Юрий Безелянский. Игрок словами Юлиан Тувим.Игрок словами Юлиан Тувим
Польский поэт, переводчик, сатирик и страстный антифашист Юлиан Тувим жил в трудные времена. Он выжил благодаря лирике и остроумию. Лирика множила число его друзей, а шутки разили врагов. Вот лишь одна запись из записной книжки Тувима: «Помни о бедных, — говаривал некий лодзинский фабрикант, — это ничего не стоит». И еще одно знаменитое определение: «Эгоист — тот, кто заботится о себе больше, чем обо мне». Поистине, подобное мог написать только человек с золотым пером. Юлиан Тувим родился в Лодзи 13 сентября 1894 г. Он очень любил Польшу, любил город, в котором родился, — Петраковская улица, базар, гостиница «Савой», фабрики и нищие Валуты: Пусть те восхваляют Родился Тувим в мелкобуржуазной интеллигентной еврейской семье, которая вечно колеблется между народными чаяниями и вкусами правящей элиты. Вечное неудовлетворение в душе и путаница в голове. Отец был банковский служащий средней руки, человек по характеру методичный, замкнутый и отрешенный. Мать — моложе его на 15 лет — натура более чуткая, нервическая, с идеальными порывами. Сын перенял от отца методичность, а от матери — артистичность. Родители жили недружно, дом был неуютен, средств мало — вот в такой атмосфере формировался будущий поэт. Поначалу Юлиан увлекся наукой. Хотел быть химиком и алхимиком, но после взрыва в домашней лаборатории переключил свой интерес на марки. Марки — как путешествие по миру. Затем наступило «лингвистическое помешательство»: Тувим увлекся «словесной алхимией» и боготворил слово до конца своей жизни. Первым любимым поэтом стал Леопольд Стафф, и, как признавался Тувим, «в душе все заклокотало от ритмов. В 1916 г. Юлиан Тувим поступил на правовой факультет Варшавского университета, затем перевелся на филологический, но курса так и не кончил. Бурная литературная жизнь отвлекла его от образования. Свои первые стихи Тувим опубликовал в студенческом журнале. Вскоре вышла первая книга стихов «Подстерегаю Б-га». В 1920 г. выходит вторая — «Пляшущий Сократ», вслед за ней — «Седьмая осень». Вакхическое настроение владело молодым Тувимом. А тут подоспели и политические перемены. Октябрьская революция в России потрясла Польшу. Жизнь завихрилась и забурлила. В Варшаве и Лодзи появились многочисленные литературные кафе и кабаре, и на время Тувим становится эстрадным поэтом. Но истинная поэзия перевешивает эстраду. Горькая действительность превращает Тувима в злого поэта-сатирика. Ваши слова — В 1924 г. в варшавском театре «Новая комедия» была поставлена тувимовская инсценировка повести Гоголя «Шинель». Оказалось, Акакий Акакиевич — это не только забитый маленький русский человечек, но и такой же загнанный в угол поляк. Затрагивая социальные язвы общества, Тувим наживал политических врагов и вызывал непонимание друзей. Тувим пытался оправдываться: «Политика не является моей профессией. Она — функция моей совести и темперамента». В случае с Тувимом совесть была беспокойная, а темперамент почти африканский. Еще большим темпераментом обладал его русский друг Владимир Маяковский, которого Тувим с удовольствием переводил на польский. Особенно сильно прозвучало «Облако в штанах» по-польски — «Облак в споднях». В 1922 г. состоялось знакомство Тувима еще с одним русским — Ильей Эренбургом. Эренбург и Тувим сразу нашли общий язык. «Почти всю жизнь мы прожили в разных мирах и встречались редко, случайно. А вот мало кого я любил так нежно, суеверно, безотчетно, как Юлиана Тувима», — отмечал в мемуарах Эренбург. «Польша не всегда была ласкова к Тувиму, но он всегда любил Польшу», — замечал Эренбург. В 30-е годы Тувим нещадно критиковал народившийся класс буржуа, в его стихах часто звучала тема круговращения денег. Отрицательно относился Тувим к военщине. В стихотворении «К генералам» он писал: Бомбовержцы, какой Мощная критика обрушилась на Тувима за это стихотворение, его назвали «беспримерным по своей большевистской наглости хулиганским рекордом Тувима». В сентябре 1939 г. гитлеровские войска вступили в Польшу. «Меня выбросило сперва в Париж, потом в Португалию, затем в Рио-де-Жанейро (чудо из чудес), наконец, в Нью-Йорк... А должно было забросить в Россию», — писал Тувим в одном из своих писем. Но, видимо, Тувима хранил Вот несколько выдержек из этого блестящего публицистического выступления: «И сразу я слышу вопрос: «Откуда это “мы”? Вопрос в известной степени обоснованный. Мне задавали его евреи, которым я всегда говорил, что я — поляк. Теперь мне будут задавать его поляки, для подавляющего большинства которых я был и остаюсь евреем. Вот ответ тем и другим. Я — поляк, потому что мне нравится быть поляком. Это мое личное дело, и я не обязан давать кому-либо в этом отчет. Я не делю поляков на породистых и непородистых... Я делю поляков, как евреев, как людей любой национальности, на умных и глупых, на честных и бесчестных, на интересных и скучных, на обидчиков и на обиженных, на достойных и недостойных. Я делю также поляков на фашистов и антифашистов... Мы, Шломы, Срули, Мойшки, пархатые, чесночные, мы, со множеством обидных прозвищ, мы показали себя достойными Ахиллов, Ричардов Львиное Сердце и прочих героев... Мы, с ружьями на баррикадах, мы, под самолетами, которые бомбили наши убогие дома, мы были солдатами свободы и чести. “Арончик, что же ты не на фронте?” Он был на фронте, милостивые паны, и он погиб за Польшу...» В эмиграции Юлиан Тувим начал колдовать над огромной поэмой «Цветы Польши» — это нечто среднее между «Евгением Онегиным» Пушкина и «Дон Жуаном» Байрона, своеобразная энциклопедия польской жизни. После возвращения на родину Тувим активно работал, был увлечен театром, выпустил антологию польской поэзии, сборник сатирических произведений «Пером и перышком» много переводил — «Медного всадника» Пушкина, «Горе от ума» Грибоедова, «Кому на Руси жить хорошо» Некрасова, Бальмонта, Брюсова, Блока... А еще Тувим проявил себя как детский поэт. Кто не знает об артисте Но из всех жанров главный для Тувима все же сатира. Его афоризмы, или «фрашки», пользовались и продолжают пользоваться большим успехом. К примеру, о женщинах: «Добродетельная девица не гонится за женихами. Где это видано, чтобы мышеловка гналась за мышью?» Или: «Как умны были бы женщины, если бы обладали всем тем разумом, который мужчины из-за них потеряли». И последний вздох: «Как жаль, что я не знал вас 20 кг тому назад». Еще в 20-е годы Юлиан Тувим мечтал посетить Советский Союз. Он приехал в Москву весной 1948 г. и с приступом язвы попал в Боткинскую больницу. Подлечившись, уехал домой, так что в Москве он увидел только номер гостиницы в «Национале» да больничную палату в Боткинской. В духе своих сатир. Под занавес немного лирики: А может, снова, дорогая, «Безумья капелька запала в мой тусклый мозг игрою радуг», — как-то заметил о своем творчестве Тувим. Он умер в расцвете сил, не успев докончить «Цветы Польши» — 27 декабря 1953 г. ——————-- Жить надо так, чтобы не бояться продать своего по- #Графоман пишет как попало о прекрасных вещах, талант пишет прекрасно о чем попало. #Тяжелые времена! Мы вынуждены обходиться без множества вещей, о суще- #Можно говорить глупости, но не торжественным тоном. #Такт — это невысказанная часть наших мыслей. ——————-- Но если ты — поляк, откуда же — «мы, евреи»? Ответ прост: все дело в крови. #Самые большие свиньи обычно требуют от людей, чтобы они были ангелами. #В речи некоторых людей слышны орфографические ошибки. #Богатство — это сбережения многих в руках одного. ——————-- «На еврейском кладбище в Лодзи ——————-- «БУБЛИЧКИ» Варшава, 1927 год. Столица польского, наконец самостоятельного, государства жила насыщенной театральной жизнью. В декабре ее многочисленные кабаре и кафе-театрики готовились к предстоящим праздникам, а наилучшими, самыми «острыми» и богатыми на выдумку среди кабаре считались «Кви-про-кво» и «Морское око», где в песнях и сценках всегда присутствовала «самая свежая» политическая сатира, где можно было увидеть и танец апашей, и сентиментальное танго, и длинноногих, совсем «американских» девушек. И так случилось, что в это самое время занесло из Советской России, из «разгара нэпа», широко распевавшуюся там песенку «Бублички». Напомнить ее? Ночь приближается, С немного жалостным, немного залихватским припевом: Купите бублички, горячи бублички, Первыми о песенке узнали в «Морском оке», и поэт-сочинитель Анджей Власт быстренько перевел ее на польский, после чего «Бублички» были введены в новую программу. Эту же идею подхватил и Юлиан Тувим, молодой острослов и уже известный поэт, сотрудничавший тогда с кабаре «Кви-про-кво»: он сделал свой перевод песенки, и вскоре многочисленные и нетерпеливые зрители декабрьского праздничного представления увидели, как поднимается занавес, а за ним — бедные домишки и фонарь, и на сцену вышла любимица Варшавы Ганка Ордон — в косыночке, сарафане и с бубликами (почему-то в ведерке). Она начала петь, подошла к ближайшей ложе, где сидел театральный завсегдатай, хватский полковник Венява, и протянула ему бублик, который тот с удовольствием (и с хрустом) начал есть. В зале раздался смех и аплодисменты, а громче всех бил в ладони какой-то господин из ложи напротив. — Знаешь, кто это такой? — обратился Тувим к сидящему рядом директору театра Северину Майде. — Понятия не имею! — Это же советский посол, его фамилия Овсеенко, мне его как-то показывали в ресторане «Бристоля». Эх, давай устроим большевику развлеченьице! — Я вижу, «Бублички» понравились. У вас не будет возражений, если мы повторим их во втором отделении? — Но пан Юлиан, мы никогда этого не делали. И пани Ганка не станет повторять! — Об этом не волнуйтесь. Я ей дам «второй вариант», и на этот раз она споет не для полковника Венявы, а специально для советского дипломата. С этими словами Ту вим сунул директору блокнот со своим новым текстом, и Майде стал читать, еле сдерживая смех. — Так решено? — Решено! — А теперь, господа (Яроши произносил свое «проше паньства» с легким иностранным акцентом) вы увидите нашу несравненную Ганку в новом репертуаре! Купите семечки, товарищ, семечки, Ганка протянула ему горсть белых тыквенных семечек, которые тот от неожиданности взял. А Ганка продолжала петь: Мой папа в ГеПеУ, Советский дипломат быстро поднялся, оставив семечки на барьере ложи, и ушел. — Он покраснел, покраснел! — вскричал за кулисами квипроквокский актер-комик Адольф Дымша. — Что ж, это правильно, — заметил, улыбаясь, Тувим, — советский и должен быть красным. Людмила ВАЙНЕР (Чикаго) Источник: «Алеф» © Copyright: Глеб Ходорковский, 2015.
Другие статьи в литературном дневнике:
|