Голубая краска стен, грохот кривых алюминиевых подносов,
запах котлет с макаронами, заиндевелые окна. Мы сидим
в университетской столовой. Б. читает мои переводы
из Верлена. Они напечатаны на машинке (о треск и лязг этой прозы,
даже если это стихи!) на листках в клеточку. Зимний дым
снаружи, пар от кастрюль внутри, урчащие пищеводы,
влага на голубом — как это идет Верлену! И мое бормотанье,
и тощие очертания студенческих голосов под гулким потолком,
и блески посудного перезвона, и желтая точка солнца в окне
под ледяным опахалом — бледная любовь… Каждая буква не та, не
говоря о словах. Все двоится на звук и на звяк звука, падающего ничком,
как вилка на грязный пол, вилка — четырехструнная лирка. Во мне
покачиваются слова — как общепитовские столики. За каждым
сидит Верлен, его бокал с компотом вот-вот упадет. Вообще-то
довольно страшно качаться на этих качелях. Время уходит за словом
и не возвращается. «Не бойся, — говорит Верлен, — однажды
все обязательно не получится. Ты бормочи, бормочи, ариетта
для этого и написана. Только возьми мне, пожалуйста, плова».
Мы используем файлы cookie для улучшения работы сайта. Оставаясь на сайте, вы соглашаетесь с условиями использования файлов cookies. Чтобы ознакомиться с Политикой обработки персональных данных и файлов cookie, нажмите здесь.
