила реакция моего сына – ему стало очень жалко… эту маму. И он своей незамутненной детской душой почувствовал истину. Мы, взрослые, привыкли смотреть со стороны детей, болеть их болью, а ведь их несчастные грешные родители, возможно, еще более заслуживают жалости. Хотя бы потому, что их греху нет оправдания. И здесь нет противоречия – понять, объяснить, простить, пожалеть, – да, возможно; оправдать – эти искалеченные детские судьбы, эти синяки, эти слезы, – нет, никогда и ничем.
Та маленькая больная девочка умерла через несколько месяцев у нас в больнице. Невыразимо больно, что последние месяцы своей недолгой жизни она провела вдали от материнского тепла, от того, возможно, единственного, что она могла бы чувствовать. И мне очень жаль ее мать, позволившую своей кровиночке умереть на чужих руках, лишившую себя этих нескольких месяцев материнства, не согревшую своим теплом того, кто по-настоящему в ней нуждался всю свою жизнь.
Вот уже несколько лет мы трудимся в больнице. Наши детки подрастают, переходят в дом ребенка, на их место приходят новые, совсем крохи, и поток этот не иссякает… Мы пытаемся согреть их своей любовью насколько это возможно, но это бесконечно мало. Мы молимся за наших деток, но все больше понимаю, что надо сугубо молиться за их родителей, за тех, кто уже оставил своих детей, и за тех, кто еще не успел сделать такой страшный выбор.
Сестра группы милосердия «Преображение»
Екатерина Версоцкая
Опубликовано на сайте
Группа Милосердия «Преображение»
Желание ВЕРЫ
Он очень вдумчиво умирал. Вокруг него создалось какое-то напряженное поле мысли. И молитвы. Он научился молиться, только попав в пансионат. И так ревностно искал Бога, словно чувствовал, что на эти поиски ему отпущено немного, чуть больше года. Он так желал веры, что рядом с ним нельзя было оставаться неверующим. «Вскую прискорбна еси, душа моя, и вскую смущаеши мя, уповай на Бога..»
Обычно о душе вовсе не думаешь. Суетой обычно заполняешь себя целиком: под завязку, по самые уши. Случается, опомнишься на Литургии, сердце вспыхнет свечой – спаси, Боже! Но кончилась служба – и понеслись по делам. В хлопотах и попечениях гаснет литургическое настроение: «Иже образом желает елень на источники водныя, сице желает душа моя к Тебе, Боже…». День торопит, не до высоких мыслей – для них нужна остановка. Остановка нашего сердца. Останавливает сердца смерть близких – недолюбили…
«Возжада душа моя к Богу крепкому живому…» Это 41-ый псалом. Хлебинский, Юрий Николаевич, перевел его за несколько лет до болезни. Успешный журналист, редактор, поэт; ясные глаза, острый ум, меткое слово – таких любят женщины, таким доверяют представительские кресла и кафедры, таких молодежь возводит в кумиры. Все это было у Юрия Николаевича. Он преподавал русский и литературу в Бауманском, когда обратился к Псалтири. Зачем? – мы не успели спросить (мы много не успели!). Воцерковленным Юрий Николаевич не был, а верующим – не больше, чем вся советская творческая интеллигенция 70-ых годов. «Реку Богу: заступник мой еси, почто мя забыл еси…»
Болезнь ему поначалу казалась просто паузой, временной остановкой планов. Бездельничать было не в правилах Хлебинского. Возможно, сказалась его энергичная натура, (а возможно, и что-то другое, о чем мы не удосужились спросить), но узнав, что в пансионате действует домовой храм и сестричество, он тут же нашел нас. Татьяна Дембицкая, наша сестра, вспоминает, как ее буквально выдернула из лифта дежурная медсестра и потащила в палату к новому пациенту: «Он так жаждет познакомиться с вами!..» «Имже образом желает елень на источники водные…» – невольно вспоминался 41-ый псалом.
Его жажда Бога была прямо-таки физически ощутима. «Как это прошло мимо меня?!.» – подогревал нас Юрий Николаевич. И мы, горячась и споря, дружно толковали Псалтирь и Пророков. Или радуясь и уповая, читали вместе Евангелие. Или плакали над житиями святых… «Научите меня молиться!» – просил он сестер. Мы читали Акафист, он подпевал, и проникновенные слова молитв возносили нас к горнему.
Святые отцы говорят, что Господь каждому дарует испытать молитвенную радость. Чтобы, обучившись, душа, отходя от тела, могла легко вознестись на крыльях молитвы в Царствие Небесное. Глядя на Юрия Николаевича, нельзя было не видеть, как «окрыляется» его душа. Небезболезненный это процесс. Тело, прикованное к постели, умирало постепенно – месяц за месяцем, день за днем. Веру сменяло отчаяние, отчаяние искало надежду, надежда таяла…
Самым трудным испытанием было, когда у Юрия Николаевича отказала вторая рука. «Не верю…Не могу верить… Я молил Бога сохранить хотя бы одну руку…» – глухо признался он и мы не знали, что возразить… Но в тот день у нас были лекции в Политехническом. По завершению темы, игумен Петр отвечал на записки. Одна из них (не наша, заметьте!) вопрошала: что делать, разочаровался в вере, Господь не отвечает на мои чаяния… Такое вот совпадение. «Поздравляю! – неожиданно сказал игумен Петр анонимному автору записки. – Из новоначальных вас перевели во второй класс. Почитайте Книгу Иова!»
Звоним на мобильный: «Юрий Николаевич, поздравляем, вас перевели во второй класс…» – и далее по тексту игумена Петра. Слышим в ответ: всегда любил Иова. «…Я говорил о том, чего не разумел, о делах чудных для меня, которых я не знал…» (Иов, 42:3).
Как согласиться с тем, что страдания необходимы для самопознания? Что они тем и плодотворны, а потому – целительны?.. Наверное, эта истина для особо одаренных, способных отказаться от привычной человеческой логики. Или – для особо мужественных. Или – для тех, кто ощутил присутствие Бога.
Юрий Николаевича рассказывал, что сильно изменился за время болезни, терпимее стал, миролюбивее. Мы не могли сравнить, не встречались прежде. Но детали его нынешнего устроения, порой, потрясали. И вразумляли. Как-то мы попросили его написать что-нибудь для нашего сайта. Правая рука тогда уже совсем ослабела. «Я хотел было детей попросить купить мне диктофон, они бы сложились – и осилили, но… – Юрий Николаевич деликатно замолчал и, щадя наши чувства, закончил безо всякого трагизма, – Ни к чему уже тратиться».
Болезнь прогрессировала, Юрий Николаевич понимал, что умирает. А мы понимали, как растет и мужает душа. Он умирал, укрепляя нашу веру и наше православие. Мы старались быть добрее, терпимее, внимательнее – будто он страданиям своими души наши очищал. Спасал нас. Как же дорого стоит наше спасение, – подумалось, когда его не стало.
В нашу последнюю встречу, он попросил помазать его маслом – есть такие, освященные в храме ароматические средства. «На память», – сказал. Помазали ему усы, пошутили для бодрости, расстались до субботы – в канун дня Георгия Победоносца мы намеревались поздравить именинника.
До именин Юрий Николаевич не дожил. Заказали мы сорокоусты по храмам. А в день св. Георгия знакомая монахиня (у которой тоже просили молитв) вдруг приносит нам крошечный флакончик ароматного масла. «Это вам от Юрия Николаевича», – улыбается монахиня. «Купили что ли?» – спрашиваем. «Зачем купила – сорокоуст заказывала в храме, а мне в ответ на требу вот этот флакончик. «Миро» называется…»
Такое вот совпадение. Или наставление от Юрия Николаевича, который вынуждал нас становиться добрее, терпимее, и которого мы недолюбили, недослушали, недовыспросили… С этим чувством недоданного внимания мы посещали в тот день наших подопечных в пансионате.
Напротив бывшей палаты Юрия Николаевича живет бабушка Лиза. Ясный глаз, светлый ум, но она почти не говорит и практически не поднимается с постели. Холодильник у бабушки Лизы забит полным ассортиментом недешевых йогуртов. То ли дети, то ли внуки накупили. Заботятся, значит, родственники. И мы стараемся – и выспрашиваем, и рассказываем, и кормим бабушку с ложечки, как свою самую дорогую, самую близкую, самую любимую. И радуемся от того, что успели мы с этой своей любовью. И вдруг слышим слабое, по слогам:
- Спаси Боже…
Бабушке Лизе каждое слово с трудом дается. Но она мужественно повторяет:
- Спа-си-бо… – наполняются слезами ее глаза. И наши – тоже…
Сестра группы милосердия «Преображение»
Папилова Людмила
Май 2010 г.
Бабушка Оля
Бабушка Оля была первой, с кем я познакомилась там, и всегда будет первой, о ком я думаю при упоминании Дома ветеранов труда №9.
Первый раз идти туда было страшновато. Наверное, мало найдётся людей, которые сразу знают как нужно себя вести с незнакомыми. А здесь неловкость была и в том, что идёшь в гости туда, где даже не подозревают о тебе, а возможно и не готовы сегодня к посещениям. Поначалу робеешь, не знаешь о чём начать разговор и всему удивляешься: «так вот оно как…» Поэтому старшая сестра группы милосердия помогала познакомиться, старалась быть максимально чуткой ко всем в этот первый момент.
«Пошли знакомиться. Тут живут очень хорошие бабушки», – старшая сестра по этажу зашла в комнату, поздоровалась, и к ней отовсюду потянулись руки. Дальше были слёзы, радость. «Ты к нам пришла! Ты к нам пришла!!!» Сестра смущалась, прятала от поцелуев ладони, гладила, обнимала бабушек, что-то наскоро отвечала, дарила какие-то сувениры. А после старалась успокоить меня, что так почти не бывает, что столько эмоций именно сегодня, а обычно всё иначе. Наверное, правильно, что в тот день было не «иначе» – это очень многое во мне изменило. Как-то очень остро прошёл момент осознания совсем неправильного моего отношения к проявлениям человеческой немощи: мне гораздо приятнее было бы видеть не тяжелобольных лежачих бабушек, а каких-то других, из собственного смутного представления моего о понятии «дом престарелых». Бабушки оказались действительно очень хорошими. Две подружки-говорушки, они были необыкновенно светлыми. Ольга и Валентина. Детство обеих неразрывно связано с войной, обе очень любили храм и часто там бывали, даже в годы гонений на церковь, обеим Господь не даровал детей. И, похоронив мужей, обе оказались соседками здесь. Это всё я, конечно, узнала позже, а тогда старшая сестра задумавшись, сказала мне в коридоре: «Мне иногда кажется, что Ольга – святая». Со временем мне тоже стало так казаться. Совершенно слепая, почти неподвижная бабушка Оля заключала в себе столько света, столько радости, столько энергии, столько сочувствия и внимания к тем, кто ее окружал, что мне становилось иногда стыдно и неловко быть нерадостной или неблагодарной Богу каждый миг своей жизни. Слушая ее рассказы о далеком детстве, о войне, о том как правильно плести лапти, о жизни в доме престарелых, я постоянно удивлялась весёлому ее отношению к неприятностям и трудностям. Для нее все были хорошими: персонал и врачи, соседки, родные, знакомые. Только фашистов, похоже, она не любила. Но и плохо старалась о них не говорить. И всё расстраивалась что могла прожить жизнь иначе: получше за братиками-сестричками смотреть, пока мама с соседками лес валила для фронта, крепче мужа любить, больше нуждающимся помогать, чаще храм посещать, поменьше теперь досаждать всем своей невозможностью обходиться без посторонней помощи… Когда мы знакомились, бабушка Оля задала несколько вопросов про моего мужа, родителей, затем спросила сколько мне лет, а потом, перекрестившись, сказала: «Господи! Пошли Ты ей ребенка! Чего она такая молодая к нам ходить собралась?!» Через малое время, когда я пришла к ней с новостью, она расплакалась: «Господи! Я знала, что Ты меня услышишь! Ты всегда меня слышишь!»…Роддом №1, в котором я рожала – соседнее здание с домом ветеранов труда. В день выписки так хотелось обнять бабушку Олю! Но в комнате оказалась только плачущая бабушка Валя: «Она святая! Она точно святая – на Покров Богородицы умерла».Совсем накануне… Чувство благодарности ей и Богу от этой грустной новости лишь усилилось. И, сквозь слёзы, пробивалось радостное: «Спасибо тебе, бабушка Оля! Слава Тебе, Боже за всё!»
Сестра группы милосердия «Преображение»
Марина Есина
3 марта 2010 г.
Истории о тех, кому нужна наша любовь
Мы используем файлы cookie для улучшения работы сайта. Оставаясь на сайте, вы соглашаетесь с условиями использования файлов cookies. Чтобы ознакомиться с Политикой обработки персональных данных и файлов cookie, нажмите здесь.
