Любовь живёт во всём, она живёт везде:
В задорных песнях птиц и в солнца теплоте,
В улыбке малыша, милей которой нет,
И в маминых глазах, что дарят добрый свет.
Любовь живёт в цветах, что так ласкают взгляд,
И расточают свой прекрасный аромат.
Любовь живёт везде, она живёт вокруг,
Её в простых делах увидеть можно вдруг:
Вот хлебом накормил прохожий голубей,
А седенький старик котёнка взял к себе,
И с улицы забрал питомца в тёплый дом,
Чтоб холить и кормить вкуснейшим молоком.
Если ты отшельник — сиди в нирване, если ты прохожий — то вот тропа.
Я танцую, шельма, на самой грани. Мне живётся сложно. Я телепат. В ремесле я мастер, искусник, дока.
Мне кричат — нельзя зарывать талант, потому что, братец, талант от бога, потому что, братец, талант не клад, чтобы прятать в ящике под кроватью, в рюкзаке, в кармане, на чердаке.
Я хочу признаться: талант — проклятие. Ну давайте, с кем поменяться, с кем?
Я бы точно с радостью, без истерик, даже денег дурню бы приплатил, улетел, уплыл бы на тихий берег.
Голоса навязчивы как мотив: в них чужие ссоры, разводы, вехи, в них осиный кокон, сплошной репит.
Я живу под солнцем, на самом верхнем, а в подъезде кто-то опять не спит.
По ночам слова я крошу с балкона равнодушным птицам — такой прикол. Никаких чудес, никаких драконов, никаких красивых волшебных школ, никакой вершины, куда стремиться. Ноутбук и чашка — согреть ладонь.
В сентябре приходит ко мне лисица, как цветок, как зарево, как огонь. И вот тут бывает мне интересно, и вот тут пытаюсь сообразить: её мысли пахнут травой и лесом? или первым рыжиком из корзин? ежевичным ветром? кленовой шалью? паутинным сном, что вцепился в мех? А лиса, хитрюга, не разрешает, здесь она, осенняя, круче всех.
Не пускает в голову: ты не лекарь, ты откуда взялся, такой корсар?
Она только кажется человеком, а на самом деле она — лиса. И её боятся дрозды и мыши.
А потом сквозь сумрак, людской поток, я бегу за быстрым хвостом и слышу: не догонишь, глупенький, ни за что. Я её, конечно, не догоняю. У неё есть город, и каждый в нём мыслит только сказками и огнями, молоком, конфетами, миндалём. Там блуждают мысли о яркой брошке и о том, что надо купить кефир.
Если все подумают о хорошем, может, мы реально изменим мир, чтоб гамак, и манка, крыжовник кислый, и секретный свиток, и вкусный снег. Она страшный маг — прогоняет мысли о чуме, политике и войне.
Ну и я стараюсь, по крайней мере. Иногда — хоть выйди во двор и вой.
Возвращаюсь в дом, открываю двери.
А там пахнет рыжиком и травой, медоточит чем-то неуловимым. В одиночку трудно тащить свой воз. Помогай же мне, королю сим-сима. Помогай мне, маленький быстрый хвост.
Если нам меняться, то только вместе, если смерть, нагрянув, не скажет — чья,
уплывем от вас по реке созвездий: её лес, туманы, лиса и я.
Резная Свирель
Резная Свирель
вчера в 7:53
Антенны протыкали облака и щекотали крылья херувимам. Всё в этом странном мире поправимо, когда бы не суровые века, когда бы не великие дела.
Шишига родилась нечистой силой. Шишигу с детства многое бесило, но с чердака виднелись купола, цвела сирень, вертелись жернова. Обыденно, скрипуче, не зловеще.
Шишига в сундуке держала вещи, мерси, как говорится, что жива. Спасибо за отсутствие тоски, спасибо за чердачную уютность, где (кстати, совершенно обоюдно) Шишига молча прятала носки. Носки не возражали. Каждый раз, когда терялись ложки, грампластинки, разношенные старые ботинки, штаны для дачных солнечных террас, Шишига соблюдала тишину, хотя хотелось радоваться дико. Стояла в вазе пыльная гвоздика, напоминая бывшую Страну Советов, ну-ка раззудись плечо.
Весной, ногами мелко телепая, пришли к Шишиге Петька и Чапаев, ещё Бабай и Серенький Волчок. И, кажется, Джалаладдин Руми, читал стихи, но слушали вполуха.
Сказали хором: выручай, старуха. Проблема — потерялся Мирумир. Он был хорошим, Господи прости. По крайней мере, мы его любили. Мы родом из таких зубодробилен, в таких тревогах отточили стиль, в такой вращались замкнутой среде, что можем тьму употребить на ужин.
А Мирумир, Шишига, очень нужен. Где видели? Печально, что нигде. Искали. Ни намека, ни шиша. Найти бы и глядеть не наглядеться. Над крышей тихо пролетало детство, конфетными обертками шурша. Федорины летели утюги. Играл Бернес, подыгрывал Утёсов. Чеканил шаг отряд каменотёсов, заправив бородёнки в сапоги.
Всё было так. И снова будет так. Ты посмотри — весна, светает рано. И Немец снова вышел из тумана. Естественно, полезет на чердак. И тает на реке фруктовый лед. И щука не волшебна, но зубаста.
Шишига ищет Мирумир, и баста. Шишига обещала, что найдет.
Мы используем файлы cookie для улучшения работы сайта. Оставаясь на сайте, вы соглашаетесь с условиями использования файлов cookies. Чтобы ознакомиться с Политикой обработки персональных данных и файлов cookie, нажмите здесь.
