Юрий Петрович Воронов В блокадных днях
В блокадных днях мы так и не узнали:
Меж юностью и детством где черта?..
Нам в сорок третьем выдали медали
И только в сорок пятом - паспорта.
Воронов Юрий Петрович (13 января 1929, Ленинград - 5 февраля 1993, Москва; похоронен на Ваганьковском кладбище), русский поэт, журналист. С 1959 на журналистской и партийной работе. Книги стихов: «Блокада» (1968), «Улица Росси» (1979), «Долгое эхо» (1979), «Весы» (1986).
Книги
Мы, чтоб согреться, книги жжём.
Но жжём их, будто сводим счёты:
Те, что не жалко, - целиком,
У этих - только переплёты.
Мы их опять переплетём,
Когда весну в апреле встретим.
А не придётся - вы потом
Нас вспомните по книгам этим...
***
На Московском вокзале
Вокзал Московский пуст,
Уныло, как в пещере.
Под валенками хруст:
Надуло снег сквозь щели.
Вверху под потолком,
В пробоине лиловой -
Луна, как снежный ком,
Обрушиться готовый.
Нам в городе сейчас
Нет до вокзала дела:
Он просто в этот раз
Укрыл нас от обстрела.
И я среди других
Стою в том главном зале,
Где ждали мы родных,
Знакомых провожали.
Где мир как улей был,
Где жались лавка к лавке,
Где так я не любил
Его вокзальной давки.
Сегодня - хоть кричать -
Ответит только эхо...
И некого встречать,
И некуда уехать.
И в мертвенной тиши
Поймёшь, бродя по залу:
Вокзалы хороши,
Пока они вокзалы...
Картошка
На рынке у булочной тихо и грустно.
Как в древности, здесь натуральная мена:
Стакан отрубей - на полбанки капусты,
На плитку дуранды - четыре полена.
На хлеб даже две стограммовых картошки
У этой дружинницы выменять можно.
Старик предлагает ей чайные ложки,
Однако старанья его безнадёжны.
Сказала негромко: - Хлеб нужен для мамы. -
И ясно: другого обмена не будет...
На рынке у булочной граммы на граммы
Меняют друг с другом голодные люди.
Я тут проходил, ничего не меняя,
А голод пошёл выворачивать тело.
Оно вдруг заныло, как рана сквозная:
Картошка проклятая в память засела.
Сугробы
Иной сугроб страшней трясины,
Встал на пути - и прерван путь.
Что делать, я один не в силах
Через него перешагнуть.
Стою и жду под снежным воем,
Пока другой не подойдёт.
Вот подошёл. Теперь нас двое.
И я себе шепчу: - Вперёд!..
Вода
Опять налёт, опять сирены взвыли.
Опять зенитки начали греметь.
И ангел с петропавловского шпиля
В который раз пытается взлететь.
Но неподвижна очередь людская
У проруби, дымящейся во льду.
Там люди воду медленно таскают
У вражеских пилотов на виду.
Не думайте, что лезут зря под пули.
Остались - просто силы берегут.
Наполненные вёдра и кастрюли
Привязаны к саням, но люди ждут.
Ведь прежде чем по ровному пойдём,
Нам нужно вверх по берегу подняться.
Он страшен, этот тягостный подъём,
Хотя, наверно, весь - шагов пятнадцать.
Споткнёшься, и без помощи не встать,
И от саней - вода дорожкой слёзной...
Чтоб воду по пути не расплескать,
Мы молча ждём, пока она замёрзнет...
***
Рушится ночью небо,
Голод и стынь с рассвета...
Если бы я здесь не был,
Я б не поверил в это.
Как же непросто будет
Вновь обрести нам силы,
Чтобы поведать людям,
Что с Ленинградом было.
Облака
Наш хлебный суточный паёк
Ладонь и ту не закрывает.
И человек, который слёг,
Теперь - всё чаще - умирает.
И потому что нету сил,
А над землёю вьюга стонет,
Мы мёртвых, чтоб не рыть могил,
В траншеях городских хороним.
Бушует голод. И пока
Не разорвать кольца блокады.
И от пожаров облака -
Красны, проплыв над Ленинградом.
От них пылает небосклон.
И враг, увидя их, в смятенье:
В них - боль, и гнев, и дрожь знамён
Перед началом наступленья.
***
В густом и холодном тумане -
Проспекты, каналы, сады.
Пурга леденит и арканит.
Позёмка заносит следы.
Как мрачные тени навстречу -
Деревья, ограды, дома...
Но скрипнут шаги человечьи,
И сразу становится легче,
И снежная тропка пряма.
В пути
С каждым шагом тяжелеют ноги.
Но про отдых лучше позабудь:
Может, мёртвый на краю дороги
Сел вначале тоже отдохнуть.
Ветер разбегается и сходу
След мой заметает на снегу.
Полпути осталось до завода.
Я бреду, а кажется, бегу.
Вьюга... От неё не оторваться.
Можно только спорить на ходу:
Свалишь - упаду, чтоб вновь подняться!
Ослепишь - на ощупь путь найду!
Сотый день
Вместо супа - бурда из столярного клея,
Вместо чая - заварка сосновой хвои.
Это б всё ничего, только руки немеют,
Только ноги становятся вдруг не твои.
Только сердце внезапно сожмётся, как ёжик,
И глухие удары пойдут невпопад...
Сердце! Надо стучать, если даже не можешь.
Не смолкай! Ведь на наших сердцах - Ленинград.
Бейся, сердце! Стучи, несмотря на усталость,
Слышишь: город клянётся, что враг не пройдёт!
...Сотый день догорал. Как потом оказалось,
Впереди оставалось ещё восемьсот.
6 декабря 1941 года
Ни хлеба, ни топлива нет.
Улыбки на лицах знакомых
Нелепы, как вспыхнувший свет
В окне затемнённого дома.
Нелепы, и всё же они
Сегодня скользили по лицам,
Как в старые добрые дни.
Мы знали, что это случится!
- Слыхали? - И люди стихали. -
Вы слышали новости? - Да!.. -
И люди друг другу махали,
Забыв, что под боком беда.
Бежали домой чтоб в волненье
Там выдохнуть эти слова:
«Москва перешла в наступленье!..»
Поклон тебе низкий, Москва!
***
Мы позабыли о тепле,
Перед глазами
Хлеб маячит.
Но люди
На Большой земле
Пусть знают:
В городе не плачут.
До дней весенних —
Как до звёзд,
И птицы над землёй
Не вьются.
Пускай они бегут из гнёзд,
Мы верим,
Что они вернутся!..
***
Сначала - тонкий свист над головою.
Потом удар. Потом тебя качнёт.
Потом земля под домом и тобою
Встревоженно ворочаться начнёт.
Потом всё это снова повторится,
И крыша из-под ног пойдёт скользя.
И что не страшно - можно притвориться,
А вот привыкнуть - всё-таки нельзя...
Другие статьи в литературном дневнике:
