Александр Печёнкин.

Тимофей Леонидович Рагулин: литературный дневник

Письмо поэту.


Красиво о том, что в больших заголовках показано:
Там «Умер ребенок», там « Рухнул опять самолет»,
Опять выступаете Вы, так легко и беспафосно,
Уверенный: хоть "не прокатит", но точно "проймет"…


Но, Дух не тревожа до плоти охочего «bear»,
Славяне его околично назвали «медведь»,
И это смешное двух слов сочетание в слове
Надежной защитой от «страшного» было им впредь.


А если о «страшном», попробуйте - хватит отваги?
Но только не хуже, чем сделал японец Басё:
«Нет дырок от пальчиков в тонкой оконной бумаге,
А холодно в доме супружеской пары…» И всё.!


Но чей-то от нас далеко умирает ребенок,
И в вешнем лесу где-то снова упал самолет…
Хоть голос кликуш над толпою пронзительно звонок,
Спешить ли поэту на тот «журналистский развод»?


Зачем же спешите за грилем дымящихся фактов,
Пронзенных шампурами острой газетной строки,
Не в силах помочь?... Ну имейте же чуточку такта,
Перо отпустив из привычно зудящей руки.


Пишите про Бостон, про синий туман над Гудзоном,
Про Ваш Голливуд и - по черному золотом – джаз,
А можете, даже, опять про интимные зоны…


Томить Вас не буду.
Слегка уважающий Вас.



Бредет старушка по Арбату.


Бредет старушка по Арбату
В мерцанье круглых фонарей,
И в допотопности горбатой
Былая стать проходит с ней,
Теперь уж только ей известной,
Когда-то «пушкинской тропой»
К подъезду коммуналкой той
В уют ее квартирки тесной.
И, сквозь бетонный монолит
Теперь сложивших понятий,
На языке забавных «ятей»
Как-будто кто-то говорит.


Бульварная тема.


Бульварная тема, как женщина в белом
В загадочном сумраке старых аллей;
Себя ощущая юнцом неумелым,
Как- будто впервые я встретился с ней


И слабо кивнул, почему-то смущенный,
И взглядом озвучил нескромный вопрос,
В ответном прочтя интерес разделенный,
И пряный почувствовав запах волос.


А дальше, за Гоголем в позе картинной,
Я вышел на морды плывущих коней,
И мысли сплетались чуднОй паутиной,
Как ветки сирени вокруг фонарей.



В августе.

Луной припорошены влажные слеги забора,
На кровлю часовни бочком опирается ковш,
И крест серебрится на струнке полярного створа,
И тихо ползет по «Медведице» спутника вошь…


А дождь «персеидов» хлестал золотыми струЯми
В последнем параде, однако, не вечных светил,
На миг ротозею дарящих волшебное пламя
Сгоравших желаний, что я загадать позабыл.


А темный восток полыхал эротичной Венерой,
Привычно готовой не спящим светить до утра.
Всю ночь прогуляли мы с Любой, Надеждой и Верой,
А Софья кричала им: Девки, до хаты пора!



Вошла в вагон ширнутая девчонка.


Вошла в вагон "ширнутая" девчонка,
Отборным матом властно погружая
В свои проблемы возмущенных теток,
И мужиков, забавно присмиревших,
И прочих благонравных пассажиров.


Подумал я: Поди в блатной тусовке
Тебе, подруга, крепко обломилось.
Ее развязность шевельнула мысли
Про "нежную" заботу государства
О детях, отправляющихся «в люди»,
По возрасту покинувших детдом.
Но, как дитя, грозящее игрушкой,
Смешным щенком, что захлебнулся лаем,
Она меня тогда развеселила,
Вдруг замолчав и робко обернувшись
Под ропот недовольного вагона
На приблатненно-хриплое: «Ко мне!»
И, следуя за выученной ролью
"Отвязанной шалавы", к "сутенёру",
Ко мне, уже покорная, подсела,
И мы о чем-то стали говорить.


Признаюсь, что и сам я был "под газом",
И разговор завязывался бойкий,
И всей собой она ко мне тянулась,
Как к новому хозяину дворняжка...
Но, увлеченный милою беседой,
Вдруг станции название услышав:
«Преображенская», как бы в финальной сцене
Ей говорю: Подруга, мне пора.
Тогда она как в душу посмотрела
С вопросом диким: А возьмёшь с собою?...
С тех пор в метро я больше не играю
По жизни мне несвойственных ролей.


Когда в душе бы собственные дети
Все лучшие места не занимали,
Когда бы был немного посвободней,
Когда бы не был счастливо женат,
Я бы купил ей швейную машинку,
На платные определил бы курсы,
Потом на ней, возможно бы, женился
И ей красивых подарил детей.



Судьба.


Кого, когда и где
Она подкараулит
(естественно врасплох)
нам не дано узнать,
но бойся же Судьбе,
кто сам по жизни рулит -
будь ферт ты или лох -
руки, вдруг, не подать,


когда она войдет
согбенною старушкой,
воителем с мечом,
пустынником с клюкой,
нарядным палачом -
объятья Ей раскрой,
пусть и далек черед,
назначенный кукушкой…



Другие статьи в литературном дневнике: