До окна в заключении золото храма добрызнет —
И никто не заметит дрожащий в руке огонёк:
Мы боимся полётов, залётов, течения жизни,
Мы боимся застоя, падения, краткого «ёк»,
Мы боимся заскоков — чужих, а своих и подавно,
Мы боимся законов, звонков, эсмэсок друзьям...
Я курю у окошка — нельзя, говорите? — и славно!
Здесь на каждой стене и подушке немое «нельзя».
Выдыхание в фортку? — фортуна, да ты хулиганка!
Ну а твой корешок — он мажор! — и, конечно же, форс...
Я на теле Москвы — небольшая приметная ранка,
Не покрытая коркой — раз город целует в засос.
Я напротив костёла живу, я почти небожитель,
Я безропотно ангелам-детям и музе служу,
А себя-то рифмую со словом простым: «нарушитель» —
Всех гостиничных правил, а где — никому не скажу.
Занавесив гардины, припомнив, что вроде бы Пасха,
То ли где-то была, то ли будет парад октябрят...
Если это прочтут — с восхищением или опаской —
Значит, я нарушала-старалась, и правда, не зря.
Улетаю назавтра кривым, через Хельсинки, рейсом
Пересадки, посадки и лесенки, лесенки, блин...
А пока я налью себе пива — сказали «залейся»:
«Удалася ей песенка!» — завтра подумает финн.
Развалясь на постели, сижу в окружении кресел,
Телевизора, бара и бра — раз уж «всё включено!» —
Понимаю, что бог мой, хоть он и не бог — а воскресе.
Даже если не мой — но воскрес. Для меня — для одной.
Мы используем файлы cookie для улучшения работы сайта. Оставаясь на сайте, вы соглашаетесь с условиями использования файлов cookies. Чтобы ознакомиться с Политикой обработки персональных данных и файлов cookie, нажмите здесь.
