Дорога в город

Наталья Гавеман: литературный дневник


Мое детство прошло в деревне недалеко от города Долгопрудного. Наш домик, был построен отцом еще до войны. Сразу за домом, дорога, по которой жители соседнего поселка ходили на станцию. В 50-тых другого способа попасть в Москву, кроме железной дороги, не было. Идти до станции надо было пешком, автобусы туда еще не ездили, и вообще машины в нашей деревне в те времена были редкостью.
Отец, работал шофером, и когда он приезжал на своем ЗИСе домой, у машины собиралась вся местная ребятня. Те, кто постарше, забирались на подножку и заглядывали в кабину, маленькие, трогали фары и стучали ногами по колесам. Пообедав, отец возвращался к машине, где его терпеливо дожидалась детвора, которая тут же начинала канючить:
- Дядя Саша прокатиииии, пожааааалуйста-
- Ну, залезай шелупонь, - командовал отец и помогал самым маленьким забраться в кузов. Я важно садилась на почетное место рядом с папой и гордость моя не знала границ. Машина тихонько трогалась, распугивая соседских курей, на узкой деревенской улице. Сделав круг по деревне, отец высаживал «пассажиров» и, газанув напоследок уезжал, оставляя за собой облако выхлопных газов.
За дорогой, где теперь выросли коттеджи, овраг и пруд, мимо них дорога в город, ну, дорога это громко сказано, тропка.
Пруд был небольшой, заваленный ненужными в хозяйстве вещами, которые деревенские жители выбрасывали туда из- за отсутствия свалки. Но вода в нем была чистая, и я могла часами просиживать на берегу, наблюдая, как скользят по поверхности водомерки и прячутся в водорослях жуки плавунцы, как охотятся личинки стрекоз, и как постепенно головастики превращаются в лягушек. Если лето было засушливым, то вечерами вся наша семья, вооружившись ведрами, таскала из пруда воду для полива огорода. Весной вода с окрестных полей переполняла пруд и устремлялась в овраг.
Овраг, по рассказам отца, был вырыт при строительстве канала, оттуда брали песок, а после войны туда сбрасывала отходы пуговичная фабрика, располагавшаяся в здании разорённой церкви. Овраг был идеальным местом для игр местных ребятишек. Две пятилетние девчушки - я, и моя подружка Женька, целыми днями копались в песке на склоне оврага, выискивая «сокровища» - то красивую пуговку без дырок, то прозрачные кусочки сплавленной пластмассы, похожие на драгоценные камни, то перламутровые бусины. Мы мечтали, что однажды найденных бусин, хватит на ожерелье для куклы. Жаль, что мы подросли раньше, чем осуществили свою мечту. В конце 50-тых на краю оврага построили дом и огородили забором наш «Клондайк».
Овраг был «Клондайком» и для мальчишек. В начале 50-тых его приспособила под стрельбище, расположенная поблизости воинская часть. Как только военные снимали оцепление, туда устремлялись местные пацаны. Они искали не собранные военными стреляные гильзы. Мой сводный брат Юра, был старше меня на 9 лет и в особо удачные дни приносил несколько гильз, постепенно их набралось достаточно, чтобы выстраивать на полу две армии. Мы ложились на животы позади своих войск и шариками от подшипников сбивали вражеских «солдат». И все было бы замечательно, если бы мы не спорили до хрипоты, чья армия будет советской, а чья фашистской. Но однажды решение было найдено, победившая армия всегда наша, советская.
Война была еще рядом, воевали деды, отцы, старшие братья, соседи, поэтому игры у нас тоже были военные. Даже привычные «казаки разбойники» превратились в «фашистов и партизан». Найденные гильзы использовали не только для игры в солдатики. Их набивали серой соскобленной со спичек и бросали в костер. Игра была весьма опасной потому, что невозможно было предположить в какой момент сера взорвется и куда полетит гильза.
Летом на дне оврага мальчишки играли в футбол, зимой мы катались со склонов на санках и лыжах. Весной, когда талая вода превращала овраг в бурную реку, впадающую в маленькую, но очень чистую речушку Коть, мы, зачерпывая резиновые сапоги, неслись вслед за простенькими корабликами – кусочками коры с воткнутой в них палочкой, на которой крепился бумажный парус.
За оврагом поля, то одуряющие запахом цветущей гречи, то переливающиеся золотом пшеницы. Сходить с тропинки в поля, и топтать посевы, было строжайше запрещено, но сладок плод запретный. Ах, как здорово было прятаться среди высоких тяжелых колосьев, но горе тем, кто вовремя не замечал приближающего колхозного объездчика. От коня не убежать, и не спрятаться даже в высокой пшенице, а шлепок кнутом по голым ногам долго горел на коже.
За полем железнодорожная ветка на камнеобрабатывающий комбинат. Это сейчас она на уровне земли, а тогда, надо было взобраться на насыпь, а оттуда открывался вид на бескрайние, казалось, поля. Вдалеке, за полями, виднелся ангар Долгопрудненского машиностроительного завода, где доживали отслужившие свой век дирижабли, и на стене которого красовался десятиметровый профиль Ленина.
Перед железной дорогой воинская часть. Она, огороженная колючей поволокой, притягивала нас к себе, как магнит. Взрослые говорили, что это зенитная часть, охраняющая Московское небо. В начале 60-тых в/ч расформировали, проволоку сняли, а мы еще долго лазили по огромным забетонированным ямам, где раньше прятались зенитки.
Железная дорога привлекала нас возможностью показать свою удаль. Вспоминаю, как две пятилетние девочки идут по рельсам, соревнуясь, кто дальше, кто быстрее. По одному рельсу спешит Женька. Она отчаянно размахивает руками, и все время хватается за бабушку, идущую рядом. По - другому, немного отстав, иду я, рядом моя бабушка присматривает, чтоб я не навернулась.
- Женька, - возмущаюсь я
– так не честно, не держись за бабушку.
Наша с Женькой дружба, началась больше 60-ти лет назад. Однажды моя бабушка, и Женькина няня, гуляя с нами, встретились и разговорились, нам было года по три и с тех пор мы с Женькой не теряем друг друга из вида.
Время шло, мы подросли и уже бегали на ветку самостоятельно. Родители были не в восторге, но поезда там ходили редко, а если и появляется паровоз, то он еле – еле тянул платформы, груженные огромными камнями, при этом дымил, пыхтел и гудел так, что слышно было на всю округу. Заслышав приближение паровоза, мальчишки бежали к железной дороге, чтобы сделать себе биту для игры в пристенок. Они подкладывали на рельсы, перед идущим паровозом, пятаки, а потом, выхватывали из под колес расплющенную и еще горячую металлическую лепешку.
Под железной дорогой была проложена огромная труба, по которой текла Коть. Весной она заполняла трубу полностью, а летом превращалась в узенький ручеек, и тогда у нас появлялась еще одна забава.
Удрав из дома, мы с Женькой бежали к трубе, заходили в нее, широко расставив ноги и слегка согнувшись. Здесь нас окружал прохладный полумрак, сверху гулко капала вода, а под ногами скользкая слизь, и только впереди, светился выход, похожий на круглое окно. Главное было не соскользнуть в текущую по дну кашу из воды, грязи и еще чего – то ужасно гадкого. Иногда ноги все же соскальзывали с обросших плесенью стен, и вода, в наказание за неуклюжесть, наливалась в дырочки сандалий. Вдруг по трубе разноситься улюлюканье, и топот бегущих ног, это мчатся за нами, не разбирая дороги, подкараулившие нас мальчишки. Мы визжим, изо всех сил пробираясь к выходу, но куда там, они отталкивая нас и проносятся мимо, забрызгав с головы до ног грязной водой.
За железной дорогой тянулось еще одно поле, где по канаве росла крупная земляника, а среди хлебов вили гнезда жаворонки. Когда жаворонок поет, он зависает в воздухе, и трепещет вместе с песней и густым от жары полуденным зноем. Нам очень хотелось посмотреть на птенчиков, но птицы всегда уводили нас от гнезда. Осенью нам доставались пустые гнезда, лежащие на стерне, иногда в них валялось несколько разбитых скорлупок.
Гулять на дальнем поле разрешалось только со взрослыми. В тот день бабушка вела меня домой с прогулки. Слово война, часто звучало в разговоре родителей, телевизора в нашей семье еще не было, и что такое война я не очень - то представляла, но когда я увидела дымящийся самолет, сразу поняла, - падает. Самолет скрылся за лесом и раздался взрыв, а после наступила необычная тишина, перестали петь птицы, жужжать пчелы, стрекотать кузнечики, казалось, даже ветер не шуршит колосьями. Всего несколько секунд и все снова ожило.
Место гибели самолета было где – то в районе Хлебникова. Брат с приятелями, на велосипедах, помчались посмотреть на жуткое зрелище. Он вернулся возбужденный и испуганный, шепотом рассказывал маме и бабушке, что на место катастрофы их не пустили, но даже издали были видны разбросанные по полю мертвые тела. Я попыталась найти следы этой авиакатастрофы в инете, но, увы, не нашла.



Другие статьи в литературном дневнике: