Борис Пастернак Доктор Живаго

Ир Моррисон: литературный дневник

И он продолжал водить ее под длинною вуалью в отдельные кабинеты этого ужасного ресторана, где лакеи и закусывающие провожали ее взглядами и как бы раздевали. И она только спрашивала себя: разве когда любят, унижают?


Никогда, ни в каких случаях не надо отчаиваться. Надеяться и действовать - наша обязанность в несчастии. Бездеятельное отчаяние - забвение и нарушение долга.


они любили друг друга не из неизбежности, не "опаленные страстью", как это ложно изображают. Они любили друг друга потому, что так хотели все кругом: земля под ними, небо над их головами, облака и деревья. Их любовь нравилась окружающим еще, может быть, больше, чем им самим. Незнакомым на улице, выстраивающимся на прогулке далям, комнатам, в которых они селились и встречались.


Зимняя ночь


Мело, мело по всей земле
Во все пределы.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.


Как летом роем мошкара
Летит на пламя,
Слетались хлопья со двора
К оконной раме.


Метель лепила на стекле
Кружки и стрелы.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.


На озаренный потолок
Ложились тени,
Скрещенья рук, скрещенья ног,
Судьбы скрещенья.


И падали два башмачка
Со стуком на пол.
И воск слезами с ночника
На платье капал.


И все терялось в снежной мгле
Седой и белой.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.


На свечку дуло из угла,
И жар соблазна
Вздымал, как ангел, два крыла
Крестообразно.


Мело весь месяц в феврале,
И то и дело
Свеча горела на столе,
Свеча горела.


Разлука


С порога смотрит человек,
Не узнавая дома.
Ее отъезд был как побег.
Везде следы разгрома.


Повсюду в комнатах хаос.
Он меры разоренья
Не замечает из-за слез
И приступа мигрени.


В ушах с утра какой-то шум.
Он в памяти иль грезит?
И почему ему на ум
Все мысль о море лезет?


Когда сквозь иней на окне
Не видно света божья,
Безвыходность тоски вдвойне
С пустыней моря схожа.


Она была так дорога
Ему чертой любою,
Как моря близки берега
Всей линией прибоя.


Как затопляет камыши
Волненье после шторма,
Ушли на дно его души
Ее черты и формы.


В года мытарств, во времена
Немыслимого быта
Она волной судьбы со дна
Была к нему прибита.


Среди препятствий без числа,
Опасности минуя,
Волна несла ее, несла
И пригнала вплотную.


И вот теперь ее отъезд,
Насильственный, быть может!
Разлука их обоих съест,
Тоска с костями сгложет.


И человек глядит кругом:
Она в момент ухода
Все выворотила вверх дном
Из ящиков комода.


Он бродит и до темноты
Укладывает в ящик
Раскиданные лоскуты
И выкройки образчик.


И, наколовшись об шитье
С не вынутой иголкой,
Внезапно видит всю ее
И плачет втихомолку.


Свидание


Засыпет снег дороги,
Завалит скаты крыш.
Пойду размять я ноги:
За дверью ты стоишь.


Одна, в пальто осеннем,
Без шляпы, без калош,
Ты борешься с волненьем
И мокрый снег жуешь.


Деревья и ограды
Уходят вдаль, во мглу.
Одна средь снегопада
Стоишь ты на углу.


Течет вода с косынки
По рукаву в обшлаг,
И каплями росинки
Сверкают в волосах.


И прядью белокурой
Озарены: лицо,
Косынка, и фигура,
И это пальтецо.


Снег на ресницах влажен,
В твоих глазах тоска,
И весь твой облик слажен
Из одного куска.


Как будто бы железом,
Обмокнутым в сурьму,
Тебя вели нарезом
По сердцу моему.


И в нем навек засело
Смиренье этих черт,
И оттого нет дела,
Что свет жестокосерд.


И оттого двоится
Вся эта ночь в снегу,
И провести границы
Меж нас я не могу.


Но кто мы и откуда,
Когда от всех тех лет
Остались пересуды,
А нас на свете нет?




Другие статьи в литературном дневнике: