Вот первый снег пришел на остров Хрут,
И остров море поманил на берег.
В пустых домах захохотали двери,
А после упокоились к утру.
На небосводе сером и сыром
Висело солнце, словно белый камень,
И дерева костлявыми руками
Ловили обезумевших ворон.
Помилуй, Боже, грешного меня, —
Монах Игнатий принялся молиться.
Ему все чаще снились чьи-то лица,
И младший брат на линии огня.
Пришел декабрь, жесток и нелюдим,
Он стекла бил в замерзшем старом храме.
Монах Игнатий, потерявши память,
неделю никуда не выходил.
Творил молитву, после долго спал.
И снился брат — веселый и свободный,
А вместе с братом Николай угодник,
И зеркала, ведущие в астрал.
И был январь, голодный сирота,
Он в ледяной рубахе шел над морем.
Монах Игнатий с январем не спорил.
На небосводе солнечный янтарь
Висел покорно. Теплилась свеча,
Монах Игнатий спал, творил молитву,
И видел брата с веточкою мирта:
Брат улыбался и молчал — молчал.
И был февраль, юродивый слепой,
Он обнимал рукой дрожащей остров,
Как будто сам недавно принял постриг
И шел теперь монашеской тропой.
Последний снег укрыл дощатый пол,
Где схима спал и видел сон о брате.
Брат прошептал: пойдем домой, Игнатий.
И сон, как отзвук колокола, смолк.
