День памяти святых князей Бориса и ГлебаСтатья опубликована в журнале "Фома" 06.08.2018
*** Ночью черниговской с гор араратских, Плачет Господь с высоты осиянной. Еле касаясь камений Синая, Путают путь им лукавые черти. Киев поникнет, расплещется Волга, Смертынька ждет их на выжженных пожнях, Пусть же вершится веселое чудо, Бог-Вседержитель с лазоревой тверди Ныне и присно по кручам Синая,
Исторический контекст
Чичибабин был родом из офицерской семьи. В юности он увлекался историей и в 1940 поступил на исторический факультет Харьковского университета. Однако в начале войны, в 18 лет, он был призван в армию, где служил солдатом минометной роты на Закавказском фронте (там же служил еще один будущий известный поэт — Булат Окуджава).
В тюрьме он продолжал писать стихи. Однако о лагере старался позже не вспоминать: «Когда приходится попадать в компанию бывших лагерников, я чувствую себя среди них самозванцем — ничего не помню. У меня была надежная внутренняя защита, как бы “внутренний монастырь”: мои мечты, книги, стихи, моя духовная свобода, этим я и жил». Однажды, отвечая на вопросы анкеты, Чичибабин написал, что его любимое занятие «совершать героические поступки». На пункт «Ваше представление о счастье» он ответил: «Любить». А когда нужно было написать, «что для него несчастье», он ответил: «О несчастье не имею ни малейшего представления». В 50-х годах его стихотворения распространялись в рукописном виде и были известны немногим. Однако в 60-е, во время массового увлечения поэзией, Чичибабин стал выступать на поэтических вечерах, печататься (хотя, по словам самого поэта, его «главные» стихи все равно не пропускала советская цензура) и руководить литературной студией. Но вскоре ее закрыли: поводом послужили занятия по творчеству «неблагонадёжного» Пастернака. После этого, не имея достаточных средств к существованию, Чичибабин устроился на конторскую работу в трамвайно-троллейбусное управление, где проработал целых 23 года. В 1973 году снова за «неугодные» стихотворения его исключили из Союза писателей (членом которого он являлся с 1966 года). Несмотря на то, что в тюрьму он в этот раз не попал, Чичибабин оказался на двадцать с лишним лет «отлучен» от литературы. Его вовсе перестали печатать: «В тихом шелесте читален Только в конце 1980-х, в годы перестройки, Чичибабин возвращается в большую литературу: его снова печатают, восстанавливают в Союзе писателей, поэт выступает по радио и телевидению. В 1990 году за книгу «Колокол» поэту вручили Государственную премию СССР и премию имени Сахарова «За гражданское мужество». Однако это счастливое возвращение продлилось совсем недолго: 15 декабря 1994 года поэт скончался. Произведение На иконе первые русские святые изображены скачущими на конях, один из которых темного окраса, а другои; — красного. Под копытами коней — горки, свойственные иконописной традиции, которые символизируют высоту духовного совершенства. В правои; руке у каждого князя длинное копье с небольшим знаменем. В правом верхнем углу иконы, «на небе», располагается фигура Господа, благословляющая братьев. Икона, изображающая Бориса и Глеба скачущими на конях, — особый тип иконографии святых братьев, который получил распространение на Руси в XIV веке (ранее иконы изображали святых князей по-другому — без конеи; и в богатых княжеских одеждах). Первые иконы святых Бориса и Глеба предназначались для церквей, построенных в их честь во многих городах Руси, среди которых был и Чернигов. Скорее всего, отсюда у Чичибабина возник образ «черниговскои; ночи».
«Бог-Вседержитель с лазоревои; тверди ласково стелет под ноженьки путь им» — здесь Чичибабин пишет о Господнем благословении Бориса и Глеба на их духовный подвиг — жертвенное смирение перед лицом смерти от руки брата. Их подвиг мученичества основывается на Христовои; заповеди о любви. Братья не пожелали силои; настоять на своем земном княжеском праве, предпочтя земному царствованию «царствие небесное». Еще преподобныи; Нестор Летописец в своем «Чтении о Борисе и Глебе» (1080-е годы) подчеркивал миролюбие святых братьев не только в смысле повиновения брату, но и как заботу о сохранении мира между всеми подданными. Борис и Глеб предпочли умереть, чтобы предотвратить дальнейшую борьбу за власть и связанную с этим гибель людей. Об этом же пишет и Чичибабин («чад упасая от милостынь братских»). Образ Святополка Окаянного, брата Бориса и Глеба, дан Чичибабиным в традициях древнерусской литературы: он, злодей и убийца, противопоставлен своим добрым и безвинным братьям. Фигура Святополка замечательно иллюстрирует отношение Чичибабина к злодеям-грешникам: «Согласно Божьим заповедям, нужно, должно ненавидеть грех и любить грешников... противиться злу и любить носителей зла, любить злодеев, любить в них людей, наших братьев и сестер. Я знаю, что это так, знаю, что так нужно и должно, но понять это ни умом, ни сердцем не могу... Я не могу любить убии;цу, мучителя, насильника, не могу отделить их страшных дел, их злодейств от них самих...». «Бездомный художник, бражник и плужник по имени Леха» — это один из ближайших друзей Чичибабина, художник, актер и музыкант Леонид "Леха" Пугачев. Некоторые исследователи утверждают, что он задумывал написать копию той самой иконы Бориса и Глеба 1340-х годов. Скорее всего, об этом знал и Чичибабин, который в свою очередь написал свою «словесную» икону, опираясь на древнее изображение святых. Интерес поэта к христианским темам и сюжетам неслучаен. Чичибабин вспоминал, что в годы официального запрета его поэзии, он и его товарищи «искали Бога». Вдова поэта Лилия Семеновна также отмечала, что стихи мужа отражали «трагический путь общества», несли «отпечаток внутреннеи; свободы, нравственного поиска и ответственности человека перед Богом».
Сложные слова Осиянный — освещенный, озаренный. Пожни — луг, место покоса. Волшба — колдовство, волхование. Ныне и присно — сейчас и всегда (церковнославянское выражение).
В статье использованы материалы М. Масловой, С. Буниной, В. Солунского, Д. Шеварова и Л. Карась-Чичибабиной
мы выбрали печаль. И спросит кто-нибудь «зачем?», а кто-то скажет «жаль». И то ли чернь, а то ли знать, смеясь, махнет рукой. А нам не время объяснять и думать про покой. Нас в мире горсть на сотни лет, на тысячу земель, и в нас не меркнет горний свет, не сякнет Божий хмель. Нам — как дышать, — приняв печать гонений и разлук, — огнем на искру отвечать и музыкой — на звук. И обреченностью кресту, и горечью питья мы искупаем суету и грубость бытия. Мы оставляем души здесь, чтоб некогда Господь простил нам творческую спесь и ропщущую плоть. И нам идти, идти, идти, пока стучат сердца, и знать, что нету у пути ни меры, ни конца. Когда к нам ангелы прильнут, лаская тишиной, мы лишь на несколько минут забудемся душой. И снова — за листы поэм, за кисти, за рояль, — между печалью и ничем избравшие печаль. 1977 © Copyright: Ольга Флярковская, 2025.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
