АКСИОМЫ РЕЛИГИОЗНОГО ОПЫТА
ИССЛЕДОВАНИЕ В 2-Х ТОМАХ.
О ДУХОВНОСТИ РЕЛИГИОЗНОГО ОПЫТА.
В религии внутренний мир человека стремится "отвязать" свое чувство и свое созерцание от внешнего мира и его закономерностей, для того, чтобы свободно видеть и чувствовать иное, реальнейшее и лучшее. И эта "отвязанность" несет с собой множество опасных возможностей и уклонений; и прежде всего – опасность внутреннего разнуздания и беспредметности.2 Именно поэтому в борьбе за подлинный религиозный опыт необходимо трезвение и очищение; а также – великое чувство ответственности и дисциплинированная сила суждения. Понятно, что всем этим будут располагать только исключительные натуры и что множество людей, не располагающих этими умениями и силами, будет легко становиться жертвой нетрезвой фантазии и неочищенного чувства. Вот откуда в истории религий такое обилие мнимых откровений, ложных видений, фальшивых учений, странных, диких обрядов и всевозможных извращений. История человеческой религиозности есть по истине история человеческих блужданий и падений.
1 См. мою книгу "Основы художества. О совершенном в искусстве". Рига, 1937 г.
2 См. главы четвертую, тринадцатую и четырнадцатую.
Для того, чтобы предохранить себя ото всего этого, необходимо помнить, что религиозный опыт – от духа, и, что религиозное состояние есть духовное состояние. Бездуховная "религия" есть или неосуществившаяся "возможность", или трагическое "недоразумение", или же соблазнительное извращение. Противодуховная "религия" есть слепая одержимость, а может быть и сущий сатанизм. Исследовать сущность и строение религиозного опыта значит вскрыть основные условия. формы и законы подлинной религиозности; но это значит также коснуться целого ряда религие-образных уклонений и соблазнов. Не все, называемое в просторечии и даже в литературе "религиозностью" и "религией", есть в самом деле "религиозность" и "религия"; не все заслуживает этого наименования; и надо прямо установить, что религиозность была бы в большем почете, если бы человечество нашло для многих религие-образных уклонений, соблазнов и извращений определенный критерий, иное понятие и иной, особый словесный термин....
О РЕЛИГИОЗНОЙ АВТОНОМИИ.
Религиозность есть состояние не "душевное", а "душевно-духовное". Она присуща только тому, кто живет измерением объективного совершенства, измеряя им предметы и вещи, себя и свои действия. Не всякий человек, произносящий слово "лучше" и "хуже", живет на уровне религиозности, но только тот, кто признает объективно-лучшее и объективно-худшее, и притом не в смысле "выгоды", "пользы", житейской или политической "целесообразности", а в смысле духовно-качественного измерения совершенством; – только тот, кто понимает объективное преимущество объективно-лучшего и придает этому преимуществу субъективное наполнение и оживление. Никакая чисто личная или условная ценность, сколь бы "любезной" и "интимной" она ни казалась человеку, – этого уровня не создаст. Релятивисты ("все относительно") и аутисты ("я есть мера всех вещей") остаются за пределами этого духовного уровня, а следовательно, и религии. Их мнимая "религиозность" может создать "лирику" эмпирических настроений, любезный сердцу уют, интимную тепловатость быта, но в сферу духовной религии она не вступит. Человек становится религиозным лишь в меру своего одухотворения; неодухотворенная душа может иметь только видимое подобие религиозности: она будет предаваться "страху" или "успокоению", она будет "предчувствовать" и питать суеверия, она будет во власти "мечтаний", "волнений" и даже, может быть, "экстазов"; она может выработать себе даже личные или коллективные "обряды". Но все это будет лишь видимым подобием ("суррогатом") настоящей религии. И, к сожалению, на свете есть так называемые "религиозные" и "церковные" люди, которые дальше этой условной "мистики" и "магии" не идут.
Суще-религиозный человек ищет духовного совершенства; и в искании этом добивается автономии* и пребывает в ней...
*В философии автономия — самостоятельное бытие, определяемое собственным разумом и совестью (Кант); способность личности как морального субъекта к самоопределению на основе собственного законодательства.
Моральная автономия позволяет, сохраняя человеческое достоинство и ответственность, быть свободным от произвольных социальных установлений, диктата власти и не терять самообладания перед лицом стихии, недуга или угрозы смерти.
"). Идея же о том, что Бог действует в нас "без нас", есть идея, способная погасить религиозный смысл личной жизни, духовную свободу и человеческую ответственность. И более того, – она искажает христианское представление о Боге: ибо Господь благостно зовет свободного и ответственного человека, содействует ему по его молитве, дарует ему Благодать и Откровение, но не принуждает его, слепого и враждебно ненавидящего, – "без него" и "помимо него", к недоступному ему спасению...
Возможно ли уверовать по предписанию? Возможно ли перестать веровать по чужому повелению? Здесь спросить значит ответить, нет, невозможно. Можно побудить человека страхом, голодом, лишениями скрывать свою веру и умалчивать о своем неверии. Можно взрастить целое поколение вне традиций веры и вне церковно-культивируемого религиозного опыта. Можно преследовать, мучить и убивать за оказательство веры. Но скрывающий свою веру не перестает быть верующим. Лишенный церковной культуры, не лишается тем самым иных источников Благодати, откровения и богоиспытания, и внутренних и внешних. Не оказывающий своей веры – не отрекается от нее и не угашает ее. Можно принудить к оказательству, к изъявлению, к внешнему совершению обряда; но нельзя принудить к оказательству, исполненному религиозного приятии; а оказательство, не исполненное автономной веры, – есть пустая, во всяком случае лицемерная, а может быть, даже и кощунственная видимость религии.
Религиозность начинается с личного, свободного и сердечноискреннего "вижу" и "приемлю", с самостоятельного удостоверения, из которого возникает подлинная самостоятельность человека вообще. Но уверяющее одного может не уверить другого; удостоверяющее другого – может не удостоверить третьего. Не удостоверившийся же сам – не верует. Не переживший этого лично-свободного и сердечноискреннего "приемлю" ("вижу", "чувствую", "признаю"...) – не имеет религиозной веры, сколько бы велика ни была его "приверженность", хотя бы даже до буйной одержимости. Каждый человек имеет естественное право веровать в добровольно приятое и не веровать в свободно-отвергнутое; умалить или погасить это право нельзя, можно только посягать на него....
Тот, кто вчувствуется и вдумается в закон религиозной автономии, и поймет, что автономия есть существенная форма религиозного опыта (его конститутивное "essentiale"), тот вынужден будет сделать еще один последний шаг на пути "свободы совести" и "терпимости" и признать не только право человека на веру, но и право его на неверие.
Есть непреложный закон духа, в силу которого подлинное религиозное верование предполагает в человеке лично пережитую, свободную "очевидность сердца".1 Предписанная или навязанная вера есть мнимая вера, ибо религиозный опыт человека основывается на свободном созерцании и признании. Нельзя заставить человека не верить, но нельзя его принудить и к вере...
1 См. главу пятую "О приятии сердцем"
Свобода "признания" предполагает и свободу "отвержения". Кто имеет право сказать "да", "вижу, верую", тот имеет право сказать "нет, не вижу, не приемлю". При этом "отвергнуть" совсем не значит восстать, ополчиться, начать религиозное гонение и преследование; это лишь право не примкнуть к данному верованию, не признать его за истинное и не ввести его в свою личную жизнь, как основу бытия и делания. Это право нельзя не признать за человеком. Стоит только сообразить, что религиозных верований – бесчисленное множество, и что почти все религии и исповедания ведут "пропаганду": отнимите у человека право на религиозное "Нет" и вы заставите 'его сказать всем религиям и исповеданиям "Да"; а это нелепо и невозможно.
Итак, право "отвержения" бесспорно, но оно совсем не есть право на совращение или на гонение. Религиозная свобода не есть свобода одного человека или одного исповедания; она освобождает всех людей и все исповедания. Она отрицает вообще право человека навязывать другим, совращая их, или вынуждать у других как веру, так и неверие. Никто не имеет права заставлять других веровать во что-нибудь; но именно в силу этого никто не имеет права заставлять других не верить во что-либо определенное, или же не верить ни во что. Религиозная "автономия" есть свобода веры, а не свобода принуждения. Она есть свобода "избрания веры" для себя и за себя, а не для других. И тот, кто в борьбе с воинствующей и гонящей церковью настаивает на своем священном праве верить иначе, или не верить совсем, – не имеет никаких оснований, достигнув власти, начинать воинствующее гонение на тех, кто верует вообще, или верует иначе. А именно это и случилось в истории человечества за последние века... Люди добились права на безбожие и истолковали его, как право гонения на верующих...
Это фатальное, окаянное заблуждение необходимо продумать раз навсегда и до конца.
Да, право на веру предполагает и право на неверие; свобода видения – есть свобода увидеть и не увидеть; а увидев, – принять и не принять; а приняв, – исповедовать вслух и не исповедовать. Только право на невидение дает настоящую свободу видения. Не видящий Бога достоин сожаления и любовной помощи, ибо он пребывает в темноте. Но заставить его узреть и принять Бога невозможно. Узреть и принять Бога он может только свободно, лично и самостоятельно. Только тот свободен в своем видении, кто имеет право и возможность оказаться "свободно-невидящим". Нельзя запрещать религиозную темноту, слепоту, немощь, тупость или бездарность. Нелепо наказывать того, кто религиозно слеп, хотя столь же нелепо доверять ему такие общественные функции и обязанности, которые предполагают в человеке религиозную зрячесть и веру. Постыдно и нелепо заставлять неверующего человека притворяться видящим и верующим. Религиозное видение – невынудимо. Можно и должно помогать невидящему, чтобы он стал видящим. Но "запрещать" безрелигиозность, безбожие или нигилистическую пустоту и бесплодность души – было бы делом безнадежным; с безбожием необходимо бороться, но не запретом и не карами.
Кто гонит религиозного слепца, тот пытается принудить его – или к религиозному прозрению, или к религиозному притворству: первое – безнадежно; второе – противодуховно и безнравственно. Но тот, кто гонит верующего за его веру, тот отрицает религиозную свободу вообще, не только применительно к другим, но и применительно к самому себе. Он лишает и самого себя права на свободу и должен готовиться к тому, что меч гонения и искоренения падет на его собственную голову: сегодняшний гонитель готовит сам себе искоренение на завтра...
Поэтому всякая власть, – церковная или государственная, конфессионально-связанная или безбожная, – совершает величайшую, духовную и культурную ошибку, пытаясь втиснуть религиозную жизнь людей в форму принудительную, – все равно, в принудительное вероисповедание, или в принудительное безбожие. Ибо принудительное безбожие по самому существу своему ведет не к безверию. а к вере в систему земных, ничтожных, пошлых и не заслуживающих веры содержаний.1 Всякое религиозное принуждение, – даже принуждение к истинной вере, – повреждает духовность человека и умаляет силу, искренность и цельность его веры. Оно как бы разбивает тот сосуд, в который вливает свое вино; а сосуд, не способный держать доверенное ему вино есть ненадежный и негодный сосуд.
1 См. мою книгу "Путь духовного обновления", главу первую. А также мою речь "Кризис современного безбожия".
Гонение во всех случаях и при всех положениях ведет к подрыву и ослаблению самой преследующей власти, ибо оно закаляет непокорных, делая их врагами, и деморализует покорных, делая их рабами. Нелепо строить церковь на врагах и на рабах. Погибельно утверждать государство на враждебном и на рабьем правосознании. Ибо враг есть вечный вредитель, а раб есть готовый предатель...
Самый успех религиозного гонения есть опасность для гонителя: ибо масса, прошедшая через вынужденное отречение и поддавшаяся ему, впитавшая в себя атмосферу страха, угроз и казней, возросшая на лжи и симуляции, – становится в религиозном, моральном, культурном и политическом отношении чернью – пребывает в духовном растлении и есть мнимая величина перед лицом Божиим. И государство, состоящее из такой черни, лишено внутренней, духовной спайки и верности: оно подобно дому, построенному из пустых кирпичей, или источенному в своих бревнах термитами... Насилующая власть есть тираническая власть над рабами и будет однажды продана ими, свергнута и поругана, как это бывало в истории Рима и Византии.
Вот почему всякая церковь, чтобы жить и крепнуть, должна культивировать свободный и лично-самостоятельный религиозный опыт, воспитывая его в своих приверженцах и предоставляя такую же свободу своим противникам, как имеющим однажды в будущем свободно принять ее веру. Доброму винохозяину нужны не разбитые, но цельные кратеры. Истинному пастырю необходимы души искренние, цельные, бесстрашные, свободные и сильные. А автономно и искренно неверующий ближе к религиозному прозрению, чем гонимый безбожник и преследуемый до ожесточения невер.
Таков смысл религиозной автономии.
Мы используем файлы cookie для улучшения работы сайта. Оставаясь на сайте, вы соглашаетесь с условиями использования файлов cookies. Чтобы ознакомиться с Политикой обработки персональных данных и файлов cookie, нажмите здесь.