Максим Шевченко. Все начинается с песенки
Приговор трем плясуньям – постыдный, неадекватный, жестокий и главное… беспредельно глупый. Система публично высекла себя перед всем миром. Но Система – не унтер-офицерская вдова, она страшный, суровый и тупой левиафан. Секущий сам себя, свирепо отдувающийся и важный монстр – что может быть смешнее и карикатурнее. Против смеха у Системы нет защиты. Она не способна смеяться сама, и в ответ на смех, начинает пыхтеть, злиться и тащить всех в участок. Придавая, таким образом, смеху политическое и практическое значение. Система все это время видела перед собой панков и молодых девчонок, прошедших «крым и рым», сознательно отказавшихся от буржуазного и стабильного образа жизни, принципиальных нонконформисток и легкомысленно относящихся к морали стебщиц. Вела же себя она так, будто перед ней три прогулявших воскресную службу женщины, случайно изменившие своим примерным мужьям и попавшие в дурную компанию странноватых революционеров. Апофеозом была встреча Аркадия Мамонтова с пусями в тюрьме. Какими глазами он и его попечители видят эту сцену, интересно? Трех молодых женщин поочередно вводят в кабинет следователя и дальше здоровенный мужик, которого нет в кадре, кстати, но которого страна видит как живого, спрашивает их: «вам не стыдно?» Естественно, в ответ, с милой улыбкой – «нет», которое звучит как «да пошел ты…» На чьей стороне симпатии зрителя – на стороне крашенных однотонных стен тюрьмы, баритона журналиста, напоминающего о мерзких школьных отчитках в кабинете директора школы – или арестанток, ни одной секунды не боящихся ни полиции, ни журналиста, ни всего государства с тюрьмами и атомными бомбами? Подметали бы они улицы – об этом умоляли Систему с самого начала все, и либералы, и враги либералов, и священнослужители – над пусями самими бы смеялись до упаду. Что может быть смешнее – ниспровергательницы морали с метлами в руках! Но Система искренне верит в силу тюрем, как инструмента наказания и политической борьбы. Это у Системы, кстати, от ее преклонения перед США – ее представители на разные лады любят повторять, как там здорово работают законы, суды и тюрьмы, как мы должны у них всему этому учиться! Все эти пожизненные сроки, заключенные, одетые в яркие пижамы, и сидящие в клетках со скованными ногами, вождение людей между камерами лицом вниз с заломанными назад и скованными руками - конвоир придерживает запястья (воспетое Соколовым-Митричем в незабвенной статье «Поза ку»), все эти современные каторги и одиночки – оттуда, из великой демократии. И приговор пусям, во многом, оттуда. Это там надо не спорить с судьей, не вести себя дерзко (об этом в истерике шепчет адвокат, добивающийся соглашения с судом) перед его суровым лицом, не отказываться, когда тебе предлагают стучать и доносить (это называется соглашением со следствием) – и прочие мерзости, непривычные и неприемлимые нормальному человеку. Это там судья – выразитель морального авторитета общества и государства, а юристы – привилегированный слой паразитов, крутящихся вокруг людей, опутанных законами и нормами, точно пчелы – паутиной. Православные люди были и остаются оскорблены действиями плясуний и их промоутеров. Храм – в том числе и мемориальный Храм Христа Спасителя – несмотря на сомнительный порой моральный облик иных священников, несмотря на то, что в его подвальных или иных помещениях или вокруг него порой происходит городская и порочная светская жизнь – место личного глубокого молитвенного переживания для каждого. Во время службы люди, хоть и молятся за Патриарха, страну, воинство, благорастворение воздухов, за тех, кто строил храм и за всех христиан, переживают все, что происхоит в храме сугубо лично, не как «члены РПЦ», а как община верных тому, что их привело именно в храм. В этом дурацкая ошибка плясуний (если только они не хотели в принципе плюнуть в душу всем верующим): критика Патриарха и власти вне похабного поведения в храме – доходчивее и живее была бы для ума и сердца каждого верующего. Теперь «Богородица, Путина прогони!» стала усилиями Системы (суда, госпропаганды, омона) – не просто песенкой неудачниц из панк-группы, а гимном единой оппозиции. Тюрьма в России не имеет позитивного образа. Люди, в подавляющем большинстве, сочувствуют тем, кто попадает в тюрьму. Сделать тюрьму в России приемлемой для общества нормой невозможно – это означает изменить саму суть России (сталинские пи-ар мероприятия вкупе с террором создали лишь видимость народной подержки тюрьмы и каторги). Похоже, Системе не нужна Россия – она навязывает нам образ всенародного приятия приговора трем молодым женщинам за всего лишь оскорбительное для православных поведение в храме. Но за это, повторю, православным было достаточно подметания метлой вокруг храма. Система пытается спрятаться за православных. Но православные не должны ей верить. Система – с пьяными игуменами на спорткарах и гелендвагенах, с роскошью суперхрамов в элитных поселках, с «солидным Господом для солидных господ», с Великим Инквизитором. А не с верой и Христом. Россия просто не может поддержать тюрьму как метод исправления. Слишком хорошо Россия знает мерзость и ужас тюрьмы. И никто теперь уже не поверит (благодаря приговору), что не за песенку… Хочу вспомнить под конец историю с другой песенкой, пропетой русскими мальчиками из все того же Московского университета во время пирушки в 1834 году. Русский император (цитирую по Герцену “Былое и думы”). Студент Соколовский, автор этих строк, умер, выпущенный через несколько лет из Шлиссельбурга, на Кавказе от чахотки. Остальные получили кто крепость, кто ссылку в разных видах. Герцен и Огарев, которые вообще не присутствовали при коллективном застольном пении, прерванном арестом по доносу провокатора, были наказаны Николаем за “вольность мыслей” и стали отцами русской революции. От приговора за песенку до Ипатьевского подвала – прямой путь. Тогда он был долгим – аж в 84 года! Просто письма дольше ходили - сегодня счет пойдет на годы, а то и быстрее… Мог ли князь Голицын, назидая от имени Императора юношей 1834-го года жестоким приговором, предвидеть пылающие помещичьи усадьбы 1917-го года? Конечно нет! Ему казалось, что Система незыблема и ее поддерживает большинство населения (как и сегодня Системе так кажется по опросам). Дикие жестокости русской революции во-многом вызревали под спудом Системы, не способной смеяться, не готовой прощать… Сегодня Система, подражая былому имперскому величию, полагает, что деньги и телевидение изменили мир, но она такая же великая и имперская, имеющая право сажать за песенку. Праздничные парады, соцопросы и ОМОН убеждают ее в этом. Тюрьма за песенку для панков и веселящихся студентов рождает ненависть и героев. Панки и студенты становятся революционерами и философами. Сегодня у власти – не князья, а бюрократы и силовики, устроившиеся на бюджетах и ресурсах, считающие, что они праведные и страшные и, что они и есть “государство Российское”. Их валят либералы, растлевающие и развращающие народы России, чтобы отдать ее по частям западным колонизаторам и прорваться к нефти, газу, деньгам и удовольствиям. И те, и другие – два лика одной и той же Системы – 90-х и 2000-х. И те и другие, судя по страстям, кипевшим вокруг приговора пусям, служат только самим себе. Третья сила – молодежь, на улицах Москвы и Махачкалы, которой плевать в равной степени на величие государства и властей и на либеральные соблазны западных поп-демократий с их промоутерами в России. Эта молодежь имеет дело с тюрьмой – в Махачкале (и вообще на Кавказе) давно и всерьез (а кроме тюрьмы еще и с ежедневными убийствами и похищениями), в Москве недавно и, как бы пока понарошку, через административный арест на несколько суток (никто не помнит НБП, Нину Силину и других, мотавшихся по тюрьмам). Приговор в Хамовниках – это первый серьезный ответ Системы молодому поколению Москвы, переход от “понарошку” к настоящей тюрьме. Думаю, ответ не заставит себя ждать. Это будет опять смех – более жестокий, провокативный, с готовностью драться всерьез. Создать будущее, в котором не было бы ни первых, ни вторых ликов Системы, но были бы вера, свобода и справедливость – вот задача. © Copyright: Боргил Храванон, 2012.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
