http://chichibabin.narod.ru/believe_me.html
Борис Чичибабин о Мандельштаме
"Что сказать о Мандельштаме-поэте? Мандельштаме-мастере?<...> Я знаю, что всякий большой поэт не похож на других больших поэтов, что каждый большой поэт единственен, особен и неповторим, и все-таки, когда речь идет о Мандельштаме, мне хочется, в нарушение всякой логики, сказать, что он еще больше не похож и особен, чем все другие русские поэты, что он единственнее и неповторимее всех остальных. Наверное, что-то подобное чувствовала и имела в виду Ахматова, когда объявила, что Мандельштам единственный, у кого не было учителей. Все большие русские поэты ХХ века при всей их разности пошли путем «обмирщения» поэтического языка, приближения к живому, доверительному языку, к обиходному интонационному словарю улицы, дома, службы, дружбы, любви. Мандельштам сохраняет высокую поэтическую речь, но каким-то удивительным образом эта высокая речь оказывается не просто современной, но и новаторской, речью нашего времени, того дня, в котором мы живем, или даже того, который еще не наступил."
Грифельная ода (без паука, корма грифеля и пресыщения всеми)
Мы только с голоса поймем,
Что там царапалось, боролось...
Звезда с звездой — могучий стык,
Кремнистый путь из старой песни,
Кремня и воздуха язык,
Кремень с водой, с подковой перстень.
На мягком сланце облаков
Молочный грифельный рисунок —
Не ученичество миров,
А бред овечьих полусонок.
Мы стоя спим в густой ночи
Под теплой шапкою овечьей.
Обратно в крепь родник журчит
Цепочкой, пеночкой и речью.
Здесь пишет страх, здесь пишет сдвиг
Свинцовой палочкой молочной,
Здесь созревает черновик
Учеников воды проточной.
Крутые козьи города,
Кремней могучее слоенье;
И все-таки еще гряда —
Овечьи церкви и селенья!
Им проповедует отвес,
Вода их учит, точит время,
И воздуха прозрачный лес
Уже давно пресыщен ими.
Как мертвый шершень возле сот,
День пестрый выметен с позором.
И ночь-коршунница несет
Горящий мел и грифель корня.
С иконоборческой доски
Стереть дневные впечатленья
И, как птенца, стряхнуть с руки
Уже прозрачные виденья!
Плод нарывал. Зрел виноград.
День бушевал, как день бушует.
И в бабки нежная игра,
И в полдень злых овчарок шубы.
Как мусор с ледяных высот —
Изнанка образов зеленых —
Вода голодная течет,
Крутясь, играя, как звереныш.
Мы только с голоса поймём
Что там царапалось, боролось
И чёрствый грифель поведём
Туда, куда укажет голос;
И там в надмирной глубине
Где каждый стык луной обрызган
Как водопадом, волн во вне,
Улышим грифельные визги.
Кто я? Не каменщик прямой,
Не кровельщик, не корабельщик, —
Двурушник я, с двойной душой,
Я ночи друг, я дня застрельщик.
Блажен, кто называл кремень
Учеником воды проточной.
Блажен, кто завязал ремень
Подошве гор на твердой почве.
И я теперь учу дневник
Царапин грифельного лета,
Кремня и воздуха язык,
С прослойкой тьмы, с прослойкой света;
И я хочу вложить персты
В кремнистый путь из старой песни,
Как в язву, заключая в стык —
Кремень с водой, с подковой перстень.
"Блажен, кто завязал ремень
Подошве гор на твердой почве"
Хайку Басё в переводе Марковой:
Роща на склоне горы.
Словно гора опоясана
Поясом для меча.
Крещёным поэтам
Глухою наполняясь местью
За Лермонтова Б-жий стих
Кремнистый путь из "старой" песни
Еврей крещённый окрестил.
Стыкован путь от лунной песни
До твёрдой грифельной доски
И не скрести с подковой перстень
С первосвещенника руки.
Мы используем файлы cookie для улучшения работы сайта. Оставаясь на сайте, вы соглашаетесь с условиями использования файлов cookies. Чтобы ознакомиться с Политикой обработки персональных данных и файлов cookie, нажмите здесь.
