Ревную и прощаю, и терзаюсь. Пусть !
я извлекаю злость и ножик в позолоте.
О, ты соперница, которую боюсь,
Ты мельница, что все перемолотит.
За твой надрыв и ледяной расчет,
За изощренность слов, за паузы, за стансы,
За рысий взгляд и нервный рот,
Я в суеверном сне заламываю пальцы.
Я птицам в клетку не насыплю корм,
И лошадям не дам от бега отдышаться,
Я мужа не впущу в его же дом,
Пока Мы будем в нем с.о.п.р.и.к.а.с.а.т.ь.с.я.
--------
Не задумываясь, мимо,
Кружит шарик казино.
Знаю я, что быть счастливой
В той игре не суждено.
Знаю я, что стихнет ветер
До заутренней зари.
Мне, познавшей, быть в ответе
За растраченность любви.
Не раскаиваясь, с миром,
Закрываю ворота.
Знаю я, что пахнет миррой
Чистый воздух Четверга.
Знаю я, что платье схимы
Не заменит мне фаты,
Знай и ты, что был любимым
От рассвета до черты.
Я раба и я тигрица,
Я война, но без меча.
Завещали мне окститься
Хоть на плахе палача,
И утешиться во тризне,
И забыть, что светом жизни
Мне была его свеча,
Согревавшая в зарницу
Холод моего плеча.
Я юдоль и я криница,
Я бессмертная печаль,
Суждено мне претвориться
В несжимаемую сталь,
В несгораемое слово,
И разбив земные ковы,
Утопить себя в хрусталь,
Чтоб от дней своих укрыться
В неизведанную даль.
На краешке облака лёжа
И глядя на грешную землю,
С покрытого саваном ложа
Красавица Голосу внемлет:
- Была ты коварной и гордой,
Немало сердец загубила,
За злобу, жестокость и подлость
Лежит твоё тело в могиле,
Где черви его доедают -
Нет царственных прелестей боле,
Увы, не достойная Рая,
Ты… станешь моею рабою!..
- Пока отдыхаешь спокойно,
Но вскоре приступишь к работе:
Своею чудесной косою,
Как раньше бесчувственной плотью,
Заманивать свежие Души,
Которые, в Рай собираясь,
Лишь били нещадно баклуши,
И толку с них - самая малость
На грешной земле, больше горя;
Своею косою-удавкой
Ты каждую Душу спокойно
Привяжешь к “Чистилища лавке”;
Оттуда в Харона объятья
Отправятся - к Первому Кругу,
Там Данте готов поджидать их,
А также друзья и подруги…
- Но что со мной станется, Боже,
Коль выполню ловко заданья –
Надеюсь, в итоге я всё же
Не обречена на страданья?
Служить тебе буду достойно,
И ты пожалеешь бедняжку?
- Возможно, коль буду доволен…
Прикрой (стыдоба!) свои ляжки!..
На краешке облака лёжа
И гладя истлевшее тело,
Мечтает о милости Божьей
Красавица в саване белом…
пародия
На краешке облака лежА -
красавица наткнулась на ежА !
случился с ней припадок тяжкий -
ведь Еж пробрался ей под ляжки.
Харон и Хорошевский - тут как тУт -
все до одной иголки выдернУт.
Красавица такому избавленью рада,
ну а читателям остались круги ада.
Коварные мнят себя гордыми,
Но гордый - коварства не знает...
Пусть небо застелется одрами
И в облако черви вползают,
Пока Хорошевский празднует,
Попользуйтесь плотью, красавицы,
Насытьтесь утехами разными
Со всеми, кто вам понравится.
А после, придет протрезвевший
С Хароном и Данте в обнимку.
Все трое – Судия – Вития и - Леший.
И Леший с вас снимет косынку
И нежную шею придушит,
А после погладит вам ляжки,
Заглянет /нескромно/ под "чашки",
И крякнет «поэзию» в уши.
Держитесь, красавицы выше-
там - где другие законы,
где ваши тишайшие стоны
не только Всевышний услышит.
Жизнь непроста.
Смерть многогранна.
С верой в Христа
Спит Дона Анна.
Спит Командор.
Скромно и смело
Спят с давних пор
Гамлет, Отелло.
В гроб Дон Гуан
Снёс васильковый,
Модный кафтан.
Для Казановы -
Дочка, жена,
Сваха, невеста -
Где-то нашла
Тихое место...
Сколько их, Бог,
Тех, кто из блюдца
Выпив, не смог
Утром проснуться?!
Выскоблив лбы
Жизненным стажем,
Скоро и - мы
Где-нибудь ляжем.
10.01.2011
пародия
Исповедь Музы
Жизнь не проста.
Это - открытие !
Ой, неспроста,
спит общежитие.
Сам Комендант,
без предохранения ,
Спит с И.Арманд,
с Джульетой, с Офелией.
Предела не зная,
поэт Хатеновский,
в поту забавляет
девок заморских,
студенток, старушек,
невест, разведенных,
горбатых, в веснушках,
резино-бетонных.
Сколько ж их, Боже,
прошло сквозь имение,
чтоб для витии
пришло вдохновение.
Поэту немного ведь
нужно для пуза -
чтоб в четверть второго
отдалась и муза.
Скажу не рискуя -
к нему на бумагу,
под рифму такую
я точно не лягу.
Мне сегодня приснился Есенин:
Свежий в стельку и трезвый в дым;
Был на правой сапог по колено,
А на левой ноге серый пим.
Брюки с напуском, косоворотка,
Залихватский картуз набекрень,
Да простая земная походка
Уроженцев глухих деревень.
Был он весел и близок всем в доску,
Симпатичен и нежен, как мать,
Колыхалась ржаная прическа,
Если он принимался ржать.
Ржал на отмашь, как тот жеребенок,
Что скакал за железным конём.
Не кривлялся ей богу–ребенок:
Дик, естественен, чист во всем.
Да! Смешная на нем одёжка…
Почему ты приснился мне так?...
Не ответил Есенин Сережка,
Застеснялся, смешной чудак.
Пародия
Мне во вторник приснился в потемках
Протрезвевший глазами Гомер,
Он стоял, как должник на разборках,
Исправлял стихотворный размер,
Литератор Потемкин с присказкой,
Свежий в стельку, и трезвый, как дым,
Бил по пальцам поэта указкой,
И твердил: «Ты быть должен слепым».
А в четверг мне приснился Вертинский,
Он вертел рукавом у виска,
И с фингалом под глазом, что слился
Со слезой, с ним рыдала тоска.
В воскресенье проснулся в пол пятого,
От того, что в постеле храпят:
Мандельштам, Пастернак и А.х.м.а.т.о.в.а.
И, Потемкин(!) , в ночнушке до пят.
Был он весел и близок всем в доску,
И Есенина вслух порывался читать,
Колыхалась Пегаса ржаная прическа,
Когда он над кроватью пытался летать.
Роковая открылась картина,
Когда утром проснулся в Шабат:
Мне Вильям подсказал, и Марина,
Что Мих Мих им двоюродный брат.
Если завтра приснится Потемкин -
На Парнасе посаженный Кинг,
Свою Музу засуну в котомку
И нырну в поэтический свинг.
Михал Михалыч, ничего личного и не обижайтесь - это всего лишь дружественные рифмы к вам
как ваши рифмы дружественны к ним.
Не прерывайте музыку
аплодисментами.
Еще побудьте с ней,
Наедине,
чуть-чуть.
Обвейтесь послезвучия
Невидимыми лентами,
И, может, в этом неводе
Вы выловите суть,
Нерентабельно пошло
мелочь разменивать мелочью.
Уж, лучше сидеть, чем желать,
но бояться украсть,
Уж, лучше – персона нон-грата
в миланской примерочной,
чем из прошлых коллекций
напяливать новую масть
на старую жизнь – out let,
secound hand отполированный,
китайский кутюр, ширпотреб,
суррогат, аватар.
А глаза всех святых, в образах
под пасхальной иконою,
синевей синевы, охраняющей
львов на воротах Иштар.
Настанет час, задернет время
Шершавый занавес недрогнувшей рукой,
В слепую ночь исчезнут наши тени,
И мы останемся одни, наедине с собой…
И в эту ночь мы вспомним о прощенье,
И в исступлении молитву обратим к стене,
Как Фауст в остановленном мгновенье,
Мы, в эту Нощь, всё вспомним о себе.
И перед нами развернутся в отраженьях,
С разбросанных осколков треснувших зеркал,
Ошибки наши, наши прегрешенья,
Засохший сад и недостроенный причал.
В размытых отблесках покажутся чужими,
Свои улыбки, что ушли от нас, давно,
Надежды наши, полу- неживые,
Голубоватой дымкой ускользнут в окно.
И мы поймем, что нам не станет притворяться,
И врать другим, чтоб правду доказать,
Мы скажем – лучше отдавать, чем отдаваться,
Что лучше не винить, чем не прощать.
И мы поднимем занавес на сцене,
Своей рукой, и время даст нам шанс,
Настанет день, мы жить научимся без тени,
И в новом свете мир узнает нас.
«Только не уходи»,
эхом боли вторили мне губы,
и дрожала рука, не посмевшая лечь на плечо,
только память была
воспаленней китайской простуды,
и сочилась обманом незажившая рана еще.
Ты был счастлив вчера,
когда был ты слепым и покорным,
когда пахнул сирэнью французский отель,
но сирэнь отцвела,
я запиваю снотворным
твоих запахов пряных прощальный коктейль.
с мягким шепотом трав
и с полетом сорвавшихся листьев,
с каждой ноткой зари,
что играла рассвета струна,
я вкусила одно
непреложное правило жизни,-
когда ей недовольна –
слишком быстро проходит она.
kак хочет нового седая голова,
но вместо ужина – голодная молитва:
Ты пригласи меня в свой постоялый двор,
Прошу, как просят милости, или прощенья,
И, как в последнем слове уличенный вор
Перед судьей, молю о снисхожденье -
Забыть прощальный аромат из желтых роз,
В котором память может раствориться,
Чтоб на мосту, перелетающем Оос,
В теченье легком снова отразиться;
Ты пригласи меня в свой черный лес,
В котором столько воздуха и тени,
И я тогда, как схваченный беглец,
Перед тобой паду на голые колени.
И я услышу голос Виардо,
И через «Дым» со мной заговорит Тургенев,
И, как последнюю надежду, на зеро
Свою любовь поставит одержимый гений.
И через время ляжет параллель,
И словом свяжет тайные аллели,
Под хруст щебенки Лихтенталевских аллей
«Курхаус» отворит резные двери.
Я буду знать, что по велению Петра,
Направо повернется старый флюгер,
И вместе с ним везенье до утра
Со мною будет в черно-красно круге.
Но !!! Если я удаче не к лицу,
Фортуны луч предательски зачахнет,
Тогда поймут в Шварцвальдовском лесу –
«Здесь русский дух, здесь Русью пахнет!».
В тот миг услышишь ты, германская земля,
Не Шумана и Брамса дивные хоралы;
А в отголоске звонов древнего Кремля
Узришь панславянизма дикие оскалы.
Пусть все мои жетоны и гроши
Твои менялы заберут сегодня -
Ты будешь знать,
что шире нет души,
Чем русская,
как нет души опустошенней.
Как неудержимо под утро поют сверчки.
Сверим часы – "Мата Хари" восходит в семь,
значит, для жизни – целая вечность..., почти,
и кофе успеют подать в постель.
Значит, с последним клиентом закроется кабаре,
и - раньше, чем ветер взлохматит морскую гладь,
порвет прошенье о милости Пуанкаре,
мне на него, как на девственность, наплевать.
Быть прощенной – это, значит, уже, как "не быть" -
Как разбиться волной о волнорез,
или ушком цыганской запутаться в нить,
чтоб заштопать на сердце у трупа разрез.
Вырез на блузке без пуговиц – нараспах,
так легче дышать и целиться грудью в ствол.
Один из углов треуголки замялся, ах…
Ах, какой за решеткой остался простор…
Послушайте, мальчики, в этих багряных садах
между прошлым и будущим прячется смерть.
Была проституткой ли – да, изменницей – нет...
Снимите повязку с глаз - буду в глаза смотреть.
Двенадцать присяжных - апостолов - палачей,
двенадцать любовников, клятв и «финито комедия ля»,
oдним залпом с одиннадцати плечей, крича, в меня...
И только Иуда - один , не стрелял, промолчал.
---
Сто граммов свинца жгут не горчей крапивы,
Запомните, мальчики, как выглядит смерть на просвет;
И в это утро каждый из вас, по-своему, был
прав, и только один, по-моему, так, беззастенчивo, нет…
Я тебя всегда встречаю, как в ночи зарю.
И печаль тебе вручаю, как печать, царю.
Я из рук твоих, взахлёб, буду небо пить,
И пшеницей слов твоих, буду птиц кормить.
Я тебя предвосхищаю, тихий вдовий плач…
Ты спаситель мой, я знаю, ты и мой палач.
И платок мне в схиме ты не дашь надеть,
Чтоб огонь волос моих продолжал гореть.
Возвращения не чаю, не служу земным божкам,
Я друзей твоих прощаю, и долги врагам воздам.
Слышишь, как спокойно бьется сердце в ишемии,
Голос твой по венам льется песней Иеремии.
В такую ночь рождаются титаны
Под полу-шепот полу-стон кариатид,
И открываются блаженнейшие раны,
И воском в лаву плавится гранит.
В такую ночь порочного зачатья,
Коронованья слов и развенчанья уз,
Частицы сёстры и глаголы братья
Скрепляют рифмой свой союз.
Небрежа
Флоренс Александра
Из утробы – к облаку,
Где качель,
Взять накидку, сотканную,
Из потерь.
И вернуть покинутым
Благодать,
Свою радость шепотом
Уступать,
И на землю бренную
Пухом лечь,
Чтоб житейской скверною
До конца небречь.
…без теченья рыбы немели,
и дрожали непрочные швы.
Был завет. E Lucevan le stelle -
над дорогой. И были волхвы.
Благовещенье – тоже причастье.
И любовь без объятий черства.
На солому и теплые ясли -
расстилали постель Рождества.
Берега под стремниной потока
шлифовали свою крутизну.
Начиналась другая эпоха,
и душа обретала цену.
И алели гроздья рябины,
и не в срок распустилась айва,
и какая-то странная глина
под руками лепилась в слова.
И в ту ночь указательным пальцем
щекотал старый ребе дитя,
и дышала неслыханным счастьем
с виноградом засохшим кутья
Авторы Произведения Рецензии Поиск О портале Ваша страница Кабинет автора
Я в чашку c кофе добавляю молоко
Флоренс Александра
Я в чашку с кофе добавляю молоко,
но не парное молоко, топленое.
дожди парные пролились давно,
осталась жизнь - как круассан - слоеная.
А время, как кондитер в брассери,
Все месит тесто слой за слоем,
И все неймется мне в груди,
Пока пирожные заваривают горем.
И вместо сладкого на полднике моем
Стоит коробка с рафинадом страха,
Нет он не мой, и он попал в мой дом
по импорту, как тростниковый сахар,
И этот страх - остывший кипяток -
он крепкий кофе не заварит,
он, как последний, ускользающий, глоток,
Когда застрянет в горле - я не знаю.
Я в чашку с кофе добавляла молоко,
Как в жизнь свою - топленую и пенную.
Испечь слоеное печенье так легко,
Как расслоить себя на всю вселенную
Я простився з Майданом. На мить, на час, на жаль...
Моє серце залили рідким брудним свинцем.
Смерть гірка, як десертний гіркий мигдаль,
На останній вечері синів зі своїм Отцем.
Над Майданом сьогодні – весна, весна, весна.
Оживає під небом контужена катом земля.
Я допив свою долю до дна, до дна, до дна,
Щоб прозора вода не cкінчилась у «журавля».
Ты был счастлив вчера,
когда был ты слепым и покорным,
когда пахнул сирэнью французский отель,
но сирэнь отцвела,
я запиваю снотворным
ее запахов пряных прощальный коктейль.
с мягким шепотом трав
и с полетом сорвавшихся листьев,
с каждой ноткой зари,
что играла рассвета струна,
я усвоил одно
непреложное правило жизни,-
когда ей недоволен –
слишком быстро проходит она.
---
Вільний автопереклад
-
«Тільки ти не іди»,
За луною вторили це губи,
І тремтіла рука,
Що не сміла обняти плече,
Тільки пам`ять була
В лихоманці палкої застуди,
І як зрада сочилася
Незагоєна рана. І ще
Вчора я був,
Як сліпий і покірний,
Коли пахнув бузком
Флорентійський готель,
А сьогодні - журба,
Я запиваю снодійним,
Твій нудотно солодкий,
Прощальний коктейль.
Десь у шепоті трав,
І в польоті зірваного листя,
Що зануриться в небо
І мине в небуття,
Я засвоїв до тями ,
Одне правило чисте:
Без кохання і волі
Непомітно минає життя.
Когда душа молчит, пресыщенная сутью,
Когда рука ласкает вместо девы лютню,
Чтобы не сбиться на изменный лад,
За каждым звуком вновь приходит ряд
Реприз, созвучий, пауз, повторений,
Вплетая в память кружево видений,
И вслед за ними возвращаются года,
Прикосновеньем мнимым радуя, когда
Река из берегов выходит в устье,
Мы упиваемся туманом послевкусья.
Ты был мне ближе моего дыханья,
С тобой молчала тише снов,
с тобой прощаться - было испытаньем,
Из рук своих я над тобой воздвигла кров.
Ты помнишь, как клялись мы, жизнями меняясь,
Когда друг другу в жертву сватали себя ?
Теперь с открытой раной жить я примиряюсь,
Теперь боюсь я – что же ждет тебя ?
С того мгновенья и
до сих пор,
сосредоточилась для каждого, кто дышит,
вся ценность жизни
в цельности ее последних,
по модулю таких же, как и первых,
по вектору – уже бессмысленных минут,
когда мы, наконец, находим
доказательства существования вопроса,
в котором не нуждается ответ.
Что ж мне назначено
В крайнем ряду –
В аду ли пристанище,
Иль отрешенье в раю ?
Милость карателей
На суде подлецов,
Смех надзирателей
Под скрежет оков,
Гангрена покорности
Продажной толпе,
Забвение скромности,
И гроб в нищете?
Пусть мало досталось
Мне в этой судьбе,
Довольна я малостью –
Быть нужной тебе.
В тот судный день кукушка на двоих
Нам славы больше чем годов накуковала,
Две пары стоп в обитель на постриг,
На шпалы встали с одного вокзала.
Благословились мы одной рукой
На суд страстей и на любви поруку,
И с одиночеством в себе нашли покой,
И в одиночестве с толпой узнали муку.
погост
Флоренс Александра
Не в то время родился,
подбирая слова,
До рассвета умылся
я росой серебра.
До заката простился
с молодою вдовой,
И в дорогу пустился
за живою водой.
Но с разбитой дороги
я свернул на погост,
Где трескучие дроги
и заброшенный мост.
На холме за часовней –
там кривые кресты,
и растут в изголовье
неживые цветы.
Синий пруд за рекой
охраняет верба.
"Здесь твой дом и покой
мягко стелет трава".
Авторы Произведения Рецензии Поиск О портале Ваша страница Кабинет автора
По всем приметам будет дождь
Флоренс Александра
Ждала, былое уходило,
соленая душа моя
уже не помнила и не любила,
и только ливня нового ждала.
Кот не мурчал, дорога не клубилась,
пустым предчувствием дрожала рожь,
и облака свинцом налились -
по всем приметам будет дождь.
Дыханье камнем сжало грудь,
земля застыла в ожиданье,
все небо растворилось в грусть,
о, как верны старинные преданья.
В полете ласточек над гладью
заметны суета и дрожь,
и ни одной строки в тетради -
по всем приметам будет дождь.
Природа замерла и ждет,
не потревожит зыбкого молчанья,
земля и небо слились. Слет
парит, теряет очертанья.
И ты молчишь, и ничего не ждешь,
последние мечты напрасны,
сегодня на сердце ненастно,
по всем приметам будет дождь.
где в отголоске послесловий,
среди обид и укоризн,
мы утешение находим
в объятьях раненых страниц...
2
НН
----------
... и вот тогда, из этих риз,
Что устилают состраданья грани,
Мы выберем всего по пять реприз,
Из тех, что ранят, лечат, снова ранят…
И, где-то - перед - алтарем души,
Но - точно после - жертвенного ложа,
Заточим два пера о палаши,
По пять реприз на лист один положим.
И мы поймем - без всех- из этого листа,
Израненного надписью неровной,
Что ты - палитра моего холста,
А я тугая кисть в руке единокровной.
Уж чую гулкие шаги
Флоренс Александра
Уж чую гулкие шаги,
уж осязаю жгучее дыхание,
уже вхожу в запретные круги
и прикасаюсь к дверце ожидания,
глотаю с ветром пыль дорог
И наслаждаюсь отрешения послевкусьем,
Но палец, предвкушающий курок
уже лежит на нитевидном пульсе.
Молюсь усталости отверженным богам,
срываю с плоти тесные одежды,
верна лишь недосказанным словам
и верю лишь несбывшимся надеждам
Как же – намертво - я привязалась
к этим звукам, и к этим рукам.
Как же – коротко – мне досталось
быть противо - ядьем - твоим слезам.
Каким цветущим был за поляной
у дикой розы – не стебель – ствол !
Был голос твой – моим приданным.
Каким – нелепым – стал укол.
Какими – тихими – крылья стали,
Когда остался – без пары – взмах.
И как приблизились - к свету - дали
когда ты выплакал - вдовий - страх.
Какой вернулась – песня – сладкой,
каким - скорбящим - стал пустырь.
Я стала – тенью – твоей оглядкой,
стал лишним – третий - поводырь.
Была - дорога - такою долгой,
Такими – острыми – были следы.
Была я – вымолена – у Бога,
Осталась – падчерицей – у судьбы.
И перед той секундой, когда - неспешный,
Готов был Хаос вернуть нам близь,
Я каждой клеткой своей – истлевшей,
Молилась Хроносу – не обернись
От станции Сан Марко отходит теплоход
«До встречи» - реже, "к расставанью" – чаще.
Сигнальщик время в отраженье вод
Все бьет в колокола с одноименной башни.
По прокурациям Сан Марко гуляет маскарад.
Крылатый лев на вечном постаменте
Благословляет странников отверженных парад
От площади сует к «неисцелимых фундаменте».
На площади Сан Марко приливная волна
Из ниоткуда прибывая заливает камни.
И кажется, что время не имеет дна,
И протекает прочь через любые ставни.
За мистикой Сан Марко скрываются века,
Как будто замерев в теченье акведука,
Здесь Лета – Гранд Канал, а не подземная река,
а площадь – голубятня у Святого Духа.
Возюлюбленной цветов - что значит подношенье?
Флоренс Александра
Возюлюбленной цветов - что значит подношенье ?
Признанье свежести, символ естества ?
Ужель любовь нуждается в таком сравненье,
ужель тропа любви познанья так проста.
Цветок любви зимой в бутоне
еще закрыт и нервно ждет,
когда весной
услышит - в журавлином стоне -
призыв начать влекомых душ
насущный /и смертельный/ слет.
Сорвать живой цветок и подарить любимой ?
как будто разрешить таинственный вопрос ?
О нет, так можно только надорвать картину,
вкусив лишь горький шлейф прощанья
в запахе мимоз.
Когда-нибудь,
той позднею весной,
когда ответ готов и /больше/
не нуждается в вопросе,
подумаю, как было б хорошо
вернутся в ту, единственную
/и незапамятную/ осень.
Тот пьет из глины,
этот из стекла,
а кто-то пьет из кубка
благородней
моя же чаша так проста -
я пью росу
из сложенных ладоней.
Из меня всю жизнь выжимали,
чаще - по капле, как милость,
реже струей – но до сухого остатка,
моей самобытности ликвидность.
Теперь жизнь, как у цапли,
сосредоточилась в пятках:
на одной стою,
рассекая течение времени,
другую поджал,
чтоб убежать не отважиться,
и, уязвимый только
беспамятством,
сын ахиллова племени,
всё жду,
когда выстрел и пятка
в одну рифму свяжутся.
Когда я читаю Бродского
я ощущаю, как движется мозг,
как создавая трехмерность из плоского,
в первозначимость слова уверовал Бог,
как разум в неравной погоне за временем
без покровительства веры молчит,
как, наделенный свободой и зрением,
за ускользающей вечностью носится «Жид»,
как смерть расставляет немые границы
между памятью, именем, маской лица,
как воспаленный прощением, взгляд с Плащаницы,
палача обнимает взглядом Отца,
как держат атланты, смиренно и чинно
вселенского храма неф-небосвод,
и только их слезы, под песни невинных,
скрывает теченье всезнающих вод,
как в лазурных каналах безбрежных заливов,
где в отраженье пространства закончился круг,
с прибоем о камни, для неисцелимых,
все бьется надмирный и страждущий Дух.
и было Рождество
Флоренс Александра
Была зима. И первый день недели
уже виднелся.
Пастухи в ночном привычно коротали время.
Еще привычнее коротало время
и без того недолгий способ
существования белковых тел.
Голодному шакалу диск Луны
напомнил про лепешку с мясом,
и несогласие с таким меню
прошило небо сиплым воем.
Овца, отставшая от стада, не помышляла
(законам Исаака вопреки)
своими «бэээээ» противодеять силе,
чей музыкальный слух
легко мог перевесить чашу,
и, потому молчала,
и плелась к своим,
предпочитая камни обходить,
чем собирать или разбрасывать.
Пастух, обученный считать
из кулака выдергивая пальцы,
с удивлением вскинул брови, и,
кроме недостачи,
обнаружил прибыль света
в той части небосвода,
где очень тонко вяжутся дела.
Возвышенный рельеф на горизонте
в последний раз пытался
удержать рассвет. И снова тщетно.
Пропели петухи – уже без шанса ошибиться,
неспящие остались при своих,
заблудшая овечка добралась до паствы,
по склонам ночь спустилась в море,
и с первыми лучами к хозяевам
вернулись тени,
уже не оставляя места снам.
И каждый над душой своею - царь,
И каждому - Джокондовые дали,
И было все, как завещалось встарь.
И был день пятый
и Его распяли
Дели, Ахилл, делимое на части
Пока делитель остр,
Пока попутный «ост»,
Не отнесет тебя к Элладе,
Где незапятнанные bляди,
Оближут раны и споют
Герою гимн и будет счастье;
Его мы ищем там и тут,
Как тe тунцы - чтоб стать сашими,
Или овечки, чтобы подставить вымя
Кому от жажды невтерпеж;
А ты, Ахилл, затем живешь
Чтоб разделять делимое на части...
Тебе, Ахилл, героем быть по масти.
Молчи, Ахилл, привязывай сандалии
Покрепче к пятке,
И не играйся в прятки,
Там пропадают люди...
У Брисеиды груди
Упруги, пока руками не сожмешь,
Прижать их многие стяжали,
А ты, Ахилл, привязывай сандали,
А ты, Ахилл, точи острее нож,
Точи о шкуру Илиона,
Жизнь начинается из лона,
И жизнь кончается зане
Душа от тела прячется вовне
Войны, измены и печали.
Не гневайся, Ахилл, ты занесен в скрижали.
дай страждущим всего немного - Света
Флоренс Александра
Когда она во мне – она саднит
Шершавой болью. Инородным телом,
Кровавой коркой этот знак пришит,
К стволу, все пожирающей омелой.
Она как жажда, как двухполюсный магнит,
Вбирает соки и колодец испаряет,
И - тут же - влагу новую манит
В свое хранилище из берегов без края.
Я без неё – ничто, нигде, ничья…
Заря без утра и затменье без Планеты,
Брошь Мерлина – как метка палача,
На грудь десницей – Правою – надета.
И вот сейчас, когда настал предел,
Замкнулись кольца на запястье туго,
Я возраждаю пепел в наконечье стрел,
Без зависти, без сожаленья, без испуга.
Срываю брошь с груди - своей рукой -
Как мне завещано условием Завета,
И отдаю Тебе ! Возьми, вернись, открой !
Дай страждущим всего немного –
Света.
Берега в теченье протока
Шлифовали свою крутизну.
Начиналась сквозная эпоха,
И душа выкупала казну.
И Пророка впускала Медина,
когда в Мекке засохла айва,
и какая-то странная глина
под руками лепилась в слова.
И в ту ночь указательным пальцем
щекотал старый ребе дитя,
и дышала неслыханным счастьем
с виноградом засохшим кутья.
Авторы Произведения Рецензии Поиск О портале Ваша страница Кабинет автора
Ручей - близнец
Флоренс Александра
Из всех напитков я люблю - ручей -
лесной, прозрачный, безымянный.
Он, как и я - ничья - ничей,
и тоже кажется немного странным.
Иные говорят : слезой-росой
Его исток в горах назначен.
Но, я то знаю - он другой,
ведь камни, как и я, не плачут.
Ручей - не полноводная река,
и в судоходстве роли не играет,
но, посмотрите на его бока -
сплетениям корней он жажду утоляет.
и почему всегда и почему с тоской
ручей течет к отшельничьему ложу ?
И почему от первого глотка - покой,
а со второго - на него стаю похожа?
В тот судный день кукушка на двоих
Нам славы больше чем годов накуковала,
Две пары стоп в обитель на постриг,
На шпалы встали с одного вокзала.
Благословились мы одной рукой
На суд страстей и на любви поруку,
И с одиночеством в себе нашли покой,
И в одиночестве с толпой познали муку.
Сначала мы слепы,
и нас оберегают звуки,
и мир к нам прикасается
как шелковый атлас,
и мы к нему протягиваем руки,
и всё за горизонтом
привлекает нас.
Затем встречаем мы ее,
и с ней неведомые силы
в один клубок
вплетают нашу нить.
Чуть позже платим за любовь,
ценой прощания с любимым,
так стоит ли платить,
так стоит ли любить.
Нас все же продают,
и тут же покупают -
в одном флаконе сваренный навар,-
и предъявляют нам контракт
от рая и до края,
где жизнь - купец,
где жизнь - товар.
В сухом остатке только Я,-
В одном лице, в одном окошке,-
вокруг чужая, обезличенная рать,
и проводник в вагон
уже не подает подножку,
и отраженьем в зеркале
себя уже не испугать.
И вот сейчас мне кажется,
что я давно
цинично
раздражаю мушку,
что не она, а я
ловлю себя в прицел,
и этот поединок не игра,
и время – только
стружка, в которую
Эон-рубанок
превращает мой предел.
Весна всегда короче,
чем ее надежда,
и память об ушедшем
разрывает грудь,
и календарь, как стриптизер
на сцене без одежды,
срывает с плоти гиль
И обнажает суть.
И всякий – Гамлет, чей отец в могиле,
и даже, переживший смерть Полония, Лаэрт.
И если Бог не поселился в этом мире,
Так не фальшив ли мой в него билет
Я все вкусил…
И страсть, и голод,
И шепот рук, и звон цикад,
Я был , чем слыл,
Покуда был я молод,
И каждый вечер был мне рад.
Я все вкусил…
И свет и веру,
Страх, от прозренья при свече,
Я так любил,
Что был любим не в меру,
Когда ее рука лежала на плече,
Я все вкусил,
Вино и жажду,
Сомненья духа и презренья дым,
Я даже счастлив был,
Тогда, однажды,
Когда меня впервые обнял сын.
Я все вкусил,
И кровь и ветер,
Дешевый хлеб и дорогую плеть,
Я жил без жил,
За всех в ответе,
И на десерт вкушу я свою …. .
Пусть будут тьма и тишина,
и будет их союз,
и будут сны
в муаровом узорье.
Я не богам
пресыщенным молюсь,
я проливаю боль,
разбавленную кровью:
Из снов лазурных
Серафимом воплотись,
не шестикрылым –
шестинежным, шестистрастным,
шестью устами
к шелку прикоснись
на брачном ложе,
как одре – крестообразном.
Не останавливай свой
маятник-маяк.
Дай к исступленью мне
сигнал беззвучный,
и простынь разорви,
чтоб не поднялся флаг
о сдаче крепости
на милость невезучим.
Как сын Везувия
в меня ты низвергнись
жемчужной нитью,
водопадом, каплей.
Наполни влагой
пересушенную жизнь,
Или убей...
На выбор -
Что тебе приятней !
Помню, как в Отрочестве
Ангелы летали.
С ними вместе хочется
Снова полетать.
Знаю - в одиночестве
Люди умирают,
Бег-дорожка кончится,
сколько не бежать.
Вcе же, я пророчеству
Верному не верю,
В белой тихой рощице
Соку нацежу,
Да живой воды
В котелок отмерю,
На своей судьбе
Узел развяжу.
Я с моим Отечеством,
Как земля с корнями,
Переплетен намертво
Твердою рукой.
Приземлимся вечером –
Эсэмэсну маме,
И тебе. A к пятнице
Я вернусь домой.
Мы поедем в Кочеров
С Машкой, за грибами,
Землянику пряную
Будем есть с горсти…
Справа вижу очередь…
Командир, внимание,
Как же все не вовремя…
Милая, прости...
Где же эта ленточка,
чтобы жизнь измерить,
Где же эта рюмка,
чтобы захмелеть,
Где же эта правда,
чтоб ее примерить,
Где же эти ангелы,
чтобы долететь ...
Не гневайся, Ахилл, оплакивать потерю
Бессмысленно. Когда уже
Остался в неглиже
Забудь про зло –
Заказывай камзол
Буддисту-кутюрье, или еврею...
Без рукавов, конечно, и прорех.
Езжай, Ахилл, в Мумбай или Корею
Замаливать грядущий грех.
Учти, Ахилл,
Противник твой не так уж хил,
Чтоб побеждать его за взятку.
К подошве приторочь надежную заплатку
И верь, от веры зверенея,
Что пятка для тебя - яйцо Кощея.
Дели, Ахилл, делимое на части
Пока делитель остр,
Пока попутный «ост»,
Не отнесет тебя к Элладе,
Где незапятнанные bляди,
Оближут раны и споют
Герою гимн и будет счастье,
Что ищем мы и там и тут,
Как тe тунцы - чтоб стать сашими,
Или овечки, чтобы подставить вымя
Кому от жажды невтерпеж;
А ты, Ахилл, затем живешь
Чтоб разделять делимое на части...
Тебе, Ахилл, героем быть по масти.
Молчи, Ахилл, привязывай сандали
Покрепче к пятке,
И не играйся в прятки,
Там пропадают люди...
У Берсиды груди
Тверды, пока руками не сожмешь,
Прижать их многие стяжали,
А ты, Ахилл, привязывай сандали,
А ты, Ахилл, точи острее нож,
Точи о шкуру Илиона,
Жизнь начинается из лона,
И жизнь кончается зане
Душа от тела прячется вовне
Войны, измены и печали.
Не гневайся, Ахилл, ты занесен в скрижали.
Юрию Большакову
Флоренс Александра
Здесь недовольных нет, ведь относительность цинична,
Раз удовольствие - процесс, то недовольствие – итог,
аквариумный сом в борще покажется лиричней
чем свежевыжатый из сердцевины у березы сок.
На бедняка чадит без швов луженое кадило
Пока «палата мордов» над законами чудит.
Луна над шахматкой Земли, задумавшись застыла,
И проиграла времени в цейтноте ферзевый гамбит.
Лев-август растянулся в полуденной дреме,
Жара развесила себя, как перед выборами ложь.
Еще осталась пара мест для душ в раю-Гареме,
И пара вешалок в шкафу для обновленных кож.
И мы поймем, что нам не станет притворяться,
И врать другим, чтоб правду доказать,
Мы скажем – лучше отдавать, чем отдаваться,
Что лучше не винить, чем не прощать.
И мы поднимем занавес на сцене,
Своей рукой, и время даст нам шанс,
Настанет день, мы жить научимся без тени,
И в новом свете мир узнает нас.
ответ поэта-Джентльмена на дружественную пародию
(прошу обратить внимание на оборот "как, извиняюсь," употребленный автором)
Вы так бесцветны, вы так банальны,
Как, извиняюсь, проход анальный...
И с вами, Флоренс ( Бог не накажет )
По доброй воле никто не ляжет
Я Флоренс Александра отвечаю, принимайте
Моя постель – моя стерня,
А «извинять себя» - не избежать конфуза,
Чего вы взъелись, ведь не я,
Вам отказала в близости, а Муза.
А для меня вы просто – глупый страус,
Которого настиг за онанизмом тяжкий Рок,
И вы простерли к небу жирный анус,
А злость свою спускаете в песок.
очвдно от безисходности
господин Тихомиров-Тихвинский может быть вас тоже нужно удовлетворить ?
Эмпатия
Флоренс Александра
Федору
-----------------
Набеги волн
на берега сознанья
под скрип
несмазанных уключин
доказательств.
Удары весел
о песок
в кильватере сомнений.
Душевный мир.
Душевная война.
Терзание ума
песчинкой придорожной,
и ноги в кровь.
Хромой рассудок,
как остывшее рагу.
Измена. Вера.
Вновь измена.
Доверенность себе
на воровство,
и закладная без цены.
Попытка отрешенья,
и скука чувств,
и множество
однообразных отражений.
Жизнь – это то, что закончилось,
то есть, то, что не сбылось вчера.
Это – хроническая кровоточивость,
и не вспаханная стерня.
Жить – это значит скрещивать
руки другим на груди,
и в молитве последнего вечера
не помнить, что ждет впереди.
И снова не родной над головою кров,
И снова мой покой чужбиною украден,
И в незаконченном ряду нескладных слов
Все повторяю «Баден, Баден, Баден».
Как заклинанье слышатся слова,
скребется ностальгия - как тупая бритва,
Как хочет нового седая голова,
но вместо ужина – голодная молитва:
Ты пригласи меня в свой постоялый двор,
Прошу, как просят милости, или прощенья,
И, как в последнем слове уличенный вор
Перед судьей, молю о снисхожденье -
Забыть прощальный аромат из желтых роз,
В котором память может раствориться,
Чтоб на мосту, перелетающем Оос,
В теченье легком снова отразиться;
Ты пригласи меня в свой черный лес,
В котором столько воздуха и тени,
И я тогда, как схваченный беглец,
Перед тобой паду на голые колени.
И я услышу тихий голос Виардо,
И через «Дым» со мной заговорит Тургенев,
И, как последнюю надежду, на зеро
Свою любовь поставит одержимый гений.
И через время ляжет параллель,
И словом свяжет тайные аллели,
Под хруст щебенки Лихтенталевских аллей
«Курхаус» отворит резные двери.
Я буду знать, что по велению Петра,
Направо повернется старый флюгер,
И вместе с ним везенье до утра
Со мною будет в красно-черном круге.
Но !!! Если я удаче не к лицу,
Фортуны луч предательски зачахнет,
Тогда поймут в Шварцвальдовском лесу –
«Здесь русский дух, здесь Русью пахнет!».
В тот миг услышишь ты, германская земля,
Не Шумана и Брамса дивные хоралы,
А в отголоске звонов древнего Кремля
Узришь панславянизма дикие оскалы.
Пусть все мои жетоны и гроши
Твои менялы заберут сегодня -
Ты будешь знать, что шире нет души,
Чем русская,
как нет души опустошенней.
Одному знакомому незнакомцу
Флоренс Александра
Как слишком долго я тебя искал
Среди отринутых от Млечного пути пылинок,
На дне ущелий небоскребов ждал,
Когда найду следы поношенных ботинок
В медовых сотах памяти зеркал,
Хранящих ангелов из детства переклички,
И в нескончаемом гудке, с которым на вокзал
Приходят
и уходят в Лету электрички,
В мерцающих огнях, что милостивый Дух
Включает страждущим в конце туннеля,
И в теплоте прикосновенья нервных рук,
Которыми апрель рисует небо акварелью,
Во всех своих, и не врагах, и не друзьях,
Застрявших где-то у преддверья рая,
Во всех приснившихся, не начатых стихах,
Что ты закончил, век передвигая
Всего на сто шагов назад, до той,
Серебряной струны, что всуе рвать не смею.
Ах, если б ведал я своей судьбой,
То стал бы ты судьбой моею.
Клянусь, что я не так, чтобы ее впустил,
ну нет, она ведь даже и не ожидала.
Ты видишь, май-портной из ливня прострочил
На пол небес насквозь сырое одеяло.
Я шел домой, точнее раздвигал
ногами лужи, как герой из «Ералаша».
Она стояла у крыльца, ну, я ее не звал,
Спросил: «ты кто?», под шум дождя услышал: «Саша».
Ну, ты же знаешь, я не то чтоб так,
Да, без венчанья, но ведь в загсе обещался,
Ты представляешь, что она промокла, как
Одна прозрачная до… этих, стрингов, клякса.
Я сам продрог, как эскимосская мечеть,
А саша, то есть, - эта незнакомка !, так дрожала…
Ну, я в дом впустил ee, и чтобы обогреть,
сорвал с кровати нашей кружевное покрывало.
А дальше, это, было, как мы делали всегда,
с тобой, ну, чтобы, чуточку, согреться:
Немного виски под Дассена, и горячая вода
под душем и халат, чтобы прикрыть и обтереться.
Ну да, ну я забыл, что этот палевый халат,
нам подарила твоя мама на трехлетье свадьбы,
ну что, ты думаешь совсем, что я тебе не рад,
Что ? мы знакомы с ней ?, да нет !, да просто знать бы,
Что, ты вернешься вместо послезавтра, сразу в пять,
я б низа что, ни с кем, и пусть дождю неймется.
Ты понимаешь, я не мог предугадать,
Что из-за ливня твой полет в Москву сорвется.
Клянусь, что я не так, что я не то, что я не… я
Что мне куда ?, так там же дождь, так я же в тапках,
Ух, ну ты и стерва, то есть, я прошу прости меня…
и пулемет дождя,
И жизнь, как лужа, вся одна промокшая заплатка.
станет легче котомка с камнями раздора…
но все капли любви, что наполнили чашу,
Под куранты, что бьют на стенах Эльсинора
Довлачу до могилы, а, может, и дальше…
И днем и ночью ждет поэт прихода –
Решения про бизнес-план о замке на песке,
Что планы, что надежды, что свобода,
Когда кредит висит на тонком волоске.
А дома ночь, и дети просят кушать,
А банки вместо денег лепят чепуху,
Запаковав в залог недорогую душу,
За ссудою поэт идет к ростовщику.
«Жизнь без поэзии становится скучнее !»
Ростовщику сказал поэт, заканчивая стих.
«была б на треть она практически беднее…»
Пересчитав проценты, отвечает ростовщик
Я не вернусь. Без сожалений
Флоренс Александра
Я не вернусь. Без сожалений. Боле
Я не смогу о том сказать,
Что манит узника на волю,
И гонит в каземат опять.
А вы, кто был со мной доколе
Меня предали, верность не храня,
«Зачем?», - вопрос задайте доле,
Вы от себя самих отринули меня.
Вначале было Слово. Как беспечно
Его взяла я без стыда
И страха высшего суда,
Чтоб сохранить в себе навечно.
В хранилище, для воров неприметном,
Вдали от пошлости сторонних глаз,
я на себя примерила доверенный алмаз,
чтоб стать всего на миг бессмертной.
Вначале было Слово, это точно.
И в вечном споре я нашла конец:
Для дела совесть замуровывают прочно,
За Слово надевают кровоточащий венец.
Мы жизнь сжигаем, не спеша,
Затем кричим мгновенью: «все, довольно!»
Как одинока просветленная душа…
Тем, кто ушел уже не больно.
мир пуст
Флоренс Александра
Мир пуст.
Вся жизнь ничья.
Рябины куст
на берегу ручья.
Кровавым льдом
Замерзла гроздь.
Молитвы гром
И вера - врозь.
Украден звон
Живой струны,
До хрипа стон,
И в пепел сны.
Ушел из врат
Без вздоха ты.
Я проклинаю март
Из темноты.
тем, кто тоже
Флоренс Александра
Как часто тут, чтоб объясниться в послесловье,
используют простые односложные слова,
и незнакомцам говорят: "с теплом", "с любовью",
как будто разделяя
недоступные права
на сокровенное и незапятнанное ложе,
и сразу на него взбирается кастрат;
О, всех отверженных и я люблю, но, все же,
Я, как профессор, не люблю в стихах пролетарьят...
Я ТЕБЕ
... и вот тогда, из этих риз,
Что устилают состраданья грани,
Мы выберем всего по пять реприз,
Из тех, что ранят, лечат, снова ранят…
И, где-то - перед алтарем души,
Но - точно после - жертвенного ложа,
Заточим два пера о палаши,
По пять реприз на лист один положим.
И мы поймем - без всех- из этого листа,
Израненного надписью неровной,
Что ТЫ – палитра моего холста,
А Я тугая кисть в руке
единокровной.
С. Небрежа Нежностью
Флоренс Александра
Из утробы – к облаку,
Где качель,
Взять накидку, сотканную,
Из потерь.
И вернуть покинутым
Благодать,
Свою радость шепотом
Уступать,
И на землю бренную
Пухом лечь,
Чтоб житейской скверною
До конца небречь.
Авторы Произведения Рецензии Поиск О портале Ваша страница Кабинет автора
Ж. Свежести верности Нежности
Флоренс Александра
Нежности, нежности, нежности…
Нежности.
ангелы стали - как крошки - черствы
без не наставшей подснежности,
без эха шуршащей листвы.
Свежести, свежести, свежести…
Свежести.
Я так устала от зимних разлук.
Дайте напиться возвышенной грешности
Из ядом, твоих, переполненных рук.
Верности, верности, верности…
Верности.
И только мгновенья земной тишины,
когда рваных страниц - со-откровенности
отсрочат для нас неизбежность вины.
Я разменяю завтра на вчера,
сосватана лукавым сводней,
я изменюсь, когда придет пора,
познаю время, только не сегодня.
сегодня – это миф, и блеф, и плен,
вчера – прозренья и презренья сила…
а завтра ? – ожиданье, крах и тлен,
пустая слава, памятник, могила.
О время!
Тогда ты дашь мне точную оценку,
Когда лицом поставишь к стенке
Моя отверженность – самоназначенная ссылка,
И избавленье от предательства себя.
Глумленье встречных – горькая подстилка,
И покрывало тленных листьев октября.
Спасет от пошлости и корысти уродства,
Откроет ветру неразменное лицо, -
Твое, в серебряном окладе, благородство,
И потемневшее, но все ж заветное кольцо.
И в новом свете я увижу отраженье
Уже незрячих, но таких открытых глаз.
И я продолжу бесконечное сраженье…
Да защитит меня твой рукотворный Спас
От станции Сан Марко отходит теплоход
«До встречи» - реже, "к расставанью" – чаще.
Сигнальщик время в отраженье вод
Все бьет в колокола с одноименной башни.
По прокурациям Сан Марко гуляет маскарад,
Крылатый лев на вечном постаменте
Благословляет странников отверженных парад
От площади сует к «неисцелимых фундаменте».
На площади Сан Марко приливная волна
Из ниоткуда прибывая заливает камни,
И кажется, что время не имеет дна,
И протекает прочь через любые ставни.
За мистикой Сан Марко скрываются века,
Как будто замерев в теченье акведука,
Здесь Лета – Гранд Канал, а не подземная река,
а площадь – голубятня у Святого Духа.
цвета
Флоренс Александра
Надежда окрашена неба лазурью,
Сомненье – прозрачней куска янтаря,
Слава покрыта желтой глазурью,
Задетая гордость – грудь снегиря.
Дружба окрашена верностью псовей,
Измена звенит струной серебра,
Поцелуи всегда окрашены кровью,
Памяти цвет – мёд сентября.
Тянутся ветви почти к изголовью,
Над клеткой чугунной склонилась верба,
Окрашен покой вечной любовью,
В черном окрасе роковая черта.
Чему началом было слово
Флоренс Александра
"всему началом было слово",
В этой фразе ключ - "всему";
Пусть я бес, но бес толковый,
Знать хочу: "всему - чему" ?
Слышал: "время - бесконечно !",
Только начинается с яйца...
Нет начала у колечка,
У вопросов нет конца.
Где зерно тут, где полова,
Не завышена ль цена?
Раз на завтрак было Слово -
На десерт дадут дела.
Где тут правда, где тут ложь,
Где сокровище, где помесь?
Слово - пастырь, дело - нож,
Между ними Храм и совесть.
Если однажды захочешь уйти,
В ноги твои я не лягу травою!
Просто останусь отрезком пути,
/ПрОжитым днём/ за твоею спиною,
Памятью той, что ни дня не отдаст ,
Скупо, торгашкой, запрятав по-дальше!
То, что сейчас, как ненужный балласт -
Вспомнишь ты позже..., под блюда из "фальши"!
Я не пророчу! Не смею желать!
Просто уверена в схожести красок -
Память-торгашка, ...Её не унять,
Там где теряются лица средь масок...
И, вот тогда, Она включит клаксон,
Ноту потянет /как нервы/ погромче!
И хладнокровно, "сорвав миллион",
Вывернет душу твою, что есть мОчи!
Просто уверена: прочность брони -
Этой Торгашке, как детская шалость...
Как от себя ты Её не гони -
Не совладаешь... /Я тщетно пыталась!/
Просто, запомни - захочешь уйти,
В ноги твои я не лягу травою,
Но, и вот так... не смогу отпустить
В день некрещёный моею рукою!
Вернись... хоть чем-нибудь, хоть как-то,
одним глотком в засохшее вино,
вернись на миг - сорви заплатку -
вдохни рассвет в закрытое окно.
Вернись... всего на атом со-прикосновенья,
и я устрою террмоядерный распад
всем тем, кто в нежности забвенья
тебя привел до этих врат.
Вернись..., а, впрочем нет, не возвращайся,
пусть будет порвана и сожжена постель!
Уйду и я - не сомневайся -
кому нужна непарная качель…
примите с любовью вторую часть пародии г-ну В.Хорошевскому с грехом и плотским теплом.
Ваша Красавица на облаке.
Коварные мнят себя гордыми,
Но гордый - коварства не знает.
Пусть небо застелется одрами
И в облако черви вползают,
Пока Хорошевский празднует,
Попользуйтесь плотью, красавицы,
Насытьтесь утехами разными
Со всеми, кто вам понравится.
А после, придет – протрезвевший,
С Хароном и Данте в обнимку.
Все трое – Судия – Вития и - Леший.
И Леший с вас снимет КОСынку
И нежную шею придушит,
А после погладит вам ляжки,
Заглянет /нескромно/ под "чашки",
И крякнет «поэзию» в уши.
Держитесь, красавицы выше-
там - где другие законы,
где ваши тишайшие стоны
даже червяк не услышит.
Мы используем файлы cookie для улучшения работы сайта. Оставаясь на сайте, вы соглашаетесь с условиями использования файлов cookies. Чтобы ознакомиться с Политикой обработки персональных данных и файлов cookie, нажмите здесь.
