Юрий Перминов, Омск
* * *
Водицей мутной полнится овраг…
Когда-то здесь, о чём не помнят сами,
чужие люди вдалбливали сваи
под не пойми какой универмаг.
Застыло небо цвета суровья…
Пойду – спрошу у дворника: не вы ли,
товарищ, разрешение на вылет
даёте птицам – в тёплые края?
Ответит мне раздумчивый Нияз,
что эти птицы – нашенские, то бишь
их даже холодами не озлобишь,
а холода – терпимые у нас.
СОСЕДИ ПО ДАЧЕ
Бранились мы, не выбирая терминов,
душевных сил расходуя запас:
абориген районный, он же – Перминов,
и Загоруйко – родом из Черкасс.
Казалось бы, саж;ни все изведаны,
но мой сосед – багровый, как свекла,
ревел, что между нашими фазендами
межа не там, где надо, пролегла.
А тут – такое… В общем, даже г;да мы
не продержались (боль – навек остра):
снесли штакетник между огородами,
потом роняли слёзы у костра.
СЕМЕЙНОЕ
Тихой песней душу отведу –
под гармонь… Булга и кривотолки
чаще там, в шумливом город'у,
а не в нашем – Солнечном – посёлке:
заманухам противостоя,
здесь живут несладко, но в охотку…
На вечерю жёнушка моя
варит витаминную похлёбку.
Я не верю в то, что сельдерей
на мои подействует болячки,
что моложе стану и бодрей
чемпиона местной водокачки,
но – не налюбуюсь на жену!
Замять заоконная тишает…
Без любимой – дня не проживу!
Ну, а сельдерей – не помешает…
ГОЛОС
В голове – только мысли худые…
Дует ветер сомнений в дуду
беспокойства за них: ну куды я
с ними, грешными, нынче пойду?
Папироску сухими губами
шевелю (целый вечер – одну)…
Кто-то выкрикнул – за погребами,
где картошка хранится: «Ау!»
Вышло так, что о помощи просьба
отвлекла от раздумий плохих.
Может, кто-то из бражников просто
спьяну выкрикнул в ночь и затих? –
Ну, нельзя же любить алкоголь так,
беспросветно здоровью дерзя!
Но… и спьяну у нас – и не только
в погребах – потеряться нельзя.
Горемыка ли в поисках воли
заблудился, как ветер в лесу?
…И пошёл я к источнику вопля:
может, вправду, кого-то спасу.
Друг, ау!.. Будто во поле голом,
тишина – не жилая почти…
На ТАКОЙ человеческий голос
всё равно бы не смог не пойти…
Сам-то я – при жилье и картошке:
может, зряшно плутал в непогодь?
Ну, а вдруг… ну, допустим, Тимошке
подсобить не успел бы Господь?..
В НЕБЕ НАД ОМСКОМ
Никак не сядет «авиакарета» –
туман сегодня прочен, как броня:
не принимает родина поэта,
не принимает, малая, меня…
Вкушаю в небе горькую науку…
Прости, родной, впусти меня назад! –
Я виноват, конечно, за разлуку,
но… в чём вон тот китаец виноват?..
* * *
Чем светит небу век решёток прочных
на окнах без приветливых огней?..
…Полночный звон похож на звон молочных
бутылок из моих далёких дней.
Антагонисты шкрябают затылки,
мол, что с того?
Да вот – пока живу,
сдаю – во сне – молочные бутылки,
но не своё, родное – наяву.
* * *
Погожий день – ещё в начале;
немотно, будто у меня,
в «однушке», сам Иван Молчальник
гостит, как близкая родня.
Чирикнет чувственно синица,
с утра мой хлеб прияв еси,
и тишина не здесь продлится
а там уже – на небеси.
* * *
Доброту в закличках слышу птичьих,
тля тоски пока что не берёт –
дней моих несуетных, обычных,
неподвластный зимам, огород.
Дни, что вышли боком – не впритык, но
тоже есть, за что себя корю;
и… за то, что золушкина тыква
(не одна) зачахла на корню…
* * *
Третий день, как жена приболела,
вот и я – никуда ни ногой,
потому – никакого мне дела
до сегодняшних дел, а на кой
мне они, если прежних не помню?
…Помню, что заполняла всегда
в дни печали заветную пойму
сердца – только живая вода:
не горючее зелье, не бражка…
Из невидимой тихой волны
тьмы ночной – показалась мордашка
припозднившейся нынче луны…
А потом, будто с краешка рая,
в наши окна заглянет рассвет…
Даже в днях крутоломных, родная,
ничего беспросветного нет.
* * *
Всё временно, лишь красота постоянна…
Слегка поводок тормоша,
гуляет со шпицем роскошная дама,
такая – что всем хороша,
такая – с похмелья дороже заначки!
Но… режет мне душу фреза
сомнений: всё дело в глазах – у собачки
холодные, злые глаза.
* * *
Вспомянулось в Новый год о прошлых –
обо всём, что было второпях…
Приютилась утренняя прошва
снега на рябиновых ветвях.
Не брани, жена родная, коли
что не так – по взгляду всё пойму,
а скажи мне главное: тепло ли
рядом с мужем сердцу твоему?
Что имеем, то и Божья милость.
Если что не п; сердцу – прости.
Мы не станем, что бы ни случилось,
зряшно погремушками трясти,
боронить докуками эпоху,
где и так – не радости одне,
а возьмём землицы под картоху
за околком тутошним – к весне!
В трепотне досужей, точно в дести
коммунальной, правды не видать…
Слава Богу, выстрадали вместе,
вылюбили слово «благодать».
* * *
Застану свет в оконной раме
на Рождество – всевечный свет!
Поехал бы сегодня к маме,
да только мамы больше нет.
Что ж дальше? – С Богом-понемногу
пора, утишившись едва,
собраться в новую дорогу
от Рождества до Рождества.
* * *
Ничего необычного – ветер, мороз да сугробы;
новогодье прошло, оживает помалу народ…
По лабазам с женой прогуляюсь доверчиво, чтобы
в доме был провиант, как всегда, на неделю вперёд,
чтоб к пенатам своим наши будние чувства вернулись…
У Полярной звезды – в сотнях лет световых от земли –
воедино сошлись горизонты окраинных улиц,
вот и мы не сойтись на дорогах земных не могли.
Всякий будущий день только Господу Богу известен,
каждый новый рассвет – он и только! – всегда молодой…
Мы ещё наверстаем то время, что не были вместе;
ничего, что потом – где-нибудь за Полярной звездой…
* * *
Увлечённо читаешь нотации мне…
Съешь конфетку, позволь – аккуратно – побриться.
Я достался тебе не на белом коне –
ты же помнить должна! – и не в качестве принца.
Со вчерашнего горечь не только во рту,
совесть поедом ест, голова – никакая…
Притупляются чувства – я слышал – в быту.
Может быть. Но заточка – работа мужская.
А в нотациях тех не одна болтовня,
а кубыть виноватому сердцу – подпруга.
Вот и поняли мы: до последнего дня
ТЕРПЕЛИВО любить предстоит нам друг друга.
Другие статьи в литературном дневнике:
