Избранное...
Избранное от Рубцова до наших дней
Роман Кручининъ: литературный дневник
Н. РУБЦОВ
ПОЕЗД
Поезд мчался с грохотом и воем,
Поезд мчался с лязганьем и свистом,
И ему навстречу желтым роем
Понеслись огни в просторе мглистом.
Поезд мчался с полным напряженьем
Мощных сил, уму непостижимых,
Перед самым, может быть, крушеньем
Посреди миров несокрушимых.
Поезд мчался с прежним напряженьем
Где-то в самых дебрях мирозданья,
Перед самым, может быть, крушеньем,
Посреди явлений без названья...
Вот он, глазом огненным сверкая,
Вылетает... Дай дорогу, пеший!
На разъезде где-то, у сарая,
Подхватил меня, понес меня, как леший!
Вместе с ним и я в просторе мглистом
Уж не смею мыслить о покое,—
Мчусь куда-то с лязганьем и свистом,
Мчусь куда-то с грохотом и воем,
Мчусь куда-то с полным напряженьем
Я, как есть, загадка мирозданья.
Перед самым, может быть, крушеньем
Я кричу кому-то: «До свиданья!..»
Но довольно! Быстрое движенье
Все смелее в мире год от году,
И какое может быть крушенье,
Если столько в поезде народу?
ПРИВЕТ, РОССИЯ...
Привет, Россия — родина моя!
Как под твоей мне радостно листвою!
И пенья нет, но ясно слышу я
Незримых певчих пенье хоровое...
Как будто ветер гнал меня по ней,
По всей земле — по селам и столицам!
Я сильный был, но ветер был сильней,
И я нигде не мог остановиться.
Привет, Россия — родина моя!
Сильнее бурь, сильнее всякой воли
Любовь к твоим овинам у жнивья,
Любовь к тебе, изба в лазурном поле.
За все хоромы я не отдаю
Свой низкий дом с крапивой под оконцем.
Как миротворно в горницу мою
По вечерам закатывалось солнце!
Как весь простор, небесный и земной,
Дышал в оконце счастьем и покоем,
И достославной веял стариной,
И ликовал под ливнями и зноем!..
НОЧЬ НА РОДИНЕ
Высокий дуб. Глубокая вода.
Спокойные кругом ложатся тени.
И тихо так, как будто никогда
Природа здесь не знала потрясений!
И тихо так, как будто никогда
Здесь крыши сел не слыхивали грома!
Не встрепенется ветер у пруда,
И на дворе не зашуршит солома,
И редок сонный коростеля крик...
Вернулся я — былое не вернется!
Ну что же? Пусть хоть это остается,
Продлится пусть хотя бы этот миг,
Когда души не трогает беда,
И так спокойно двигаются тени,
И тихо так, как будто никогда
Уже не будет в жизни потрясений,
И всей душой, которую не жаль
Всю потопить в таинственном и милом,
Овладевает светлая печаль,
Как лунный свет овладевает миром...
СТАРАЯ ДОРОГА
Всё облака над ней,
всё облака...
В пыли веков мгновенны и незримы,
Идут по ней, как прежде, пилигримы,
И машет им прощальная рука...
Навстречу им — июльские деньки
Идут в нетленной синенькой рубашке,
По сторонам—качаются ромашки,
И зной звенит во все свои звонки,
И в тень зовут росистые леса...
Как царь любил богатые чертоги,
Так полюбил я древние дороги
И голубые
вечности глаза!
То полусгнивший встретится овин,
То хуторок с позеленевшей крышей,
Где дремлет пыль и обитают мыши
Да нелюдимый филин — властелин.
То по холмам, как три богатыря,
Еще порой проскачут верховые,
И снова—глушь, забывчивость, заря,
Все пыль, все пыль, да знаки верстовые...
Здесь каждый славен—
мертвый и живой!
И оттого, в любви своей не каясь,
Душа, как лист, звенит, перекликаясь
Со всей звенящей солнечной листвой,
Перекликаясь с теми, кто прошел,
Перекликаясь с теми, кто проходит...
Здесь русский дух в веках произошел,
И ничего на ней не происходит.
Но этот дух пойдет через века!
И пусть травой покроется дорога,
И пусть над ней, печальные немного,
Плывут, плывут, как прежде, облака...
В ГОРНИЦЕ
В горнице моей светло.
Это от ночной звезды.
Матушка возьмет ведро,
Молча принесет воды...
Красные цветы мои
В садике завяли все.
Лодка на речной мели
Скоро догниет совсем.
Дремлет на стене моей
Ивы кружевная тень,
Завтра у меня под ней
Будет хлопотливый день!
Будут поливать цветы,
Думать о своей судьбе,
Буду до ночной звезды
Лодку мастерить себе...
РУССКИЙ ОГОНЕК
Погружены
в томительный мороз,
Вокруг меня снега оцепенели!
Оцепенели маленькие ели,
И было небо темное, без звезд.
Какая глушь! Я был один живой
Один живой в бескрайнем мертвом поле!
Вдруг тихий свет-пригрезившийся, что ли?
Мелькнул в пустыне, как сторожевой...
Я был совсем как снежный человек,
Входя в избу (последняя надежда!),
И услыхал, отряхивая снег:
- Вот печь для вас и теплая одежда...-
Потом хозяйка слушала меня,
Но в тусклом взгляде жизни было мало,
И, неподвижно сидя у огня,
Она совсем, казалось, задремала...
Как много желтых снимков на Руси
В такой простой и бережной оправе!
И вдруг открылся мне
И поразил
Сиротский смысл семейных фотографий!
Огнем, враждой
Земля полным-полна,
И близких всех душа не позабудет...
- Скажи, родимый, будет ли война?
И я сказал: - Наверное, не будет.
- Дай бог, дай бог...
Ведь всем не угодишь,
А от раздора пользы не прибудет...-
И вдруг опять:
- Не будет, говоришь?
- Нет,- говорю,- наверное, не будет!
- Дай бог, дай бог...
И долго на меня
Она смотрела, как глухонемая,
И, головы седой не поднимая,
Опять сидела тихо у огня.
Что снилось ей?
Весь этот белый свет,
Быть может, встал пред нею в то мгновенье?
Но я глухим бренчанием монет
Прервал ее старинные виденья...
- Господь с тобой! Мы денег не берем.
- Что ж,- говорю,- желаю вам здоровья!
За все добро расплатимся добром,
За всю любовь расплатимся любовью...
Спасибо, скромный русский огонек,
За то, что ты в предчувствии тревожном
Горишь для тех, кто в поле бездорожном
От всех друзей отчаянно далек,
За то, что, с доброй верою дружа,
Среди тревог великих и разбоя
Горишь, горишь, как добрая душа,
Горишь во мгле, и нет тебе покоя...
ЗИМНЯЯ ПЕСНЯ
В этой деревне огни не погашены.
Ты мне тоску не пророчь!
Светлыми звездами нежно украшена
Тихая зимняя ночь.
Светятся, тихие, светятся, чудные,
Слышится шум полыньи...
Были пути мои трудные, трудные.
Где ж вы, печали мои?
Скромная девушка мне улыбается,
Сам я улыбчив и рад!
Трудное, трудное—все забывается,
Светлые звезды горят!
Кто мне сказал, что во мгле заметеленной
Глохнет покинутый луг?
Кто мне сказал, что надежды потеряны?
Кто это выдумал, друг?
В этой деревне огни не погашены.
Ты мне тоску не пророчь!
Светлыми звездами нежно украшена
Тихая зимняя ночь...
ТИХАЯ МОЯ РОДИНА
В. Белову
Тихая моя родина!
Ивы, река, соловьи...
Мать моя здесь похоронена
В детские годы мои.
- Где тут погост? Вы не видели?
Сам я найти не могу. -
Тихо ответили жители:
- Это на том берегу.
Тихо ответили жители,
Тихо проехал обоз.
Купол церковной обители
Яркой травою зарос.
Там, где я плавал за рыбами,
Сено гребут в сеновал:
Между речными изгибами
Вырыли люди канал.
Тина теперь и болотина
Там, где купаться любил...
Тихая моя родина,
Я ничего не забыл.
Новый забор перед школою,
Тот же зеленый простор.
Словно ворона веселая,
Сяду опять на забор!
Школа моя деревянная!..
Время придет уезжать -
Речка за мною туманная
Будет бежать и бежать.
С каждой избою и тучею,
С громом, готовым упасть,
Чувствую самую жгучую,
Самую смертную связь.
До конца
До конца,
До тихого креста
Пусть душа
Останется чиста!
Перед этой
Жёлтой, захолустной
Стороной берёзовой
Моей,
Перед жнивой
Пасмурной и грустной
В дни осенних
Горестных дождей,
Перед этим
Строгим сельсоветом,
Перед этим
Стадом у моста,
Перед всем
Старинным белым светом
Я клянусь:
Душа моя чиста.
Пусть она
Останется чиста
До конца,
До смертного креста!
* * *
Я буду скакать по холмам задремавшей отчизны,
Неведомый сын удивительных вольных племен!
Как прежде скакали на голос удачи капризный,
Я буду скакать по следам миновавших времен...
Давно ли, гуляя, гармонь оглашала окрестность,
И сам председатель плясал, выбиваясь из сил,
И требовал выпить за доблесть в труде и за честность,
И лучшую жницу, как знамя, в руках проносил!
И быстро, как ласточка, мчался я в майском костюме
На звуки гармошки, на пенье и смех на лужке,
А мимо неслись в торопливом немолкнущем шуме
Весенние воды, и бревна неслись по реке...
Россия! Как грустно! Как странно поникли и грустно
Во мгле над обрывом безвестные ивы мои!
Пустынно мерцает померкшая звездная люстра,
И лодка моя на речной догнивает мели.
И храм старины, удивительный, белоколонный,
Пропал, как виденье, меж этих померкших полей, -
Не жаль мне, не жаль мне растоптанной царской короны,
Но жаль мне, но жаль мне разрушенных белых церквей!..
О, сельские виды! О, дивное счастье родиться
В лугах, словно ангел, под куполом синих небес!
Боюсь я, боюсь я, как вольная сильная птица
Разбить свои крылья и больше не видеть чудес!
Боюсь, что над нами не будет возвышенной силы,
Что, выплыв на лодке, повсюду достану шестом,
Что, все понимая, без грусти пойду до могилы...
Отчизна и воля - останься, мое божество!
Останьтесь, останьтесь, небесные синие своды!
Останься, как сказка, веселье воскресных ночей!
Пусть солнце на пашнях венчает обильные всходы
Старинной короной своих восходящих лучей!..
Я буду скакать, не нарушив ночное дыханье
И тайные сны неподвижных больших деревень.
Никто меж полей не услышит глухое скаканье,
Никто не окликнет мелькнувшую легкую тень.
И только, страдая, израненный бывший десантник
Расскажет в бреду удивленной старухе своей,
Что ночью промчался какой-то таинственный всадник,
Неведомый отрок, и скрылся в тумане полей...
ВИДЕНИЯ НА ХОЛМЕ
Взбегу на холм
и упаду
в траву.
И древностью повеет вдруг из дола.
И вдруг картины грозного раздора
Я в этот миг увижу наяву.
Пустынный свет на звездных берегах
И вереницы птиц твоих, Россия,
Затмит на миг
В крови и жемчугах
Тупой башмак скуластого Батыя!..
Россия, Русь — куда я ни взгляну...
За все твои страдания и битвы —
Люблю твою, Россия, старину,
Твои огни, погосты и молитвы,
Люблю твои избушки и цветы,
И небеса, горящие от зноя,
И шепот ив у омутной воды,
Люблю навек, до вечного покоя...
Россия, Русь! Храни себя, храни!
Смотри опять в леса твои и долы
Со всех сторон нагрянули они,
Иных времен татары и монголы.
Они несут на флагах чёрный крест,
Они крестами небо закрестили,
И не леса мне видятся окрест,
А лес крестов
в окрестностях
России...
Кресты, кресты...
Я больше не могу!
Я резко отниму от глаз ладони
И вдруг увижу: смирно на лугу
Траву жуют стреноженные кони.
Заржут они - и где-то у осин
Подхватит это медленное ржанье,
И надо мной —
бессмертных звёзд Руси,
Высоких звезд покойное мерцанье...
Прощальная песня
Я уеду из этой деревни…
Будет льдом покрываться река,
Будут ночью поскрипывать двери,
Будет грязь на дворе глубока.
Мать придёт и уснёт без улыбки…
И в затерянном сером краю
В эту ночь у берестяной зыбки
Ты оплачешь измену мою.
Так зачем же, прищурив ресницы,
У глухого болотного пня
Спелой клюквой, как добрую птицу,
Ты с ладони кормила меня?
Слышишь, ветер шумит по сараю?
Слышишь, дочка смеётся во сне?
Может, ангелы с нею играют
И под небо уносятся с ней…
Не грусти на знобящем причале,
Парохода весною не жди!
Лучше выпьем давай на прощанье
За недолгую нежность в груди.
Мы с тобою как разные птицы,
Что ж нам ждать на одном берегу?
Может быть, я смогу возвратиться,
Может быть, никогда не смогу…
Ты не знаешь, как ночью по тропам
За спиною, куда ни пойду,
Чей-то злой настигающий топот
Всё мне слышится, словно в бреду.
Но однажды я вспомню про клюкву,
Про любовь твою в сером краю -
И пошлю вам чудесную куклу,
Как последнюю сказку свою.
Чтобы девочка, куклу качая,
Никогда не сидела одна.
- Мама, мамочка! Кукла какая!
И мигает, и плачет она…
Добрый Филя
Я запомнил, как диво,
Тот лесной хуторок,
Задремавший счастливо
Меж звериных дорог…
Там в избе деревянной,
Без претензий и льгот,
Так, без газа, без ванной,
Добрый Филя живёт.
Филя любит скотину,
Ест любую еду,
Филя ходит в долину,
Филя дует в дуду!
Мир такой справедливый,
Даже нечего крыть…
- Филя! Что молчаливый?
- А о чём говорить?
Берёзы
Я люблю, когда шумят берёзы,
Когда листья падают с берёз.
Слушаю - и набегают слёзы
На глаза, отвыкшие от слёз.
Всё очнётся в памяти невольно,
Отзовётся в сердце и в крови.
Станет как-то радостно и больно,
Будто кто-то шепчет о любви.
Только чаще побеждает проза,
Словно дунет ветер хмурых дней.
Ведь шумит такая же берёза
Над могилой матери моей.
На войне отца убила пуля,
А у нас в деревне у оград
С ветром и дождём шумел, как улей,
Вот такой же жёлтый листопад…
Русь моя, люблю твои берёзы!
С первых лет я с ними жил и рос.
Потому и набегают слёзы
На глаза, отвыкшие от слёз…
***
Окошко. Стол. Половики.
В окошке - вид реки…
Черны мои черновики,
Чисты чистовики.
За часом час уходит прочь,
Мелькает свет и тень.
Звезда над речкой - значит, ночь.
А солнце - значит, день.
Но я забуду ночь реки,
Забуду день реки:
Мне спать велят чистовики,
Вставать - черновики.
Журавли
Меж болотных стволов
красовался восток огнеликий…
Вот наступит октябрь -
и покажутся вдруг журавли!
И разбудят меня, позовут журавлиные клики
Над моим чердаком,
над болотом, забытым вдали…
Широко по Руси
предназначенный срок увяданья
Возвещают они, как сказание древних страниц.
Всё, что есть на душе,
до конца выражает рыданье
И высокий полёт
этих гордых прославленных птиц.
Широко на Руси машут птицам согласные руки.
И забытость болот, и утраты знобящих полей -
Это выразят всё, как сказанье, небесные звуки,
Далеко разгласит улетающий плач журавлей…
Вот летят, вот летят… Отворите скорее ворота!
Выходите скорей,
чтоб взглянуть на любимцев своих!
Вот замолкли -
и вновь сиротеет душа и природа
Оттого, что - молчи! -
так никто уж не выразит их…
ЗВЕЗДА ПОЛЕЙ
Звезда полей во мгле заледенелой,
Остановившись, смотрит в полынью.
Уж на часах двенадцать прозвенело,
И сон окутал родину мою...
Звезда полей! В минуты потрясений
Я вспоминал, как тихо за холмом
Она горит над золотом осенним,
Она горит над зимним серебром...
Звезда полей горит, не угасая,
Для всех тревожных жителей земли,
Своим лучом приветливым касаясь
Всех городов, поднявшихся вдали.
Но только здесь, во мгле заледенелой,
Она восходит ярче и полней,
И счастлив я, пока на свете белом
Горит, горит звезда моих полей...
ТАЙНА
«Чудный месяц плывет над рекою», -
Где-то голос поет молодой.
И над родиной, полной покоя,
Опускается сон золотой!
Не пугают разбойные лица,
И не мыслят пожары зажечь,
Не кричит сумасшедшая птица,
Не звучит незнакомая речь.
Неспокойные тени умерших
Не встают, не подходят ко мне.
И, тоскуя все меньше и меньше,
Словно Бог, я хожу в тишине.
И откуда берется такое,
Что на ветках мерцает роса,
И над родиной, полной покоя,
Так светлы по ночам небеса!
Словно слышится пение хора,
Словно скачут на тройках гонцы,
И в глуши задремавшего бора
Все звенят и звенят бубенцы...
А.ПЕРЕДРЕЕВ
Окраина
Околица родная, что случилось?
Окраина, куда нас занесло?
И города из нас не получилось,
И навсегда утрачено село.
Взрастив свои акации и вишни,
Ушла в себя и думаешь сама,
Зачем ты понастроила жилища,
Которые ни избы, ни дома?!
Как будто бы под сенью этих вишен,
Под каждым этим низким потолком
Ты собиралась только выжить, выжить,
А жить потом ты думала, потом.
Окраина, ты вечером темнеешь,
Томясь большим сиянием огней,
А на рассвете так росисто веешь
Воспоминаньем свежести полей.
И тишиной, и речкой, и лесами,
И всем, что было отчею судьбой…
Разбуженная ранними гудками,
Окутанная дымкой голубой!
Кладбище под Вологдой
Памяти Рубцова
Края лесов полны осенним светом,
И нету им ни края, ни конца -
Леса… Леса…
Но на кладбище этом
Ни одного не видно деревца!
Простора первозданного избыток,
Куда ни глянь…
Раздольные места…
Но не шагнуть меж этих пирамидок,
Такая здесь - до боли! - теснота.
Тяжёлыми венками из железа
Увенчаны могилки навсегда,
Чтоб не носить сюда
Цветов из леса
И, может, вовсе не ходить сюда…
И лишь надгробье с обликом поэта
И рвущейся из мрамора строкой
Ещё
Живым дыханием согрето
И бережною прибрано рукой.
Лишь здесь порой,
Как на последней тризне,
По стопке выпьют… Выпьют по другой…
Быть может, потому,
Что он при жизни
О мёртвых помнил, как никто другой!
И разойдутся тихо,
Сожалея,
Что не пожать уже его руки…
И загремят им вслед своим железом,
Зашевелятся
Мёртвые венки…
Какая-то цистерна или бочка
Ржавеет здесь, забвению сродни…
Осенний ветер…
Опадает строчка:
«Россия, Русь, храни себя, храни…»
***
Наедине с печальной елью
Я наблюдал в вечерний час
За бесконечной каруселью
Созвездий, окружавших нас.
Но чем торжественней и строже
Вставало небо надо мной,
Тем беззащитней и дороже
Казался мир земли ночной,
Где ель в беспомощном величье
Одна под звёздами стоит,
Где царство трав и царство птичье,
К себе прислушиваясь, спит.
Где всё по балкам и полянам
И над мерцающим селом
Курится медленным туманом,
Дымится трепетным теплом…
Отчий дом
В этом доме
Думают,
Гадают
Обо мне
Мои отец и мать…
В этом доме
Ждёт меня годами
Прибранная, чистая кровать.
В чёрных рамках -
Братьев старших лица
На белёных
Глиняных стенах…
Не скрипят,
Не гнутся половицы,
Навсегда
Забыв об их шагах…
Стар отец,
И мать совсем седая…
Глохнут дни
Под низким потолком…
Год за годом
Тихо оседает
Под дождями
Мой саманный дом.
Под весенним -
Проливным и частым,
Под осенним -
Медленным дождём…
Почему же
Всё-таки я счастлив
Всякий раз,
Как думаю о нём?!
Что ещё
Не все иссякли силы,
Не погасли
Два его окна,
И встаёт
Дымок над крышей
Синий,
И живёт над крышею
Луна!
Н. ДМИТРИЕВ
* * *
Не исчезай, мое село, –
Твой берег выбрали поляне,
И ты в него, судьбе назло,
Вцепись своими тополями.
Прижмись стогами на лугу
И не забудь в осенней хмари –
Ты будто «Слово о полку» –
В одном бесценном экземпляре.
Вглядись вперед и оглянись
И в синем сумраке былинном
За журавлями не тянись
Тревожным и протяжным клином.
Твоя не минула пора,
Не отцвели твои ромашки.
Как ими, влажными, с утра
Сентябрь осветят первоклашки!
Послушай звонкий голос их,
Летящий празднично и чисто,
И для праправнуков своих
Помолодей годков на триста.
* * *
Берега позёмкой обметало.
Я в осоку ломкую войду:
Сотни светлых пузырьков метана
Под ногами хрупают во льду.
А в глуби, хоть ухо и не слышит,
Ил зелёно-бурый вороша,
Всё-таки ворочается, дышит
Речки замурованной душа.
Жутко от январской акварели,
Но в лиловый сумрак и мороз
Ей приснились лягушачьи трели,
Жестяные шорохи стрекоз.
И тепло зелёных от прополки
Женских рук, и высверки мальков,
И коней опущенные холки,
И венок из блёклых васильков.
До сих пор она его колышет,
В полынье до камушка видна.
Потому и выжила, и дышит,
Потому не вымерзла до дна.
* * *
Станут в темноте лягушки квакать,
Станут петь ночные соловьи.
Родина, ну как тут не заплакать
На призывы детские твои?
Что мне век и все его законы?
Теплю я костёрик под лозой.
Этот край родней и незнакомей
С каждой новой ночью и грозой.
С каждою оттаявшей тропинкой,
С каждым в глину вкрапленным дождём,
С каждой появившейся травинкой
Из земли, в которую уйдём.
Мы уйдём не подарить потомкам
Новые культурные слои,
А чтоб их тревожили в потёмках
Наших душ ночные соловьи.
* * *
Успокойся, трудное сердечко,
Вспомни в толкотне и суете:
Ножиком скоблённое крылечко
Дождиком пропахло в темноте.
Я живу как надо – по спирали.
Но в минуту эту или ту
Тихо улыбнусь, что не украли
Ни крыльцо, ни дождь, ни темноту.
Ничего года не умыкнули,
И туда лишь только загляну –
Словно у гитары ущипнули
Самую вечернюю струну.
И Земля, конечно, не взорвётся
И продолжит величавый путь,
Ибо каждый под луной и солнцем
Из такого помнит что-нибудь.
* * *
«Пиши о главном», – говорят.
Пишу о главном.
Пишу который год подряд
О снеге плавном.
О желтых окнах наших сёл,
О следе санном,
Считая так, что это всё –
О самом-самом.
Пишу о близких, дорогих
Вечерней темью,
Не почитая судьбы их
За мелкотемье.
Иду тропинкою своей
По всей планете.
И где больней, там и главней
Всего на свете.
* * *
Не топчите мухоморы
За неделю до пороши,
Потому что мухоморы
Носят платьица в горошек.
Так отчаянно краснеют,
Пережив грибное царство,
Говорят, что мухоморов
Мухи белые боятся.
В листопадную усталость,
В обложной косой дождище
Это все, что нам осталось,
Тем, кто в чащах лето ищет.
* * *
Перевозчик, мальчик древний,
Славно ль в жизни погулял?
Смычку города с деревней
Сорок лет осуществлял.
Ты на трубы заводские
Правил лодку – вёз туда
Сало, дыни золотые
И молодок – хоть куда!
Вёз обратно их с платками,
Всё с товаром дорогим,
Брал за службу пятаками,
А когда и чем другим.
Стал ты старый и недужный,
А закон у пользы прост:
Вот и встал он, очень нужный,
Очень скучный, важный мост.
Он доставит вас с поклажей
В город и наоборот,
А вот сказку не расскажет
И вот песню не споёт.
Я припомню все, что было,
Погрущу издалека –
На бугре твоя могила,
Под бугром твоя река.
Долетают с тёплым ветром
Плеск волны, осины дрожь.
...То не ты ли в лодке светлой
Тихо по небу плывёшь?
СЕСТРЕ
Жгут ботву. Коричневые тени
По земле, исклёванной дождём.
Вот и всё, что мы с тобой хотели,
Вот и мы ботву свою дожжём.
Память, словно свет, необходима,
Но в лучах обветренного дня
Вижу: твои слёзы не от дыма,
Потому что ветер на меня.
Как туман, глаза твои незрячи,
В них не поле, небо и кусты –
На два метра для тебя прозрачны
Глины и песчаника пласты.
Всё же подойди погреть ладони.
Научись на ветреной земле
Видеть молодое-молодое
Даже в остывающей золе.
И тогда к осевшему порожку,
Где забвеньем пахнет и жнивьём,
Радость, словно прутиком картошку,
Выкатим к ногам – и проживём.
Ю.КУЗНЕЦОВ
ПОЮЩАЯ ПОЛОВИЦА
Среди пыли, в рассохшемся доме
Одинокий хозяин живёт.
Раздражённо скрипят половицы,
А одна половица поёт.
Гром ударит ли с грозного неба,
Или лёгкая мышь прошмыгнёт, –
Раздражённо скрипят половицы,
А одна половица поёт.
Но когда молодую подругу
Проносил в сокровенную тьму,
Он прошёл по одной половице,
И весь путь она пела ему.
* * *
Не дом – машина для жилья.
Давно идёт сыра земля
Сырцом на все четыре стороны.
Поля покрыл железный хлам,
И заросла дорога в храм,
Ржа разъедает сердце родины.
Сплошь городская старина
Влачит чужие имена,
Искусства нет – одни новации.
Обезголосел быт отцов.
Молчите, Тряпкин и Рубцов,
Поэты русской резервации.
ПАМЯТЬ
Снова память тащит санки по двору.
Безотцовщина. И нет воды.
Мать уходит в прошлое, как по воду,
А колодец на краю войны.
Он из снега чёрным солнцем светит,
Освещая скудным бликом дом.
И на санках вёдра, будто свечи,
Догорая, оплывают льдом.
Не ходи ты, ради бога, мама,
К этому колодцу за войной!
Как ты будешь жить на свете, мама,
Обмороженная сединой?
Ты в тепле, зажав лицо руками,
Станешь слёзы медленные лить…
Будет обмороженная память
Через годы с болью отходить.
М. АНИЩЕНКО
ШИНЕЛЬ
Когда по родине метель
Неслась, как сивка-бурка,
Я снял с Башмачкина шинель
В потёмках Петербурга.
Была шинелька хороша,
Как раз – и мне, и внукам.
Но начинала в ней душа
Хождение по мукам.
Я вспоминаю с «ох» и «ух»
Ту страшную обновку.
Я зарубил в ней двух старух,
И отнял Кистенёвку.
Шинель вела меня во тьму,
В капканы, в паутину.
Я в ней ходил топить Муму
И – мучить Катерину.
Я в ней, на радость воронью,
Возил обозы хлеба,
И пулей царскую семью
Проваживал на небо.
Я в ней любил дрова рубить,
И петли вить на шее.
Мне страшно дальше говорить,
Но жить еще страшнее.
Над прахом вечного огня,
Над скрипом пыльной плахи,
Всё больше веруют в меня
Воры и патриархи!
Никто не знает на земле,
Кого когда раздели,
Что это я сижу в Кремле –
В украденной шинели.
СМЕРТЬ
Я знаю: смерть не помнит зла
Не причиняет людям боли.
Она всю жизнь меня ждала,
Как обезумевшая Сольвейг.
Ждала под снегом, под дождем,
Болела, мучилась, искала,
Но в одиночестве своем
Ни чем меня не попрекала.
Ну что же, смерть, свечу задуй,
Ликуй и радуйся на тризне,
И подари мне поцелуй
Длиннее всей прошедшей жизни.
Я ВОДУ НОШУ
Я воду ношу, раздвигая сугробы.
Мне воду носить все трудней и трудней.
Но как бы ни стало и ни было что бы,
Я буду носить ее милой моей.
Река холоднее небесного одра.
Я прорубь рублю от зари до зари.
Бери, моя радость, хрустальные ведра,
Хрусти леденцами, стирай и вари.
Уйду от сугроба, дойду до сугроба,
Три раза позволю себе покурить.
Я воду ношу – до порога, до гроба,
А дальше не знаю, кто будет носить.
А дальше – вот в том-то и смертная мука,
Увижу ли, как ты одна в январе,
Стоишь над рекой, как любовь и разлука,
Забыв, что вода замерзает в ведре…
Но это еще не теперь, и дорога
Протоптана мною в снегу и во мгле…
И смотрит Господь удивленно и строго,
И знает, зачем я живу на Земле.
ПРОЩЕВАЙ
Прощевай, моя опушка,
Прощевай, тропа в бору!
Ухожу… Но, словно Пушкин,
Весь я тоже не умру.
Положил себя, как требу,
Я на камушек лесной…
Журавли летят по небу,
Словно ангелы – за мной.
В час распада и распыла
Грешный мир нам не указ.
Не страшусь… Всё это было
И со мною много раз.
Поклонюсь Борису, Глебу…
И над Родиной святой
Буду гром возить по небу
На телеге золотой!
ПОЛОВОДЬЕ
Склоны сопок оползли,
В воду канули деревья.
Пядь за пядью край земли
Приближается к деревне.
Поздно, милый, морщить лоб,
Лодку старую латая.
Это даже не потоп,
Это ненависть святая.
В небе грозно и светло.
Напрочь срезана дорога.
Позабыв про барахло,
Люди вспомнили про Бога.
И сосед мой в небеса
Смотрит грустно, как калека…
За такие вот глаза
Бог и любит человека.
Е. ЮШИН
* * *
В краю, где нивы, ивы и крапивы,
Где лопухи сидят, как глухари,
Растет по небу влажный, молчаливый,
Брусничный мох мороженой зари.
И месяц ржет, уткнувшись мордой в сено.
Горчит лугов сентябрьский посол.
Сосна сидит – колено на колено,
Отряхивая медный свой камзол.
И в этот час, когда вот-вот прольется
По рыжим далям синий пар снегов,
Так хочется услышать у колодца
Льняную песнь осенних петухов.
Они взойдут по жердочке заката
И прохрипят в седые небеса:
– Нам ничего, нам ничего не надо. –
И запрокинут влажные глаза.
* * *
На самой окраине мая,
Где пух тополиный плывёт,
Плывучая скрипка трамвая
В провинции тихой поёт.
Её не затронули рыки
Столичных и местных громов.
Её петушиные крики
Остались во веки веков.
Забытая властью и тленом,
Она не утратила слух.
Америка ей – по колено,
Как возле забора лопух.
Ей снятся дожди на капусте,
Пчела, отыскавшая мёд.
И как бы там ни было грустно,
А снова картошка цветёт.
* * *
Исцели меня, родное поле.
До слезы мне ветер душу жжёт –
Словно я чужою ношей болен,
Словно сердце правдой не живёт.
От того и бьётся учащённо
В стылой аритмии площадей,
Что грустит по липовому звону
И ржаному ржанию коней.
Исцели, родимая дорога,
От пустых печалей исцели.
Мимо неба, кладбища и стога
Пусть летят родные журавли.
Плачут пусть, отмаливая души.
Ну а мы, привыкшие к земле,
Будем их и провожать, и слушать,
Божью высь увидев на крыле.
Вот он, рай: равнина да берёза,
В перстнях роз туманная трава,
Щуки плещут у речных откосов
И скрипит над бором синева.
Исцели меня, моя рябина.
Не навеки сердцу светит май.
Только от печали журавлиной
Исцеленья мне не посылай.
И ещё – в присвистах перепёлок,
В тёплых струях сена на лугах –
Путь земной красив, как летний всполох
На молочных звёздных берегах.
* * *
Горит звезда над синим бором.
Луга политы молоком
И день уходит за угором
Перепелиным говорком.
Качнется люлькою дорога
И в лунных перьях ходит рожь.
Для счастья надо так немного,
Когда судьбу свою поймешь:
Вот этот путь меж трав безвестных,
Цветов неброских, но родных,
В пыли дорог, в дождях небесных
И серых сёлах холстяных.
Вот этот путь в лугах и падях,
Где Русь навстречу сквозь леса
Несет в березовых окладах
Озер живые образа.
Вот этот терпкий век от века,
Но напоивший песней грудь,
В тоске полей и перьях снега
Неутоленный русский путь.
Н.РАЧКОВ
* * *
Пёрышко с небес,
а может – слово.
Если умный, –
глянь да раскуси.
Сколько голубого-голубого,
Сколько золотого на Руси!
Сколько выгребали, вывозили,
Сколько вырубали – не сочтёшь.
Ну а васильки всё так же сини,
Глаз не отведёшь –
какая рожь.
И в лесу, и в поле
столько мёда –
Захмелеет на ветру любой.
Свет какой!
Да это у народа
Светится душа сама собой.
И хулят, и хают,
только снова
Лезут к нам… О Господи, спаси.
Сколько голубого-голубого,
Сколько золотого на Руси!
ЧАША
В надзвёздном царственном эфире,
Где дух на троне, а не плоть,
Один, один безгрешный в мире
Всемилостивый наш Господь.
В руках, как дивное сказанье,
Наполненная по края,
Сияет чаша со слезами,
И это Родина моя.
ЗАЖГИ В СЕБЕ СВЕЧУ
Когда темно, и ложь кругом,
И нет пути лучу,
Не надо думать о плохом,–
Зажги в себе свечу.
И многое пойдёт на лад,
И станет по плечу.
И всяк тебе и всюду рад,–
Зажги в себе свечу.
А миру свет необходим,
Как воздух трубачу.
Пока ты светел, ты любим,–
Зажги в себе свечу.
И кто-то пусть воззвал к тебе:
За мной! Озолочу!
Спокойно улыбнись судьбе,–
Зажги в себе свечу.
И в небесах гремят грома,
И я одно шепчу:
Бог – это свет.
Да сгинет тьма!
Зажги в себе свечу.
* * *
Дай ей, Господи! – молю.
Я люблю её, люблю
Со снегами и дождями,
С окаянными вождями,
С рожью в поле,
с тихим домом,
С громом над аэродромом,
С рощей огненной над речкой,
С тёплой, в Божьем храме, свечкой,
Пьющей,
слёзной,
разорённой,
Всё равно –
непокорённой!
* * *
Сгинет, что дивно и ново,
Выцветет, станет как тень,
Без василькового слова
Тихих моих деревень.
Сразу оглохнет столица,
Выгнется, словно вопрос,
Если в рубашке из ситца
Не зазвенит сенокос.
Сникнут, опустятся флаги,
Выпадут ложки из рук,
Если последний в овраге
Вытечет ржавчиной плуг.
Вымрут любые искусства,
Прах воцарится в конце.
Всё ни к чему, если пусто
Станет на сельском крыльце.
* * *
Отзвенели, ушли в никуда
Смех и плач в деревенских хоромах,
Но какая теперь лебеда
И какие сугробы черёмух!
Эта хлябь. Эта глушь. Пустыри.
Птичий звон. Комариные песни.
И такая тоска –
хоть умри.
И такая любовь –
хоть воскресни.
Е. ЧЕПУРНЫХ
* * *
– Что на Руси? Не таи!
– Господи, вьюга и вьюга.
– Как же там овцы Мои?
– Господи, режут друг друга.
Вьюга и ночи, и дни.
След от могилы к могиле.
То ль осерчали они,
то ли с ума посходили.
Лютый, садись на коня.
Добрый – в слезах умывайся.
– Что ж они? Верят в Меня?
– Господи!
Не сомневайся.
* * *
В могиле неизвестного поэта,
В которую мы ляжем без имен,
Мерцают рядом свечка и комета,
Сроднившиеся в громе похорон.
Мы не прошли в анналы и в журналы.
Живя в тени, мы не отвергли тень.
Мы ляжем здесь –
Одни провинциалы
Из русских городов и деревень.
Смеясь, плутаем вдаль путей-дорожек
И крошим хлеб печали и страстей.
И, как ни странно,
Этих малых крошек
Хватает на прокорм России всей…
* * *
И кружилась птичка Божья,
И кидал ей крошки в снег
Незаевшийся прохожий,
Тоже Божий человек.
У него очки, как окна,
За которыми тепло.
У него нога промокла
И на сердце тяжело.
И, кусая от кусочка,
Птичка думала: Бог весть.
Может, маленькая дочка
У него в деревне есть.
И живёт она, как птичка,
И не знает ничего.
Вьётся по ветру косичка
Дочки маленькой его.
Потому он птичек кормит
И кидает крошки в снег.
– Плачешь?
– Плачу.
– Помнишь?
– Помню.
– Помни, Божий человек.
* * *
Кудрявое резвое чудо,
Смеясь, семенит по лучу.
– Как звать тебя, мальчик?
– Иуда.
– А хочешь малины?
– Хочу.
Ешь горстью, и смейся беспечно,
И щёки измажь, и чело.
– А денежку хочешь?
– Конечно.
Вот с этого всё и пошло.
СВЕЧИ
Проходим, каблуками не стуча.
А сельский храм без свечек невозможен.
А в сельском храме
Каждая свеча –
Она чуть-чуть на ангела похожа.
Их чистоту не разумеет мозг.
Но сердце зрит и тает понемножку.
И падает
С незримых крыльев воск
В заботливо подставленную плошку.
Ю. ВОРОТНИН
* * *
Живу, никому не мешая,
Но вдруг позову звонарей,
Чтоб родина знала большая
О родине малой моей.
Пусть мощные воды в усердье
Несутся по руслу реки,
Но их глубину и бессмертье
Питают мои родники.
Заходится дух от просторов,
Блестят чернозёмом поля,
Но глина моих косогоров,
Хоть глина, но тоже – земля.
И ставлю я, пусть запоздало,
Две свечки, душа за душой,
Во здравие родины малой,
В величье и силу большой.
ЛЕБЕДИ-ГУСИ
В каждом прожитом дне понимания больше и грусти,
С каждой спичкой зажжённой и сам, словно хворост, горю.
А забудусь на миг, и несут меня лебеди-гуси
Через дол, через лес, через долгую память мою.
Озаряются дали, и вижу я мать молодою,
И отец-молодец, с ним любая беда – не беда,
Каждым утром меня умывают живою водою,
Чтоб с меня худоба уходила, как с гуся вода.
Над тоскою моей, над заснувшей с усталости Русью,
Над вороньим гуляньем, затеявшим суд-пересуд,
Сколько крыльев хватает, летят мои лебеди-гуси,
Сколько крика хватает, зовут мою память, зовут.
То дорога легка, то вокруг облака без просвета,
То дымком от печи, то пожаром потянет с земли,
Золотыми шарами и мёдом нас балует лето,
Серебром осыпают усердные слуги зимы.
Но не долог полёт, возвращенье всегда неизбежно.
Оборвётся забвенье, проститься и то не успеть.
И смотрю я назад, и такая мне видится бездна,
Что оставшейся жизни не хватит её разглядеть.
* * *
Здесь говорят не «творог», а «творОг»,
Пьют чай из блюдца с сахаром вприглядку
И, по слогам читая слово «Бог»,
Справляют жизнь по старому порядку.
Подённый труд с погодою в борьбе,
Жизнь вопреки злодеям и дорогам,
И если жалость – жалость не к себе,
А к сгинувшим по войнам и острогам.
Пойти вперёд – ни огонька окрест,
Назад взглянуть – тьма разливает реки.
Всю жизнь свою бежал из этих мест,
А оказался вросшим в них навеки.
ТЫ ПРОСТИ МЕНЯ, КОТ…
Ты прости меня, кот, твои годы быстрее моих,
Ты мой возраст догнал и уходишь старательно дальше.
Я по гулкой земле на своих громыхаю двоих,
На своих четырёх ты на землю ступаешь тишайше.
Не жалей меня, кот, мы быльём поросли ; не старьём,
Мы ещё молодцы ; ни хвосты, ни усы не обвисли.
Мы ещё помяучим с тобой, мы ещё поживём,
И половим мышей ; ты в прямом, я в сомнительном смысле.
А когда остановишься, чтобы меня подождать,
И прокатится ток от ушей по спине и по лапам,
Ты природу свою пересиль ; не сбегай умирать,
А усни на руках и на память меня оцарапай.
В. ДРОННИКОВ
* * *
Лес мой зеленый,
Укрой меня, беглого,
Я не убил никого.
Дай постоять мне
У дерева белого
Тающей тенью его.
Вот и стою в тишине
По колено,
Вот я и таю в тиши.
Будто бы вышел
Из долгого плена,
Будто бы камень с души.
В заводях дышит вода,
Как живая,
Воздух целуют во сне
Соловьи.
Каждое дерево,
Травка любая —
Чуткие нервы мои.
* * *
Прости мне в пречистом сиянье
За темные годы мои.
На теплой заре покаянья
Не поздно молить о любви.
Не поздно в березовой чаще
Заплакать, не чувствуя слез,
О всех над землей просиявших
Сияньем соборных берез.
Когда над бесовством и срамом,
Как древняя совесть земли,
На крыши порушенных храмов
Босыми березы взошли.
Прости мне их крестную муку,
Где страшно и глянуть в провал.
Как будто им светлую руку
Скорбящий Господь подавал.
* * *
Бабочка в комнату тихо впорхнула
И заметалась в окне.
Ты на плече моем чутко вздохнула,
Что-то увидев во сне.
Странною мне показалась квартира.
Кто мы, откуда, куда?
Может, и мы из какого-то мира
Вдруг залетели сюда?
Спи, моя милая, я не нарушу
Сон золотой стороны.
Разве удержат летящую душу
Эти четыре стены?
Е. СЕМИЧЕВ
КРАЙ
Не надо ни ада, ни рая.
Я был и в аду, и в раю.
Что хата родимая с краю,
Когда вся страна на краю?
Поднявшись на зореньке ранней,
Сутулясь, бреду на закат...
Кто Родину любит – тот крайний,
А крайний во всём виноват.
Ни адом кромешным, ни раем
Вовек не загладить вину.
Не я ли отеческим краем
Свою называю страну?
Не я ли, не я ли, не я ли
Пронёс вас сквозь ад и сквозь рай,
Бескрайние русские дали –
Погибельной пропасти край?
Мир грешный давно б завалился
В провал огнедышащих вод,
Когда б на краю не толпился
Пропащий мой русский народ.
* * *
Закатилось за осинник лето,
Почернело речки серебро,
Где, лучась, как звонкая монета,
Солнце становилось на ребро.
А теперь оно не ярко светит.
Свечечкой рассеивает мрак.
И печально богомолка крестит
Солнышка копеечный кругляк.
Жители села и горожане,
Этот мир принадлежит не нам.
Все мы в этой жизни прихожане
И зашли случайно в Божий храм.
ЗВЁЗДЫ
Грустные эти звёзды
В сумрачной вышине
– Господи! –
Твои слёзы
Горькие
обо мне.
Что ж от меня Ты прячешь
В сумраке скорбный лик?
И почему Ты плачешь,
Если Ты так велик?
В. КОСТРОВ
* * *
Просыпаюсь от сердечной боли,
Но зимою дымной не умру,
Доживу до лета, выйду в поле,
Постою без кепки на ветру.
Поклонюсь цветам, деревьям, сёлам,
Покачаю буйной головой…
Я хочу от вас уйти весёлым
Узкою тропинкой полевой.
Поздними прозреньями не маясь,
Не в больнице двери затворя,
А случайным встречным улыбаясь
И за всё судьбу благодаря.
Пусть для вас дожди слетают с вётел
И поёт вечерний соловей,
Я же вам оставлю только ветер,
Летний ветер Родины моей.
ИВАН, НЕ ПОМНЯЩИЙ РОДСТВА
Не как фольклорная подробность,
Как вызов против естества,
Был в русской жизни
Страшный образ –
Иван, не помнящий родства.
Ни огонька,
Ни поля чести.
Ни проливного бубенца.
Ни доброй памяти,
Ни песни,
Ни матери
И ни отца.
Тут не увечье,
Не уродство,
Не тать – рука у топора,
А сердца вечное сиротство
И в светлом разуме дыра.
И в ближней стороне,
И в дальней,
В часы беды и торжества
Нет участи твоей печальней,
Иван, не помнящий родства.
ШУТКА
Я люблю надвинуть креном
козырёк на правый глаз.
Я люблю окрошкой с хреном
заправлять российский квас.
Я люблю траву зелёную,
наличник над крыльцом
и частушкою солёной
хрущу, как огурцом.
Но не давит мне в печёнку
и не колет под ребро
ни шотландская юбчонка,
ни тирольское перо.
Мы и сеяли, и веяли,
и ели ананас.
Ну а Хейли?
Ну и Хейли
мы читали, и не раз.
***
Померкнет свет за косяком.
Уйди из дома босиком
по крупной голубой росе дорожкой лунной
и погрузись в глубокий лес,
чтоб дух воистину воскрес
и стала горькая судьба как прежде юной.
Иди и слушай, и дыши,
войди в глухие камыши,
протри озёрное окно туманной ватой,
пусть сердце бедное болит
и любит, и прощать велит,
и бьётся, рвётся из груди, и дышит мятой.
Вновь опустились небеса
на поле спелого овса
и кони, словно острова, и ветер - в губы.
Хохочет филин, как злодей,
и слышится: бери, владей,
и льётся женский смех грудной на голос грубый,
и хочется любить, прощать
и ничего не обещать,
и плакать, и опять любить. И в копны падать,
перемешать и даль, и грусть,
желанье тайное и Русь.
О, господи, когда ты есть, оставь мне память!
***
Что может знать чужак
о полной русской воле?
Судить или рядить
об этом не дано.
Пора идти гулять:
сегодня ветер в поле
и дождь стучит в окно.
Безлюдно и темно.
Тут сам не разберёшь,
как можно жить иначе.
Зачем тебе любовь
пространства дорога?
Далёким куликом
о чём болота плачут?
О чём шумит тайга?
О чём поют снега?
Здесь просто и легко
остаться неизвестным,
любить сквозящий свет
и вяжущую тьму.
И разум не смущать
вопросом неуместным:
зачем и почему?
Затем и потому!
ДЕРЕВЕНСКОЕ
Проложи по траве чуть дымящийся след
и хрустящий сенник положи в изголовье...
Этот
близкой луны
ненавязчивый свет
добр и жёлт,
как топлёное масло коровье.
Чуть стеклянно мерцает твоя борода,
и лечебно свечение глаз под бровями,
словно в горле, пробулькала в речке вода,
глухо ухает филин вдали
за борами.
Ты слова говоришь, словно мякиш жуёшь,
и неслышно ступаешь по травам, тихоня.
До чего хорошо ты на свете живёшь,
Афанасий Вуколович, дядя Афоня!
Этот век с его броским и резким мазком,
век грохочущих ритмов и танцев с изломом
ты во мне успокаиваешь
сиплым баском
и округлым и сочным, как яблоко, словом.
Потянуло с востока прохладой лесной,
звёзды близкие гаснут.
Светает.
Может, их деревенская баба метлой,
словно угли из печки,
в ведёрко сметает?
УТРО В ЗАБОРЬЕ
День в моём селе зелёном
начинается вот так:
соловьями —
для влюблённых,
петухом —
для работяг.
Бросит солнце в ноги бору
золотые пятаки,
и тогда на всех заборах
вдруг как вспыхнут петухи.
Это утро.
Это лето.
Кукарекающий край.
Петухи такого цвета —
хоть пожарных вызывай.
Сердцу вольно,
глазу больно,
а взгляни из-под ресниц:
словно бродит по Заборью
стая утренних жар-птиц,
Я машины объезжаю,
поезда и корабли,
уезжаю, улетаю,
отрываясь от земли.
Но любой чудак заметит,
только глянет мне в глаза:
ничего мне не заменит
те живые голоса,
что во мне засели крепко —
не уйди,
не отвернись, —
горловой соловий трепет,
петушиный оптимизм.
День в моей стране зелёной
начинается вот так:
соловьями —
для влюблённых,
петухом —
для работяг.
***
И поворот. И сердце сжалось.
Дышу с трудом.
Стоит, не принимая жалости,
мой отчий дом.
Навеки врезанные в память -
тому назад -
у вереи дорожный камень
и палисад,
четыре стёртые ступени
и три окна...
О, как в них пели и скорбели,
когда пришла война.
Он дышит по ночам натужно,
как дед больной,
весь от торца до чёрной вьюшки
любимый мной.
Все связи прочие нарушу,
а эти - не.
Он двери распахнул, как душу,
навстречу мне.
Входи же с верой и надеждой,
свой дух лечи,
здесь теплота жива, как прежде,
в большой печи.
Он пахнет яблоком и редькой,
хранит уют.
Здесь на поминках тени предков
к столу встают.
И тут, одетый в старый китель,
давно вдовец,
страны заступник и строитель,
живёт отец.
Живут, с эпохою не ссорясь,
святым трудом,
мои печаль, любовь и совесть,
отец и дом.
Четыре странные годины
несли беду,
четыре красные рябины
горят в саду.
И не сдались, перетерпели
тебя, война,
четыре стёртые ступени
и три окна.
КОНИ РУССКИЕ
Хватит в тёплом дремать овине -
Просыпайся, ямщик удалой.
Вновь грызутся на луговине
Красный, белый и вороной.
Губы в пене, грозят глазами,
Чёрный скалится на врага.
Красный мечется, словно пламя,
Белый бесится, как пурга.
У обрыва, над самой бездной,
Гривы на руки намотай,
Укроти их уздой железной,
Крепкой сбруею обратай.
И гони их под свист и клики
К звёздам в маревом далеке,
Встав, огромный, как Пётр Великий,
На грохочущем облучке.
Чтобы брат побратался с братом,
Чтоб Россия была крепка,
Чтоб Царь-колокол плыл набатом
Под дугой у коренника.
***
Янтарная смола. Сосновое полено.
Грибной нечастый дождь
Да взгляды двух собак.
И сердце не болит
Так, как вчера болело.
И верить не велит,
Что всё идёт не так.
Как хорошо заснуть!
Как сладко просыпаться,
И время у печи томительно тянуть,
И медленно любить безлюдное пространство,
Не подгонять часы,
Не торопить минут.
И быть самим собой –
Не больше и не меньше,
И серебро воды в лицо себе плескать,
И сладко вспоминать глаза любимых женщин,
И угли ворошить,
И вьюшку задвигать.
Двух ласковых собак тушёнкой не обидеть,
И пить лесной настой, как свежее вино,
И записных вралей не слышать и не видеть,
А слушать только дождь
И видеть лес в окно.
У пруда силуэт давно знакомой цапли,
Которая взлетит немного погодя.
Спасибо, вечный врач,
Мне прописавший капли
В прозрачных пузырьках
Нечастого дождя.
***
В керосиновой лампе - клочок огня.
Всё моё у меня под рукой.
Ты, Россия моя, наградила меня
Песней, женщиной и рекой.
Нет. Поля и леса не пустой матерьял,
Да и солнышко вдалеке.
Но себя я терял, когда изменял
Песне, женщине и реке.
У собрата денег полон кошель,
Пуст карман моего пиджака.
Но с годами всё также прекрасна цель -
Песня, женщина и река.
И когда, с последним ударом в грудь,
Сердце станет на вечный покой,
Я хотел бы услышать не что-нибудь -
Песню женскую над рекой.
В.БОЯРИНОВ
* * *
Не ради нас – грядущей жизни ради
Напишут дети в синие тетради,
В усердии дыханье затая,
Они напишут: «Родина моя».
И суть не в том, кто выведет ровнее,
А чтобы слов тех не было роднее.
* * *
И потянулись стаями
Над долом журавли,
И с криками растаяли
В темнеющей дали:
За росстанью, за озимью,
За речкою иной…
А я, как лист, что осенью
Примёрз к земле родной.
* * *
Ещё дымок над крышей вьётся
И переходит в облака –
А дом отцовский продаётся,
Как говорится, с молотка.
Ещё стоит цветок герани
На подоконникё моём,
Тропинка узкая до бани
Ещё не тронута быльём.
Ещё ночные бродят сказки,
И ветер стонет, как живой,
И без утайки, без опаски
За печкой плачет домовой.
Трещат сосновые поленья,
Горчит смолёвый чад и тлен,
И все четыре поколенья
Глядят потерянно со стен.
И старики глядят, и дети
С поблекших снимков… И меня
Никто на целом белом свете
Не встретит больше у плетня.
А. НЕСТРУГИН
* * *
Поле — в синей мартовской полуде.
Всё в ручьях, как в ящерках, бугры.
И река, скучавшая по людям,
Ищет путь на ближние дворы.
Ребятишек с улиц не дозваться...
И деревья рядом с детворой,
Оказалось, могут улыбаться
Тёплою морщинистой корой.
* * *
Моя подруга – тень лесная.
Мы с ней из этих дней ушли.
Но оглянулся: мать честная! –
Весь, подчистую, свет свели.
Да, весь: полянный и приречный,
Полынный свет седых былин…
И только русский свет сердечный
Покуда держится один.
Один он бьётся с чуждой темью,
Один зовёт былого дым.
И нужно расставаться с тенью.
И становиться рядом с ним.
* * *
Гляди: меж верб сквозит и рдеет,
Впитав закат и холода, —
О нет, не русская идея!
А просто — русская вода.
Её порой рисуют тёмной,
Текущей из глухих болот.
Зачем же к ней идёт бездомный,
Любой обиженный народ?
Конечно, есть трава и тина,
Камыш, глухие рукава...
Но, как душа, жива стремнина,
Сейчас — заметная едва.
И пусть лакеи да вельможи
Орут, деля чужую кость —
В глазах стоит полоска дрожи,
Закат пробившая насквозь.
* * *
Провинциальные райцентры...
Тоска. Костров ботвяных дым.
Киоски жмутся ближе к церкви,
А люд похмельный жмётся к ним.
Почти за так стакан «паленки».
Почти... Но нужно наскрести!
И — долгий разговор в сторонке
О том, как душу-то спасти...
И. СТРЕМЯКОВ
Матушка-печка
Запело-заныло сердечко,
Когда я ступил на порог,
Привет тебе, матушка-печка,
Тебя в своём сердце сберёг!
Бывало, за окнами вьюга
Шептала молитву свою,
А здесь мы, жалея друг друга,
Сидели, как будто в раю.
Скучали в сарае салазки,
Молчали в хлеву петухи,
Нам старший рассказывал сказки,
Читал вдохновенно стихи.
Вот здесь я в морозы, когда-то
Сидел при мерцании свеч
И здесь, у клюки и ухвата,
Впитал нашу русскую речь.
Ещё тебя, матушка-печка,
За что тебя нежно люблю?
Однажды, катаясь по речке,
Я сдуру влетел в полынью.
Морозец в железную корку
Одёжку мою превратил -
Мне дома устроили порку,
Зато я на печь угодил.
Она мои кости согрела,
Шепнула: «Родимый, не трусь!»
И ласково что-то пропела
Про нашу любимую Русь.
Оттаяло разом сердечко,
Простуда меня не взяла,
Привет тебе, матушка-печка,
Ты сказкою нашей была!
СОСЕДКА
Живое хороним нередко
И загодя ставим кресты.
Всю зиму болела соседка,
Ходила у самой черты.
Горела свеча у иконы,
И был припасён холодец,
И каркали в поле вороны,
Что, дескать, она не жилец.
И шастали тени зловещи
Над бедной её головой,
Делила родня её вещи,
А ей полегчало весной.
На улицу вышла - живая,
Припомнила светлые сны.
Россия моя горевая,
И ты потерпи до весны!
РУССКОЕ ИМЯ
Разлетелось княжеское слово
и осело в душах и умах, -
шли пешком на поле Куликово,
ехали на собственных конях.
Вот пришла из Суздали подмога,
воевода весел и румян.
"Как зовут?" - спросил Димитрий строго.
Отвечал с достоинством: "Иван".
"Хорошо ответствовал, толково, -
князь подумал, - Краше слова нет".
"А тебя?" - спросил он у другого.
"Иоанн" - послышалось в ответ.
Все назавтра повторилось снова,
и попробуй не смутиться тут:
прибежал ярыжка из Ростова,
оказалось, Ванькою зовут!
Словно застолбили это имя
или все вокруг сошли с ума:
шлет Иванов, Углич и Владимир,
подсыпает Брянск и Кострома.
"Ох уж эти Ваньки! Надоели!" -
вскрикнул князь, доспехами звеня, -
Посмотрю, какие вы на деле,
а не то дождетесь у меня!"
Ничего, что часто были пьяны
и носили ветер в голове,
показали русские Иваны,
где зимуют раки, татарве,
шли на бой спокойно и красиво,
понимая - нет пути назад...
Что же ты стесняешься, Россия,
Называть Иванами ребят?
С. ЧУХИН
* * *
Позабыл и дом родной, и детство,
Но ржаные помню калачи
И само торжественное действо
Около растоплённой печи.
Это мне потом известно стало,
Как меняла старенький сатин
Мать моя на дрожжи и на сало
В дни международных годовщин.
Позабыл заветные полянки,
Лопухов размашистую тень,
Позабыл и рыжие поганки
На дощатых крышах деревень.
Это мне потом известно стало
Про послевоенную беду,
Что в деревне хлеба не хватало,
Что в деревне ели лебеду.
Что ночами плакала украдкой
Мать моя – узнал через года.
Мне тогда спалось ночами сладко,
А теперь не спится иногда.
* * *
Ах, как ласточки реяли в выси!
Нежным сеном тянуло с полей.
И слетались вечерние мысли
На огонь сигаретки моей.
Шли подводы деревнею грузно,
За подводами шли мужики.
Нам для горести многое нужно,
А для счастья совсем пустяки:
Только б ласточек в выси
Да эту
Вечеревшую благодать,
Да еще докурить сигарету
И заснуть...
И проснуться опять.
* * *
Ни звезды, ни ясна месяца –
Костерок горит в ночи,
И бесшумно тени мечутся,
Как огромные сычи.
Слышно – рядом речка токает,
Ходит перепел в овсе,
Лошадь спутанная топает
Да катается в росе.
Ни проезжего, ни пешего –
Тишина и благодать!
Никакого больше лешего
Не желаю пожелать –
Ни звезды, ни ясна месяца...
Мне теплее на земле,
Если тени тихо мечутся,
Костерок горит во мгле.
* * *
Сближаем страны и народы,
Пускаем шахты и заводы,
Перепахали целину...
А где-нибудь в посёлке Устье
Такое встретишь захолустье,
Что просто скажешь: «Ну и ну!»
В кирзу обутая девчонка,
Всегда закрытая лавчонка,
И гам, и пиво у ларька,
Ползёт сельповская телега,
Возница сед, лошадка пега,
И пахнет дождиком...
Тоска!
Спустись к реке, где волны пляшут
И где удилищами машут
Ребята с раннего утра.
И там, под побережной кручей,
Ты вдруг поймёшь, что всё же лучше
Тебе живётся, чем вчера.
Ведь это так неповторимо,
Когда и пароходы мимо
И мимо все грузовики.
И волны плещут в жёлтой пене,
И, как, цыгане при обмене,
Руками машут мужики.
Какая русская картина!
Вот на паром взошёл детина,
Присвистнул, грохнул каблуком! –
И отвалил паром могучий....
И девушка махала с кручи
Детине славному платком.
У каждого свои заботы,
Свои по жизни повороты,
Своя любовь, своё крыльцо.
Но в эту жизнь вглядеться надо,
И это высшая награда –
Глядеть открыто ей в лицо.
* * *
И хотел бы в деревню родную,
Да пустили её на распыл.
И хотел бы запеть удалую,
Да старинный мотив позабыл.
Голо всё, словно после набега
Золотой зачумлённой орды.
Лишь былинка торчит из-под снега
Там, где прежде стояли сады.
Только ветер гуляет над полем,
Закатившийся в наши края.
Он, конечно, судьбою доволен,
Бездомовный, как, впрочем, и я.
Мне бы тоже за ветром умчаться,
Бросить эти края – и умчать!
Чем былинкой над снегом качаться,
Чем пеньком на дороге торчать.
Только сердце навеки пристыло
К той земле, что магниту сродни,
Где и летом нечасто гостило
Красно солнце в холодные дни,
Где теперь заметает дороги –
Скоро будет совсем не пройти! –
И откуда застывшие ноги
Всё не могут меня унести…
* * *
Осенняя заря, заря глубокая
Горит и гаснет через полчаса.
И только птаха, птаха одинокая
Пустынные пронзает небеса.
Ни шороха, ни звука постороннего,
И летние туманы отцвели...
А сколько гроз высоких похоронено
Здесь, под напластованьями земли!
А сколько вдоль дороги пораскидано
И строгих дум, и песен без вина...
Чего родной землёй не перевидано,
Чего не переслышала она!
Чего не повидали эти поженки,
Где ивняки толпятся по краям,
Где нежно прилегают подорожники
К неизлечимым рваным колеям.
Но говорить о прожитом не хватит ли?
Порой колюча память, как жнивьё.
И разве сын напомнит старой матери
О возрасте и хворости её?
Усталая, безмолвная, ранимая,
Пусть отдохнёт земля моя, пока
Вечерняя заря, заря равнинная
Свой бледный отблеск шлёт на облака.
© Copyright: Роман Кручининъ, 2018.
Список читателей
Другие статьи в литературном дневнике:
04.03.2018. Избранное от Рубцова до наших дней
Полный список статей
Авторы Произведения Рецензии Поиск Кабинет Ваша страница О портале Стихи.ру Проза.ру
Портал Стихи.ру предоставляет авторам возможность свободной публикации своих литературных произведений в сети Интернет на основании пользовательского договора. Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице. Ответственность за тексты произведений авторы несут самостоятельно на основании правил публикации и российского законодательства. Вы также можете посмотреть более подробную информацию о портале и связаться с администрацией.
Ежедневная аудитория портала Стихи.ру – порядка 200 тысяч посетителей, которые в общей сумме просматривают более двух миллионов страниц по данным счетчика посещаемости, который расположен справа от этого текста. В каждой графе указано по две цифры: количество просмотров и количество посетителей.
© Все права принадлежат авторам, 2000-2018 Разработка и поддержка: Литературный клуб Под эгидой Российского союза писателей 18+
Другие статьи в литературном дневнике:
