Вышли стихи Давида Самойлова в серии Великие поэты

Владимир Гоголицин: литературный дневник

Не могу судить, можно ли отнести Давида Самойлова к "великим поэтам", круг которых издатели серии всё расширяют и расширяют. Но то, что он поэт замечательный, несомненно. Самойлов поэт - фронтовик. Его стихи о войне лишены пафоса, но наполнены истинным человеческим чувством , как например, СТИХИ О ПОЛЬШЕ. Не нашел их в интернете. Но и в других стихах этого жанра иногда много горького и мудрого. Вот два таких стихотворения:


Жили пятеро поэтов
В предвоенную весну,
Неизвестных, незапетых,
Сочинявших про войну.


То, что в песне было словом,
Стало верною судьбой.
Первый сгинул под Ростовом,
А второй - в степи сырой.


Но потворствует удачам
Слово - солнечный кристалл.
Третий стал, чем быть назначен,
А четвертый - тем, чем стал.


Слово - заговор проклятый!
Все-то нам накликал стих...
И оплакивает пятый
Участь этих четверых.


Кто эти пятеро?
Двое погибших здесь - Михаил Кульчицкий и Павел Коган.


"Третий стал, чем быть назначен" – это Борис Слуцкий.


"А четвертый - тем, чем стал" – Сергей Наровчатов, который из многообещающего поэта фронтовика превратился в литературного бюрократа.


А пятый - это сам Давид Самойлов


Или стихотворение, которое имел право написать только поэт-фронтовик, проживший сознательную жизнь в своей стране с 40-х по 90-е годы:


ЕСЛИ ВЫЧЕРКНУТЬ ВОЙНУ


Если вычеркнуть войну,
Что останется — не густо:
Небогатое искусство
Бередить свою вину.


Что ещё? Самообман,
Позже ставший формой страха.
Мудрость — что своя рубаха
Ближе к телу. И туман...


Нет, не вычеркнуть войну.
Ведь она для поколенья —
Что-то вроде искупленья
За себя и за страну.


Простота её начал,
Быт жестокий и спартанский,
Словно доблестью гражданской,
Нас невольно отмечал.


Если спросят нас гонцы,
Как вы жили, чем вы жили?
Мы помалкиваем или
Кажем шрамы и рубцы.


Словно может нас спасти
От упрёков и досады
Правота одной десятой,
Низость прочих девяти.


Ведь из наших сорока
Было лишь четыре года,
Где прекрасная свобода
Нам, как смерть, была близка.


Интересны стихотворения Давида Самойлова о поэзии:


СТАРИК ДЕРЖАВИН


Рукоположения в поэты
Мы не знали. И старик Державин
Нас не заметил, не благословил...
В эту пору мы держали
Оборону под деревней Лодвой.
На земле холодной и болотной
С пулеметом я лежал своим.


Это не для самооправданья:
Мы в тот день ходили на заданье
И потом в блиндаж залезли спать.
А старик Державин, думая о смерти,
Ночь не спал и бормотал: "Вот черти!
Некому и лиру передать!"


А ему советовали: "Некому?
Лучше б передали лиру некоему
Малому способному. А эти,
Может, все убиты наповал!"
Но старик Державин воровато
Руки прятал в рукава халата,
Только лиру не передавал.


Он, старик, скучал, пасьянс раскладывал.
Что-то молча про себя загадывал.
(Все занятье - по его годам!)
По ночам бродил в своей мурмолочке,
Замерзал и бормотал: "Нет, сволочи!
Пусть пылится лучше. Не отдам!"
Был старик Державин льстец и скаред,
И в чинах, но разумом велик.
Знал, что лиры запросто не дарят.
Вот какой Державин был старик!


1962


СЛОВА


Красиво падала листва,
Красиво плыли пароходы.
Стояли ясные погоды,
И праздничные торжества
Справлял сентябрь первоначальный,
Задумчивый, но не печальный.


И понял я, что в мире нет
Затертых слов или явлений.
Их существо до самых недр
Взрывает потрясенный гений.
И ветер необыкновенней,
Когда он ветер, а не ветр.


Люблю обычные слова,
Как неизведанные страны.
Они понятны лишь сперва,
Потом значенья их туманны.
Их протирают, как стекло,
И в этом наше ремесло.
1961


Чудесна и лирика САмойлова. Вот два стихотворения из сборника:


КУПАЛЬЩИЦА


Когда бежит через лиловый полдень
Купальщица, ее волнистый бег
Невольным обещанием исполнен
Беспечных радостей и сладких нег.


И вот она уже вступает в волны
И исчезает вдалеке. Она -
Почти как речь поэзии условна
И как язык печали солона.


КОГДА -НИБУДЬ Я К ВАМ ПРИЕДУ...


Когда-нибудь я к Вам приеду,
Когда-нибудь, когда-нибудь...
Когда почувствую победу,
Когда открою новый путь.


Когда-нибудь я Вас увижу,
Когда-нибудь, когда-нибудь...
И жизнь свою возненавижу,
И к Вам в слезах паду на грудь.


Когда-нибудь я Вас застану
Растерянную, как всегда.
Когда-нибудь я с Вами кану
В мои минувшие года.


В сборнике есть прекрасная по ярким образам и философскому содержанию поэма "Цыгановы", которую иногда читает со сцены актриса Светлана Крючкова. Но я приведу здесь более близкое мне стихотворение Давида Самойлова ПЕСТЕЛЬ, ПОЭТ И АННА:


ПЕСТЕЛЬ, ПОЭТ И АННА


Там Анна пела с самого утра
И что-то шила или вышивала.
И песня, долетая со двора,
Ему невольно сердце волновала.


А Пестель думал: "Ах, как он рассеян!
Как на иголках! Мог бы хоть присесть!
Но, впрочем, что-то есть в нем, что-то есть.
И молод. И не станет фарисеем".
Он думал: "И, конечно, расцветет
Его талант, при должном направленье,
Когда себе Россия обретет
Свободу и достойное правленье".
- Позвольте мне чубук, я закурю.
- Пожалуйте огня.
- Благодарю.


А Пушкин думал: "Он весьма умен
И крепок духом. Видно, метит в Бруты.
Но времена для брутов слишком круты.
И не из брутов ли Наполеон?"


Шел разговор о равенстве сословий.
- Как всех равнять? Народы так бедны,-
Заметил Пушкин,- что и в наши дни
Для равенства достойных нет сословий.
И потому дворянства назначенье -
Хранить народа честь и просвещенье.
- О, да,- ответил Пестель,- если трон
Находится в стране в руках деспота,
Тогда дворянства первая забота
Сменить основы власти и закон.
- Увы,- ответил Пушкин,- тех основ
Не пожалеет разве Пугачев...
- Мужицкий бунт бессмыслен...-
За окном
Не умолкая распевала Анна.
И пахнул двор соседа-молдавана
Бараньей шкурой, хлевом и вином.
День наполнялся нежной синевой,
Как ведра из бездонного колодца.
И голос был высок: вот-вот сорвется.
А Пушкин думал: "Анна! Боже мой!"


- Но, не борясь, мы потакаем злу,-
Заметил Пестель,- бережем тиранство.
- Ах, русское тиранство-дилетантство,
Я бы учил тиранов ремеслу,-
Ответил Пушкин.
"Что за резвый ум,-
Подумал Пестель,- столько наблюдений
И мало основательных идей".
- Но тупость рабства сокрушает гений!
- На гения отыщется злодей,-
Ответил Пушкин.
Впрочем, разговор
Был славный. Говорили о Ликурге,
И о Солоне, и о Петербурге,
И что Россия рвется на простор.
Об Азии, Кавказе и о Данте,
И о движенье князя Ипсиланти.


Заговорили о любви.
- Она,-
Заметил Пушкин,- с вашей точки зренья
Полезна лишь для граждан умноженья
И, значит, тоже в рамки введена.-
Тут Пестель улыбнулся.
- Я душой
Матерьялист, но протестует разум.-
С улыбкой он казался светлоглазым.
И Пушкин вдруг подумал: "В этом соль!"


Они простились. Пестель уходил
По улице разъезженной и грязной,
И Александр, разнеженный и праздный,
Рассеянно в окно за ним следил.
Шел русский Брут. Глядел вослед ему
Российский гений с грустью без причины.


Деревья, как зеленые кувшины,
Хранили утра хлад и синеву.
Он эту фразу записал в дневник -
О разуме и сердце. Лоб наморщив,
Сказал себе: "Он тоже заговорщик.
И некуда податься, кроме них".


В соседний двор вползла каруца цугом,
Залаял пес. На воздухе упругом
Качались ветки, полные листвой.
Стоял апрель. И жизнь была желанна.
Он вновь услышал - распевает Анна.
И задохнулся:
"Анна! Боже мой!"


1965



Свободный стих


В третьем тысячелетье
Автор повести
О позднем Предхиросимье
Позволит себе для спрессовки сюжета
Небольшие сдвиги во времени —
Лет на сто или на двести.


В его повести
Пушкин
Поедет во дворец
В серебристом автомобиле
С крепостным шофёром Савельичем.


За креслом Петра Великого
Будет стоять
Седой арап Ганнибал —
Негатив постаревшего Пушкина.
Царь
Примет поэта, чтобы дать направление
Образу бунтовщика Пугачёва.
Он предложит Пушкину
Виски с содовой,
И тот не откажется,
Несмотря на покашливание
Старого эфиопа.


— Что ж это ты, мин херц? —
Скажет царь,
Пяля рыжий зрачок
И подёргивая левой щекой.
— Вот моё последнее творение,
Государь, —
И Пушкин протянет Петру
Стихи, начинающиеся словами
“На берегу пустынных волн…”


Царь пробежит начало
И скажет:
— Пишешь недурно,
Ведёшь себя дурно, —
И, снова прицелив в поэта рыжий зрачок,
Добавит: — Ужо тебе!..


Он отпустит Пушкина жестом,
И тот, курчавясь, выскочит из кабинета
И легко пролетит
По паркетам смежного зала,
Чуть кивнувши Дантесу,
Дежурному офицеру.


— Шаркуны, ваше величество, —
Гортанно произнесёт эфиоп
Вслед белокурому внуку
И вдруг улыбнётся,
Показывая крепкие зубы
Цвета слоновой кости.


Читатели третьего тысячелетия
Откроют повесть
С тем же отрешённым вниманием,
С каким мы
Рассматриваем евангельские сюжеты
Мастеров Возрождения,
Где за плечами гладковолосых мадонн
В итальянских окнах
Открываются тосканские рощи,
А святой Иосиф
Придерживает стареющей рукой
Вечереющие складки флорентинского плаща.


1970-е ?



Замечательный сборник стихов замечательного поэта.






Другие статьи в литературном дневнике: