Ну что, друзья? Мы открываем новый сезон. Масштабная публикация в журнале "Triggerfish Critical Review"(USA) #25, 2021 Представлены стихи Tatiana Retivov Юлия Самородова Kristina Kryukova Сергея Герасимова Юлия Малыгина Anastasia Kartavtseva, Дмитрий Близнюк. Огромная - огромнейшая - благодарность Dave Mehler! Мы это сделали второй раз, Дэйв. Спасибо тебе - за любовь к поэзии. В публикациях представлены стихи на русском (оригиналы) и английском, комментарии американских поэтов под текстами, звуковые файлы - авторы читают свои стихи. Внизу ссылки на произведения и стихи в оригинале (русский/английский) Поздравляю всех авторов! И поздравляю всех друзей с новым годом! Здоровья, благополучия, благосклонности Минотавра
..
https://triggerfishcriticalreview.com/issue-25/
https://triggerfishcriticalreview.com/letter-from-the.../
Юлия Самородова
https://triggerfishcriticalreview.com/the-planet-of.../
Татьяна Ретинова
https://triggerfishcriticalreview.com/at-the-palace-bar.../
Кристина Крюкова
https://triggerfishcriticalreview.com/a-deer-hunt.../
Юлия Малыгина
https://triggerfishcriticalreview.com/mobsters-are.../
Anastasia Kartavtseva
https://triggerfishcriticalreview.com/a-silver-fox.../
Сергей Герасимов
https://triggerfishcriticalreview.com/august-sergey.../
Дмитрий Близнюк
https://triggerfishcriticalreview.com/the-greyhound-of.../
Сергей Герасимов
Август
август
улица Примакова
школа номер три
которая когда-то
старалась сделать всех вас одинаковыми
хотя это так же бессмысленно
как подстригать снежинки
ты случайно здесь
сорок лет спустя
здесь все те же плохо побеленные колонны
тот же запах краски и натертых полов
ты равнодушно проходишь мимо
и вдруг видишь – цветущий каштан
что это? впервые за сорок лет ты вернулся
и сегодня же
впервые в жизни
ты видишь каштан
который снова расцвел
на самом пороге осени
звезды – миллиард обезьян
пробарабанивших миллиард лет
по клавишам пишущих машинок,
а ты – “Война и мир” которую они
наконец-то напечатали
ты же знаешь это правда?
ты же знаешь
и потому свеча каштана не может быть случайной
и ты не можешь уйти
ты входишь в школьный двор
и видишь старый абрикос
дерево еще живо
здесь когда-то отправился в плавание
розовый парусник твоей первой любви:
девочка по имени Валя тянулась за абрикосами
стоя на высокой ветке
и была похожа на бога с фрески Микеланджело
а абрикосы были Адамом
ракушки превращаются в мел
травы превращаются в торф
звери превращаются в нефть
время превращается в большой неподдельный бриллиант
выскальзывающий из пальцев
и ты понимаешь: судьба это пазл
и сколько бы ты его ни складывал
всегда получаешь одну и ту же картинку
ты так надеялся собрать готический собор
а получился магазин
ты хорохорился: да наши утки вашим лисицам
горло перегрызут!
набрался смелости разрушить все
и снова построить собор
но снова получился магазин
но сегодня свеча памяти горит в твоем сердце
ты идешь дальше
вот старый туалет
который никогда не использовался по назначению
и потому кафель пола всегда был чист
здесь ты впервые попробовал сигарету
впервые дрался до крови
такой яркой на белом кафеле
ты протягиваешь руку
дверь не заперта
ты открываешь ее и видишь россыпь наркоманских шприцов
и только потом замечаешь безумные глаза
и нож
летящий тебе под ребро
и кровь снова такая яркая на белом кафеле
и успеваешь понять: смерть это поле
и в нем растет только дождь
Tatiana Retivov
AT THE PALACE BAR IN MISSOULA
You sit at the bar absorbed in memory.
A strand of hair leads you to another.
The lady with the run in her stocking is me
and someone else you met in Marseille.
You left her in a dark stained room
with rusty springs and flushing bidets.
She comes to life. Through this weathered nylon
my winter flesh peeks out.
Your drink spills all over my legs.
But this is Montana, there are no bidets.
My bed has no springs, it’s flat on the floor.
You order a beer and look at me crooked.
She had grey eyes and soft lips, in Marseille.
My smile’s like hers, you tell me.
But there is no musk here to sweeten kisses.
Mountain winds make lips taste
like ice, feel like empty skins.
In Cannes, I walked alone by the sea.
Dark Algerians followed me
with crumpled franc notes. French women know.
They swat them away like flies. I had to run.
Memories lose shape like aging stomachs.
You still think I’m the one in Marseille
while this hole in my stocking keeps running.
Julia Samorodova
Планета взрослых
Планета взрослых это навсегда
для тех кто спит, покуда города
переливаются: то меркнут то светлеют,
звенят ключи, поскрипывают двери
и чей-то смех звучит из темноты,
качается весенний мягкий воздух,
подвижные табачные цветы
лениво распускаются. Как просто,
как яростно из тьмы, из ничего,
из недр огнеустойчивого пепла
выскальзывает месяц кочевой
…и прячется. Влюблённые на землю
не смотрят. И не в силах утерпеть,
легко, как свечки, вспыхивают окна
и трогательный дождь желает петь,
а клен – дрожать и романтично мокнуть.
Их не уговорить, не удержать,
они бегут – им есть куда бежать,
качается весенний мягкий воздух.
как далека еще пока планета взрослых!
Kristina Kryukova
Охота
Гой, знаменитый охотник, на лов!
Доезжий, поддергивай шпорами!
Ноги породистых рысаков
Дымятся и бьют подковами.
Вдали, за стеною густых ветвей,
Добычу тебе приготовили.
Охотничий оклик для всех псарей:
– Не выпить нам, други, на крови ли!?
Стая борзых, страшное варево!
Лань не бежит, а стоит пред тобой!
Только вот с ней олененок палевый
Окровавленный, полуживой….
Бархатным взглядом, не знавшим гнева,
Молит она в порыве гОря:
– Лучше меня отправьте на небо,
Но не дитя моё дорогое…
Лежит на поляне убитая мать,
Заслоняя ребенка от прочих,
Мне никогда, никогда не принять
Ваших законов волчьих!!
Yuliya Malygina
Двенадцать
— Бандиты — тоже люди, дорогая,
ну что же мы не люди — дорогая?
Возьмём тебя на стрелку, чтоб рамсила,
чтоб говорила все свои «понеже» —
от хохота умрут, поди, ребята
и скажут: «ну кого вы привезли?»
Давай своё про Гитлера, про войны,
про как там — гуманизм — ну чо зажалась?
Да ладно, мы не тронем, ты чего,
и винегрет свой заправляй, мечи на стол.
А я стою на погребе с картошкой
и рыбным фаршем —дёшево достался
и думаю: «вот только бы не в погреб».
А винегрет — ну ладно, что тут сделать.
А за окном орут на вишне соловьи,
и только бы соседи не вернулись —
мы сняли огроменную квартиру,
мы все — студенты, нас двенадцать человек,
но все — студенты, эти — местная шпана.
Не помню, как оно всё замутилось,
как я проснулась, как хрипела кодла,
как я смогла в неё залезть и разделить
на части и за мной закрылась дверь.
Я оказалась в сиплом коридоре:
один орал от крови на лице —
ему почти отрезали ноздрю
и кровь лилась на грязные перила,
он смахивал её и взглядом мутным
ощупывал пространство и рычал.
И воздух вис. И речь не появлялась.
И я была на этой стороне.
Как бьётся дверь! Умелые удары
раскачивают дверь, а там — двенадцать
и кто-то уже прыгает в окно,
да точно, там танцор и он боится
и он летит в окно, страшнее травмы
та кодла — бьётся дверь — твои удары
страшнее, чем пришествие … — о чём ты —
так бьётся дверь, как будто кровь в аорте
и хлещет ярость — благородные удары —
и помощь ниоткуда не придёт.
О чём я думала, когда к двери вставала?
Всё время, что по двери колотили
я ритм считала, чтобы встать к двери —
ведь там двенадцать, я случайно здесь осталась
и значит я должна, ведь кто-то должен!
Я встала, чтобы всё остановить —
безумная, понеже, тоже люди
про гуманизм, про зло, твои удары —
я встала я сумела я стою
Anastasia Kartavtseva
Чернобурка
Небо расчерчено: метр на метр.
Двор – точно так же…
Свернусь на земле
В ржавеющей клетке.
Отдохну.
После снова копать,
Раздирая уставшие лапы о сетку.
После снова хватать за огромные лапы тех,
Кто бросает куски тёмно-красного солнца,
Которые пахнут живыми коровами, козами, курами.
Эти огромные говорят:
“Вот отличная чернобурка.
Только злющая –
Так и хочет цапнуть за пальцы.
Ух!”
Я рычу им в ответ:
“Загрызу! Убегу!”
Эти скалятся…
Так и скатывается день.
День.
День.
У забора лысеет дерево.
На его плешивую голову сыпется пепел.
Огромные точат нож,
Меня загоняют в угол обледеневшей клетки.
Рычу и кусаюсь – б;з толку.
Держат за лапы,
завязывают пасть,
режут наживо,
обдирают мех.
Горячо и холодно.
А они смеются:
“Не такая резвая,
если голая?”
И кидают в кучу с другими отходами:
Уже не чёрными и не рыжими.
А я выжила.
Учусь одеваться в тряпки,
Учусь не кусаться и не рычать.
И никто не догадывается будто:
“Девушка, посмотрите, какая шубка!
Отличная чернобурка!
Покупайте. Сидит, как влитая!”
Медленно касаюсь
потрескавшимися пальцами меха,
Набираюсь смелости:
“Покупаю”…
Дмитрий Близнюк
The Greyhound of Black Earth
опавшие листья липы в парке,
точно желтый скелет борзой,
покрытый лаком, каждая косточка плюсневая.
полоски ребер, как бракованные детали рояля,
и воображение наделяет
плотью,
обмазывает красной глиной, сетью тягучих вен.
натягивает короткую черную шерсть, как рейтузы с начесом,
приращивает острые уши на сухожилиях,
вставляет глаза.
соединяет зрительные нервы со зрителем и гончая
чернозема вскидывается, и тут же заваливается на бок.
в легких вместо воздуха – остатки дождя
с каштаном и монетой,
легкая судорога ветра, мышцы еще не разработаны,
сердце жесткое, как новенькая клизма.
а тварь творения
с черным блестящим отчаянием смотрит на меня,
не в силах подняться и побежать,
унюхать кролика. ничего, я подожду.
я тебя наполню сознанием,
красным утерянным сандаликом с налипшими песком.
я здесь надолго – в этой осени.
сколопендры берез ползут по небу,
троллейбусихи в ярких пятнах рекламы.
я буду тебе папой и мамой.
вот так достаю из небытия
из теплой сумки кенгуру не идею, но нечто иное:
ушастая, прозрачная, как цепь бензопилы, в машинном масле.
здравствуй, говорю, я тебя оживлю.
вот пень спиленного дуба и кольца внутри светлы –
со стороны, точно зародыш младенца в разрезе древесном,
и призрак шевелит губами, как нога тапками,
формирует слова, что-то хочет мне сказать…
да, я волшебник.
и пусть нет у меня власти над миром,
прямой и грубой, как хотел бы мой живот, мой кошелек.
но, когда записываю в уме формулы звезды и песка, бурьяна,
высасываю из дырочки яйца птенца,
происходит оцифровывание бытия для Бога.
человечество – больное дерево, ветки трухлявы,
точно кости изъеденные туберкулезом, но можешь не прятаться,
я чувствую тебя,
мерцающий фиолетовый зверь вселенной.
с желто-красным оскалом ночного Макдональдса,
млечного пути,
засохшего сыра старушки с пуделем в мышеловке сквера.
смертные снаружи, внесмертные внутри.
я – та причина, по которой нас всех стоит спасти,
или просто не есть,
не удалять с компьютера.
***
. "I’m excited to welcome you to this issue! We’re fortunate to be able to feature Dmitry Blizniuk, a poetry powerhouse in his own right, and translator Sergey Gerasimov, who also offers us one of his own poems, along with some new poets in Blizniuk’s network of Ukrainian and Russian poets, most of whom are translated by Gerasimov. If you’ll recall, we previously featured Dmitry and a group of others of his friends in Issue #22, along with translations by Sergey Gerasimov..." (Редактор Дэйв, из вступительного письма
Мы используем файлы cookie для улучшения работы сайта. Оставаясь на сайте, вы соглашаетесь с условиями использования файлов cookies. Чтобы ознакомиться с Политикой обработки персональных данных и файлов cookie, нажмите здесь.
