Голод вперемежку с жестокими морами - страшная обы

Тамита: литературный дневник

Голод вперемежку с жестокими морами - страшная обыденность царской России


Царебожники, неомонархисты и иже с ними часто сожалеют о той дореволюционной России, «которую они потеряли», расхваливая при этом её экономические показатели и достижения. Уже договорились и дописались до того, что 86 % населения (крестьяне) были грамотными и прочие смешные небылицы.


Так и хочется напомнить этим господам слова Василия Ключевского, что
«Ложь в истолковании прошлого приводит к провалам в настоящем и готовит катастрофу в будущем»


Наследие дореволюционного периода составляет значительное число разнообразных источников, документирующих быт и условия жизни в русской деревне. Есть официальные отчёты, сохранились воспоминания современников, которые оценивают обстановку вовсе не восторгами, а скорее, как отчаянную и порой устрашающую. Повседневная жизнь обычного русского крестьянина характеризовалась чрезвычайной суровостью, граничившей с жестокостью и полным отсутствием перспектив на улучшение.


Вот как описывал Лев Толстой свою поездку по деревням Тульской, Орловской и Самарской губерний в 1892 году.
«Во всех этих деревнях хотя и нет подмеси к хлебу, как это было в 1891-м году, но хлеба, хотя и чистого, дают не вволю. Приварка - пшена, капусты, картофеля, даже у большинства, нет никакого. Пища состоит из травяных щей, забеленных, если есть корова, и не забеленных, если ее нет, - и только хлеба. Во всех этих деревнях у большинства продано и заложено всё, что можно продать и заложить.


Из Гущина я поехал в деревню Гневышево, из которой дня два тому назад приходили крестьяне, прося о помощи. Деревня эта состоит, так же, как и Губаревка, из 10 дворов. На десять дворов здесь четыре лошади и четыре коровы; овец почти нет; все дома так стары и плохи, что едва стоят. Все бедны, и все умоляют помочь им. "Хоть бы мало-мальски ребята отдыхали", -- говорят бабы. "А то просят папки (хлеба), а дать нечего, так и заснет не ужинаючи"...


Я попросил разменять мне три рубля. Во всей деревне не нашлось и рубля денег... Точно так же у богатых, составляющих везде около 20%, много овса и других ресурсов, но кроме того в этой деревне живут безземельные солдатские дети».


Толстой ищет причину этого народного бедствия. Он видит её, во-первых, в малоземелье, потому что половина земли у помещиков и купцов, которые торгуют и землями, и хлебом. А ведь это всё результат реформы 1861 года.


Он видит причину в водке, оттого что народ насильственно приписан к кабакам и обязан выпивать установленную норму.


Народ задавлен податями и церковными поборами, и запуган адом кромешным после смерти за неповиновение.


Из статьи Толстого «О голоде» 1891 года
«Целая слободка этих жителей не имеет земли и всегда бедствует, теперь же находится при дорогом хлебе и при скупой подаче милостыни в страшной, ужасающей нищете...Из избушки, около которой мы остановились, вышла оборванная грязная женщина и подошла к кучке чего-то, лежащего на выгоне и покрытого разорванным и просетившимся везде кафтаном. Это один из ее 5-х детей. Трехлетняя девочка больна в сильнейшем жару чем-то в роде инфлуэнцы. Не то что об лечении нет речи, но нет другой пищи, кроме корок хлеба, которые мать принесла вчера, бросив детей и сбегав с сумкой за побором... Муж этой женщины ушел с весны и не воротился. Таковы приблизительно многие из этих семей».


Толстой отмечает, что народ не видит настоящего хлеба, он весь с примесью лебеды, причём невызревшей, без белых ядрышек, такая она не съедобна. Если наесться натощак такого хлеба, то вырвет. От кваса же, сделанного на муке с лебедой, люди шалеют.


А вот что писал русский писатель Владимир Короленко (1853-1921) организовавший в 1890-х годах во время голода столовые для голодающих и раздачу продовольственных ссуд:


«Вы - свежий человек, натыкаетесь на деревню с десятками тифозных больных, видите, как больная мать склоняется над колыбелью больного ребенка, чтобы покормить его, теряет сознание и лежит над ним, а помочь некому, потому что муж на полу бормочет в бессвязном бреду.


И вы приходите в ужас. А «старый служака» привык. Он уже пережил это, он уже ужаснулся двадцать лет назад, переболел, перекипел, успокоился... Тиф? Да ведь это у нас всегда! Лебеда? Да у нас этой каждый год!..»


(В. Г. Короленко «В голодный год». Наблюдения и заметки из дневника. Собрание сочинений в десяти томах).


Толстой не только привлекал пожертвования в пользу голодающих, но и раскрывал перед правительством потрясающую картину земельной неурядицы и нищеты земледельческого населения на лучших землях.


Из статьи Толстого «О голоде» 1891 года
«У меня была надежда, что, когда мне удастся огласить все это, когда я громко на всю Россию расскажу об этих дубровцах, пралевцах и петровцах, о том, как они стали "нежителями", как "дурная боль" уничтожает целые деревни, как в самом Лукоянове маленькая девочка просит у матери "зарыть ее живую в земельку", то, быть может, мои статьи смогут оказать хоть некоторое влияние на судьбу этих Дубровок, поставив ребром вопрос о необходимости земельной реформы, хотя бы вначале самой скромной».


Отчаявшиеся люди


Массовая миграция обездоленных и голодных людей охватила Россию, когда миллионы отчаявшихся сельчан отправились искать спасение в городах, иногда добираясь до столиц. Изможденные голодом люди занимались попрошайничеством и кражами, вдоль дорог лежали тела погибших от истощения. Чтобы остановить масштабное перемещение людей, правительство направляло войска и казачьи подразделения, контролировавшие передвижение крестьян и запрещавшие покидать родные деревни.


Покинуть село допускалось только при наличии специального документа — паспорта, выданного местной администрацией на определенный срок. Отсутствие паспорта автоматически классифицировало человека как бродягу, что могло привести к аресту, телесным наказаниям и принудительному возврату в деревню. Нынешние представления о "России, которую мы потеряли" стараются забыть или игнорировать подобные мрачные страницы истории.


Проблема массового голода в конце XIX века привела к возникновению значительных миграционных потоков, с которыми полицейские силы и армия были неспособны эффективно справляться. Власти прибегли к выдаче продовольственных займов крестьянам, обязанных погашать задолженность осенью, после сбора урожая. В случае невозврата заем переносился на всю деревню, распределяясь между крестьянами по принципу круговой поруки. Это приводило к различным последствиям: деревня могла погрязнуть в долгах, сообща погасить кредит или обратиться к местным властям с просьбой списать долги.


Кроме того, царское правительство применяло жесткие меры для изъятия зерна и продуктов питания. Налоги резко повышались, взимались старые задолженности, а в отдельных случаях продукты конфисковывались силами полиции и армии. Основные издержки таких мероприятий ложились на плечи беднейших слоёв населения, в то время как зажиточные крестьяне часто избегали выплат, используя взятки.


Вот как описывал жизнь среднего крестьянина профессор медицины и доктор Эмиль Диллон, который жил в России с 1877 по 1914 год, работал профессором в нескольких российских университетах, много путешествовал по всем регионам России и хорошо видел ситуацию на всех уровнях на всех уровнях - от министров до бедных крестьян:


«Российский крестьянин ... ложится спать в шесть или пять часов вечера зимой, потому что не может тратить деньги на покупку керосина для лампы. У него нет мяса, яиц, масла, молока, часто нет капусты, он живет главным образом на черном хлебе и картофеле. Живет? Он умирает от голода из-за их недостаточного количества».


Уездная больница, эпидемия тифа 1891 год Фото из открытого доступа
Исследование реального положения крестьян провёл ученый-химик и агроном Энгельгардт, который жил работал в деревне и написал свои знаменитые - «Письма из деревни»:


«Тому, кто знает деревню, кто знает положение и быт крестьян, тому не нужны статистические данные и вычисления, чтобы знать, что мы продаем хлеб за границу не от избытка... В человеке из интеллигентного класса такое сомнение понятно, потому что просто не верится, как это так люди живут, не евши. А между тем это действительно так. Не то, чтобы совсем не евши были, а недоедают, живут впроголодь, питаются всякой дрянью.


Пшеницу, хорошую чистую рожь мы отправляем за границу, к немцам, которые не будут есть всякую дрянь... У нашего мужика-земледельца не хватает пшеничного хлеба на соску ребенку, пожует баба ржаную корку, что сама ест, положит в тряпку – соси».


В 1907 году Короленко писал, что ситуация в деревне не только не изменилась, напротив, стала заметно хуже: «Теперь (1906-7 годы) в голодающих местностях отцы продают дочерей торговцам живого товара. Прогресс русского голода очевидный».


«Волна переселенческого движения быстро растет с приближением весны. Челябинским переселенческим управлением зарегистрировано за февраль 20 000 ходоков, большинство из голодающих губерний. Среди переселенцев распространены сыпной тиф, оспа, дифтерит. Медицинская помощь недостаточна. Столовых от Пензы до Манчжурии только шесть».


Газета «Русское слово» от 30 (17) марта 1907 года:


Прав был Ленин, когда писал, что только при Советской Власти крестьянин впервые поел хлеба досыта – нисколько не преувеличивал. Как можно после этого жалеть о «потерянной царской России».


Сказы Истории
Канал в Дзене


Но царебожники, неомонархисты и иже с ними, равно как и украинские бандеровцы, талдычат лишь про голодомор, якобы специально организованный Сталиным.
С конца 1929 по 1939 год - это был мировой экономический кризис или "Великая депрессия"! СССР вышел из кризиса в 1933 году, благодаря проведённой коллективизации. И такого голодомора, как в царской России, при Сталине не было даже изначально.




Оценивая Ленина, нужно трезво подходить к тому обстоятельству, что фактически Ленин из лоскутов разваливающейся державы собрал новое государство.


И государство это стало доминирующей силой в XX веке.


Государство Ленина.
Если нисходить до исторических предположений – а к этому сейчас прибегают все, – то можно смело утверждать, что в той России, России 18–20-х годов, не было другой политической силы, способной скрепить разрозненные, сопротивляющиеся центру окраины и пограничные земли.


Опять же, не будь рьяных, железных, злых, волевых большевиков, руководимых Лениным, на мировой карте одни за другими появлялись бы новые страны и международные объединения.


Такие как Сибирское ханство, Донская земля, Белорусская республика, Удмуртия, Кавказские самостийные державы.


В условиях, когда жители столиц посыпали хлеб солью и это был их завтрак, обед и ужин (об этом хорошо в «Хождении по мукам»), не было организации, способной увлечь за собой народ, объединить и продолжить жизнь государству российскому.


Лидеры европейских столиц с большой надеждой смотрели на трудный и опасный исторический поворот новой России.


С надеждой смотрели.
С надеждой на её мучительный и необратимый развал.
Кто-то уже посылал войска, чтобы этот развал ускорить, помочь ему.
И выгоняла этих интервентов жёстко сцепленная армия, руководимая волей Ильича.


Так было.


Когда современным гражданам рассказывают, как большевики развратили ту страну своими речами и листовками, то хочется спросить: вы пробовали когда-нибудь кого-нибудь распропагандировать, развратить, если человеку хорошо и вольно живётся?


Зайти на завод и раздать десяток листовок довольным рабочим и уговорить их устроить революцию.
Получится такое?


Ленин победил не только потому, что был силён и неудержим.
А потому что был прав.
Был прав в тех тезисах и программах, что предложил России.
И Россия согласилась с ним. Подчинилась с готовностью и победила.


Кликуши с правой стороны хотят заменить России память, пытаются убедить людей в том, что Ленин появился в благом, мерном, развивающемся государстве и всё порушил.


Ленин появился, когда прежняя власть сама, по своей воле, стряхнула власть, как морок, со своих дряблых кровавых ладоней.
Власть оказалась у тех, кто не знал, как ей распорядиться.
Куда её применить и что с ней делать.


Так было.


Так это государство начиналось.
И начинал это государство, дал ему жизнь и воздух именно он.
Тот, чьё имя вызывает зубовную дрожь и падучую у ряда наших элитариев.


Почему. Это уже другой вопрос.


Захар Прилепин.
Канал а Дзене.



Другие статьи в литературном дневнике: