Штормовое предупреждение.

Свой Кодекс: литературный дневник

Море – это красиво. Красота в зеркальной глади, где только у берега волны такие нежные, и такие маленькие шуршат и шуршат, играясь с галькой, омывая мириады песчинок. Звуки прекрасной мелодии, дарующей спокойствие душе, доводя её до состояния блаженства. Можно слушать всю жизнь и быть благодарным, что ты можешь слушать и учиться слышать, учиться у волн. А лунная дорожка, как продолжение Млечного Пути, осыпанного бриллиантами звёзд, едва заметно качающихся на волнах. Кажется, нет горизонта, и ты стоишь у моря, которое слилось воедино со звёздным небом, образовав единство мерцающего пространства. Море в твоих ладонях и звёзды также даруют свет, и уже ты бережно играешь Вселенной, уместившейся в твоих ладонях.
Штормовое предупреждение – это совсем неприятно. Когда штормовой ветер – день, вычеркнутый из жизни. Сидеть дома без света, без тепла, без воды и в ожидании ещё чего-нибудь похуже. Успокоение только в одном - наказывают не тебя одного. Но страшно, если за твои грехи. Это только кажется, что ещё рано. Ещё не успел вымолить прощение, а только задумывался и хотел завтра изменить свою жизнь, но завтра не наступило и по сей день. Не замолив грехи к НЕМУ на СУД - страшно. Молиться ещё не начал, но понимаешь каждой клеткой – надо, надо, надо…
А в день, когда за окном буйствует ветер - это ощущение живёт в тебе, мечется в тебе, задевая оголенные нервы. Так ветер за окном – от дома к дому, от дерева к дереву, с улицы в тупик, из тупика в небо и обратно, снова и снова, но с каждым разом всё жестче и жёстче.
Кажется, только присутствие домашних останавливает тебя - иначе, желание взвыть, упав на колени, окажется бесконтрольным.
Порывы ветра, как взмахи хлыста - и каждый удар, со знанием ремесла палача из прошлого, такой, что кажется, в клочья разрывает душу. Рубцов не будет, она не кровоточит и боль - только в моем сознании, но отчего плохо так, неуютно и страшно… И страх этот где-то там, внутри меня, там где существует осознанность – ОН есть.
Отчего именно там, в глубине души так светло, что я вижу себя, но другого. В зеркале – это просто, третий, но очень похожий на меня. Тот, который внутри меня – спокойнее и счастливее. Отчего же я холодно пожимаю плечами в ответ - вместо теплого слова, вместо нежного взгляда. Когда другим не понятен этот холод, ты из упрямства не прощаешь невиновного, из-за тупого упрямства разрываешь отношения, ибо не простил (даже не осознав чего именно!) - это страшно. И на душе становится неуютно, темно и холодно… И только в глубине души, там внутри меня, где есть ОН по-прежнему, и тепло, и светло.
А ветер порывами хлещет, и хлещет, и миллионами мельчайших капель бьет и бьет по стеклу, проверяя на прочность. Слышно как скрипят балки на чердаке. Этот скрип как металлом по стеклу - отдается во мне, ибо чердак твой, жесть тоже твоя, а ветер все пытается отнять это у меня и помешать ему не в силах никто. А тот, кто властен над ветром - не для того его выпустил на волю, что бы отозвать по моему желанию. Тем более, если по мою душу отправлен был он, и порывами, как молотком, бьет, вгоняя в душу гвоздь за гвоздем, иглу за иглой, за болью - боль. Ветер, как легкое дуновенье из преисподней. Только собственное бессилие дает осознать это могущество. Пылинка мироздания - это то, чем себя ощущаешь во время урагана. И уже страшно прокричать - за что? Еще страшнее услышать ответ.
Деревья повалены, крыши сорваны, шестиметровый гараж перенесён через восьмиметровый проспект как консервная банка. Рекламных щитов нет, точнее есть, но на земле… это уже было и было не раз…
За грехи воздается! За все ответ держать, всем и каждому. За все спросится! Пока ветер свирепствует за окном, эти мысли как, сорвавшиеся с цепей псы, бегают с лаем по извилинам моего мозга и лай эхом исчезает в гвалте в шуме, в реве, в скрежете и в звоне битых стёкол. Когда всё это сутками напролёт – приходит миг и уже не осознаваема первичность. «Ветер – мысли – грешен - прости!» Или «Грешен – ветер – страшно!» Мозг, заполнен мыслями о себе, о своём, о делах и деяниях, ненужность которых, уравновешивается бездействием в минуты прострации. А в промежутках протекала жизнь и вся эта бессмысленная вереница мгновений съедало время, отпущенное мне Всевышним для пребывания на этой планете.
Водосточные трубы и дымоходы, арки под высотными домами и чердачные проёмы частных домов – составляющие оркестра, исполняющего какофонию ужаса. Ветер играет одновременно на всех инструментах и без всяких нот, но соло исполняется на моих нервах.
И только когда в ночи под проливным дождём, под завывания ветра пытаешься закрепить, разболтавшийся лист шифера, пытаясь удержаться на лестнице с гвоздями в одной и молотком в другой руке – ни единой мысли. Ветер хлещет дождём по лицу, окоченевшие пальцы с трудом удерживают и молоток и гвозди, по одному из которых в темноте, на ощупь бьешь молотком, чтобы прихватить шифер. Бьёшь, боясь промахнуться, ибо, промах и шифер расколется, и счастье - когда удар по пальцам, отдышавшись бьешь снова и снова. Только бы не упасть, только бы успеть прихватить – второй гвоздь забивать уже легче. Только бы суметь - унесёт один лист и всё - чердак оголён. И снова в комнате - тазики, кастрюли, мыслимые и немыслимые ёмкости будут наполняться дождевой водой, заполняя комнату монотонной мелодией грусти. От чердака останется то, что останется – битва проиграна, война не окончена.
Мокрая и холодная темень за окном, а здесь в уголочке спит годовалое существо, самое теплое и самое любимое, слушая её сопение в окоченевших пальцах исчезает покалывающая боль. Всё это уже было и всё это пройдет. И будет день, и будет утро. Но это будет потом…
А сегодня спрашивают с меня за грехи мои, за те которые были и за те которые будут. И суд будет у всех, и явятся все к Всевышнему, и всем ответствовать пред ним. Только одни отвечают уже при жизни.
И этот день тоже пройдет, и дождь, и ветер тоже пройдет, время, отпущенное мне - тоже пройдет, только свет во мне глубоко, глубоко на дне души. Покуда жив, хочется, чтобы свет этот не погас.
При этом свете Я - тот из детства, счастливый, потому, что ещё не вырос.


Так которые, что отмечены свыше? Те, кто в раю при жизни и в аду после? Те, кто в аду и при жизни и после? В раю и до, и после - только святые.
Святые – это дети.
Но со временем это проходит.



Другие статьи в литературном дневнике: