Галина Галина

Наталья Алексеевна Исаева: литературный дневник

ГалИна ГАлина, ГАлина Глафира Адольфовна, а по документам: Глафира Адольфовна Ринкс, русская поэтесса, эссеистка, переводчица.


Родилась в семье петербургского учителя Адольфа Ринкса и получила его фамилию и отчество, хотя фактически брак её матери с Адольфом Ринксом к этому времени распался, но не был официально расторгнут. Её действительным отцом был преподаватель гимназии Николай Мамошин. По одним данным она родилась в 1870 году, по другим — в 1873 г.)


После окончания гимназии служила на телеграфе.
Дебютировала в 1895 г. в журнале "Живописное обозрение" и считала себя "крестной дочерью" его редактора А.Шеллера-Михайлова, давшего ей псевдоним. С 1899 года сотрудничала в "Русском богатстве", "Жизни", "Образовании", "Мире божьем", изданиях для детей.


В начале своего творческого пути Галина Галина отражала настроения, характерные для демократических слоёв русского общества. По признанию самой поэтессы, огромное влияние оказали на неё стихи и личность народовольца поэта-демократа П.Я.Якубовича-Мельшина.


В 1902 году вышел сборник её стихов, в 1906 году - второй ("Предрассветные песни"). Утверждают, что эти сборники, окрашенные влиянием Надсона и Якубовича, событием не стали: критика отмечала наряду с искренностью и музыкальностью её стихов их однообразие, "шаблонность размера и рифмы" (Брюсов, 3.Гиппиус)**.


В первом браке — Эйнерлинг, во втором браке — Гусева. При жизни наиболее известна по литературному псевдониму ГалИна ГАлина.


Галина Галина - активная участница российского либерально-демократического движения конца XIX — начала XX веков, жена писателя С. И. Гусева-Оренбургского.


Широкую популярность получило её стихотворение "Лес рубят, молодой, нежно-зелёный лес..." (1901). Это стихотворение было запрещено цензурой. За его публичное чтение поэтесса была выслана из столицы. Это стихотворение, написанное по поводу репрессий против революционно настроенного студенчества - отдачи в солдаты 183 киевских студентов, - появилось в печати сначала за рубежом, а потом перепечатывалось в русских социал-демократических изданиях и ходило в списках. Накануне демонстрации 4 марта 1901 года, состоявшейся на
Казанской площади в Петербурге, поэтесса прочитала его в Союзе писателей в присутствии Короленко, М.Горького, Мамина-Сибиряка, Скитальца. Стихи приобрели в то время большую популярность, часто звучали с эстрады, на студенческих сходках и вечеринках.


Откликнувшись на англо-бурскую войну 1899-1902 гг. и выражая сочувствие жертвам империалистической политики, Галина Галина написала цикл стихотворений о бурах. Её стихотворение "Бур и его сыновья" ("Трансваль, Трансваль, страна моя"), в устном обиходе несколько переделанное, стало народной песней: особенно часто звучала она в дни первой русской революции 1905 года и в период гражданской войны.


В 1905-1907 гг. Галина Галина продолжала публично читать гражданские стихи.


Стихи Г. Галиной - безыскусные, мелодичные, лёгкие, простые по образам и языку, с налётом сентиментальности - были в начале XX столетия во множестве положены на музыку. Широко известны романсы С.В.Рахманинова на слова Галиной "Здесь
хорошо...", "Как мне больно..." ("Весенняя ночь"), "У моего окна...". Писали на стихи Галиной музыку М.Гнесин, А.Гречанинов, Б.Асафьев. Кроме стихов, Галина писала сказки для детей и рассказы. Впоследствии занялась переводами, переводила драматические произведения иностранных писателей (Гамсуна, Ибсена и др.), например, драму "Брандт" Ибсена(1908).


После 1917 года отошла от поэзии.


Сведения о жизни Галины Галиной после Октябрьской революции 1917 года противоречивы. По одним данным, поэтесса последовала за С. И. Гусевым-Оренбургским в эмиграцию. По другим, расставшись с мужем, осталась на родине и скончалась в блокадном Ленинграде в 1942 году. В любом случае, о каком-либо её литературном творчестве или общественной активности в послереволюционный период неизвестно.




Источник: Русская поэзия серебряного века. 1890-1917. Антология. Ред. М.Гаспаров, И.Корецкая и др. Москва: Наука, 1993.*


* * *


Я пою, свободная, как птица...
Жизнь без песен станет мне темна,
И грустна душистая весна,
И бледна вечерняя зарница...


Как без песен тёмный лес проснётся,
Как он встретит восходящий день?
Как без песен расцветёт сирень
И фиалке ландыш улыбнётся?


Целый мир покажется мне тесен,
Если песня в нем замолкнет вдруг...
А тебе - тебе, мой милый друг,
Как скажу моё "люблю" без песен?



* * *


Вот моя семья родная -
Елей, сосен и берёз!
К ним иду я, забывая
Слезы песен - песни слёз...


Здесь весна прошла, целуя
Первых ландышей цветы,
И проснулся лес, ликуя
Свежей мощью красоты.


Здесь веселье светлым шумом
Распахнуло грудь мою.
Места нет угрюмым думам -
И о счастье я пою!



* * *


Оттого я о соснах седых,
О задумчивых соснах пою,
Что под сказки их веток густых
Засыпала в родном я краю...
Ведь они для меня берегли
Чуть раскрытых фиалок цветы...
И под ними так чудно цвели
Молодые, как утро, мечты!..
И теперь к ним уйти от людей
Я спешу с наболевшей душой,
И душистой смолою своей
Плачут сосны, склонясь надо мной...
И заветные думы мои
Только им я одним говорю -
Оттого я о соснах седых,
О задумчивых соснах пою.



ЛЮБОВЬ


Она родилась от улыбки твоей -
Безмолвная, тихая, нежная,
Как бледная травка подснежная...
Она родилась вместе с грустью моей.


Не радость, не солнце ласкали её:
Лишь ночи видали бессонные -
И слёзы, в груди затаённые,
И робкое счастье моё.



НА ДЮНАХ


Иду я с тихой думою
По дюнам золотым,
Где волны песнь угрюмую
Поют камням седым,
Где мох бледно-зелёными
Узорами лежит,
И красными колоннами
Сосновый лес горит.
И севера сурового
Печальные цветы,
Там вереска лилового
Раскинулись кусты.
Люблю я эту странную
Немую красоту,
Как милую, туманную
И грустную мечту!..
И песню я угрюмую
Холодных волн люблю,
И морю с тихой думою
Несу печаль мою...



НА ФАБРИКЕ


Прикорнув у машинных колёс,
Позабылся рабочий и спит...
Видит: речка трепещет-бежит
Возле рощи родимых берёз.


У околицы кто-то стоит...
Колыхается алый платок,
Будто мака махровый цветок...
А машина стучит и стучит!


И железная лента змеёй
К мужику наклонилась, ползёт,
И неслышно спускается гнёт
Над курчавой его головой.


Видно, крепко заснул паренёк
На далёкой чужой стороне:
Не дождется его по весне
У околицы алый платок!..



МАТЬ


С какою нежностью покоит на руках
Она своё дитя в задумчивом молчаньи!..
На сомкнутых губах лежит печать страданья,
И ласка тихая в опущенных глазах...
С тревогою прижав дитя к груди своей,
В его грядущее она глядит с тоскою,
И хочет мать закрыть беспомощной рукою
Своё дитя от слез, печали и скорбей...
И в сердце у нее неясная боязнь
Лишиться дорогой, единственной святыни...
Ведь без него весь мир останется пустыней,
А за него она пойдёт на казнь...



ЛЬВУ НИКОЛАЕВИЧУ ТОЛСТОМУ
(Июль 1901 г.)


В наш тихий уголок, затерянный в степях,
Газеты принесли печальный ряд вестей:
Что болен Лев Толстой, и приговор врачей
Решил, что жизнь его уже не в их руках...


Как сердце дрогнуло пред близкою бедой!..
Поверить не могла я страшной правде слов:
Что наш могучий дуб уже упасть готов,
Наш одинокий дуб, наш великан - Толстой...


И много так прошло мучительных часов.
Как почту я ждала!.. Со страхом и тоской
Газеты развернув, читаю: "жив Толстой".
Он жив, твержу себе, он снова жив, здоров!


Наш светоч не погас, наш дуб ещё стоит,
Не преклонив главы под гнётом долгих лет,
Он песней новою встречает свой рассвет
И, презирая ложь, о правде говорит!..



БУР И ЕГО СЫНОВЬЯ


Да, час настал, тяжёлый час
Для родины моей...
Молитесь, женщины, за нас,
За наших сыновей!..


Мои готовы все в поход, -
Их десять у меня!..
Простился старший сын с женой -
Поплакал с ним и я...


Троих невесты будут ждать -
Господь, помилуй их!..
Идёт с улыбкой умирать
Пятёрка остальных.


Мой младший сын... Тринадцать лет
Исполнилось ему.
Решил я твёрдо: "Нет и нет -
Мальчишку не возьму!.."


Но он, нахмурясь, отвечал:
"Отец, пойду и я!..
Пускай я слаб, пускай я мал -
Верна рука моя...


Отец, не будешь ты краснеть
За мальчика в бою -
С тобой сумею умереть
За родину свою!.."


Да, час настал, тяжёлый час
Для родины моей...
Молитесь, женщины, за нас,
За наших сыновей!



ОСЕННИМ ВЕЧЕРОМ


Когда угрюмый дождь стучит в моё окно
И лампы огонёк так ласково мерцает,
Я думаю о том, кто в этой тьме блуждает,
Кому найти приют всю ночь не суждено.


О, если б я могла ту лампу, как маяк,
Поставить на окно, как вызов ночи темной,
И гостем бы вошёл ко мне мой брат бездомный,
Оставив за собой осенний дождь и мрак!..


Но мы - условности трусливые рабы -
Ни ярко чувствовать, ни жить мы не умеем,
И голову поднять свободно не посмеем
Из-под ярма приличий и судьбы.



* * *


Новой жизни дуновенье...
Дней весенних красота...
Ожиданье... Пробужденье...
Свежесть, радость и мечта.


Дождь сквозь солнце на берёзы
Сыплет влажным серебром...
И не знаю - дождь иль слёзы
На лице горят моем...



* * *


Лес рубят - молодой, нежно-зелёный лес...
А сосны старые понурились угрюмо
И полны тягостной неразрешимой думы...
Безмолвные, глядят в немую даль небес...
Лес рубят... Потому ль, что рано он шумел?
Что на заре будил уснувшую природу?
Что молодой листвой он слишком смело пел
Про солнце, счастье и свободу?
Лес рубят... Но земля укроет семена;
Пройдут года, и мощной жизни силой
Поднимется берёз зелёная стена -
И снова зашумит над братскою могилой!..


Март 1901



* * *


Всем вам, что спите спокойно
В ваших нарядных домах,
Снится ли вам хоть в полунощных снах
Дикая, страшная бойня?..


Слышите ль вы, как бушует и стонет
Море чужое в далеком краю?..
Это погибших в бою
Жёлтое море хоронит...


Видите ль вы, в глубине под волною
Мёртвою тенью лежат корабли...
Залиты темною кровью они -
Кровью родною...


К вам не глядят ли в окно по ночам
Взоры тяжёлой, немой укоризны?..
Жертвы ненужные бедной отчизны
Снятся ли вам?..


1905


СТАРЫЕ СЛОВА



Не обещай мне новых слов,-
Не хочет сердце их.
Еще хранит моя любовь
Свет старых слов твоих.


Они рождались под грозой
Тяжелых наших дней,
И горькой выжжены слезой
Они в душе моей.


Оставь их мне... И тихий свет
Отжившим не зови,
Ведь ничего прекрасней нет
Тех старых слов любви!..


* * *


Я умру... Но со мной, может быть, не умрёт
Предрассветная песня моя.
Может быть, до зари хоть она доживёт,
До зари лучезарного дня!
И что грезилось мне только светлой мечтой,
Встретит песню мою наяву.
И быть может, в душе чьей-нибудь молодой
Я горячей слезой оживу.
И к могиле моей, может быть, долетят
Песни новой, свободной зари!
И, как шёпот ветвей, им в ответ прозвучат
Предрассветные песни мои.


* * *


Ещё так много струн в душе моей молчит,
Но чувствую - по ним прошёл уж первый трепет,
И скоро, заглушив беспечных песен лепет,
Аккорд печальный прозвучит.
Не голоса весны нарушат струн покой
Призывом радости, любви и ликованья,
Но повторят они твой стон, твоё страданье,
Мой милый край, мой бедный край родной!..



ЖИЗНЬ



На предвечной колеснице
Мчится жизнь в венце из роз.
Блещут огненные спицы
Окровавленных колес.


И спокойною рукою
Сыплет жизнь дары судьбы,
И бегут за ней толпою
Властелины и рабы.


Кто силён - тот побеждает,
Кто упал - не встанет вновь.
И дорогу покрывает
Человеческая кровь.


Заглушает смех рыданье,
С песней слит предсмертный крик.
И над всем царит в сиянье
Равнодушный, вечный лик.



БАЛКОН


Мне снилось... Старый сад. Разрушенный.
Едва держалися старинные перила,
И ласковая тень деревьев осенила
Его со всех сторон.
И мы с тобой вдвоем в весенней тишине,
Невольной близостью смущённые, молчали...
Как пел нам соловей, как звезды нам мерцали,
Как жутко-радостно и грустно было мне!..
И знала, знала я, что это только сон,
Что наяву с тобой мы будем вновь чужие,
Что не блеснут нам звёзды золотые
И не укроет нас разрушенный балкон.



В ПУТИ


Какая прелесть в быстроте движенья!
Поезд ли мчится, тройка ль несёт -
В немую вечность бегут мгновенья,
Все дальше, дальше, вперёд, вперёд!..
Тенью минутной люди мелькают -
Не может память их сохранить.
Они наскучить не успевают,
Не успеваешь их полюбить...
Теснятся ели живой стеною
И грустно, грустно мне вслед глядят,
Как будто вместе они со мною,
Раскинув ветви, бежать хотят.
В тумане ночи огни сияют -
В окне далёком горят огни.
Зовут, и манят, и обольщают,
И обещают покой они...
Но мимо, мимо их лживой ласки:
Там тесны стены, там сон гнетёт...
Нет, лучше птицей нестись, как в сказке,
Душой свободной - вперёд, вперёд!


ПОД ТОПОЛЕМ


Шепот тополя весною
Я задумчиво ловлю...
Будто слышу над собою
Чье-то робкое "люблю"...


Диким медом и цветами
Пахнет свежая листва,
И туманится мечтами,
И кружится голова.


Тихо веки закрываю...
Жду чего-то и молчу...
Я и знаю, и не знаю...
И хочу, и не хочу...



РАССВЕТ.



Светает... Но кругом пока еще темно,
И только вдалеке полоска туч алеет:
Там ночь своим крылом уже закрыть не смеет
Зари блестящее окно...


Задумчивая тень, бледнея, исчезает,
За ней спешат толпой предутренние сны,
Восходит новый день над царством тишины...
Светает...



ОСВОБОЖДЕННЫЙ.


Сняли цепи с орла -
На свободу пустили...
Но изранены были
Два могучих крыла:


В тесной клетке неволи
Их поднять он не мог -
Ослабел, изнемог
Он от скорби и боли...


Но горит взор орла -
Клюв острит он для боя...
Нет, раба из героя
Цепь создать не могла!..



ПОГРАНИЧНЫЙ КАМЕНЬ.


Не могильный памятник высокий,
Как утес белеет на пути:
Это - камень вечного "прости",
Пограничный сторож одинокий.
Много, много видел он склоненных
Бледных лиц отверженных людей;
Сквозь тяжелый, мерный звон цепей
Слышал стон страданий затаенных.
И к нему, отчаяньем волнуем,
Человек устами припадал
И родную землю целовал
Ненасытным, жадным поцелуем...
Он исчерчен всюду письменами
И хранит, безмолвен и суров,
Жалкий след последних нежных слов,
Полустертых свежими слезами.



ЖЕМЧУЖИНА.


В ней тихий тусклый свет, как будто сквозь туман,
Сияет матовой загадочной звездою,
Одной из чудных звезд, которых под водою
Хранит так много океан.
Холодных раковин красивая печаль,
Застывшая слезой на стенках перламутра,
Молочно-белая, как бледный отблеск утра,
Чуть серебрящийся сквозь облачную даль...
И этот странный блеск неясных смутных грез
В душе рождает звук тревожный и далекий,
Как будто где-то там, на самом дне глубоко
Звенят жемчужины давно забытых слез...



* * *


Может быть, это был только радостный сон:
Кто-то светлый открыл мне дорогу мою...
И сказала душа: это он... Это он...
Тот, кого я люблю...


На руках у него след оков и цепей...
И в далеком, холодном краю
Он страдал за других, как Христос за людей -
Тот, кого я люблю...


И давно я все жду... я все жду... он придет...
Я отдам ему душу мою...
И на подвиг любви он меня поведет -
Тот, кого я люблю...


Пусть все это мечта, иль обманчивый сон...
Я о счастьи ином не молю...
Только б с ним умереть, умереть там, где он -
Тот, кого я люблю...



* * *


Прости меня... Как все, я не могу любить -
Мне ненавистна цепь рабыни терпеливой,
И никогда руке властолюбивой
Моей души не подчинить...
Свободная, она покорна лишь мечте,
Одной своей мечте, прекрасной и далекой, -
Звезде, горящей одиноко
На недоступной высоте...
Прости... Ничья любовь, ничья земная страсть
Цепями оковать души моей не сможет,
Стремленье вечное ее покой тревожит,
И в даль ее влечет таинственная власть.



* * *


Солнце греет уже горячо-горячо,
Миновали туман и ненастье...
То еще не весна и не счастье еще,
То - предчувствие счастья...


Распахнуть бы окно, заглянуть бы вперед -
Вдаль, где небо зарею алеет,
Где подснежник, как робкая греза цветет,
И пушистая верба белеет...
Но душа все чего-то боится и ждет,
И рвануться к рассвету не смеет!..



ВЕСЕЛЫЙ БАЛ


На лугу весёлый бал
Был открыт весною:
На трубе Комар играл,
Шмель мохнатый танцевал
С Мушкой голубою.
И кружился ветерок,
Листьями играя.
И качался в такт цветок,
Свой зелёный стебелёк
Стройно наклоняя.
Стрекоза легко неслась
С Мотыльком нарядным.
И Улитка приплелась
И удобно разлеглась
Под листком прохладным.
Прилетел и Майский Жук
С толстою Жучихой,
И, толкая всех вокруг,
Он вошёл в весёлый круг,
Подбоченясь лихо.
Муравьи толпой пришли,
Шевеля усами,
И плясать они пошли!..
Лишь Паук сидел вдали,
Прячась за ветвями.
И сердился и ворчал:
"Что за новоселье, -
Что еще такой за бал?"
Злой Паук не понимал
Счастья и веселья...


1909 г.


УТРЕННЯЯ ПЕСЕНКА
С добрым утром - будет спать!
Видишь: встало солнце...
И тебе пора вставать!
Погляди в оконце:
Умываются цветы
Светлою росою...
Как цветочки, так и ты
Освежись водою!
Видишь, пчёлка тянет сок
Из медовой кашки...
Ты ж напейся, мой сынок,
Молочка из чашки!
Вон оделся весь листвой
Сад наш, зеленея...
Ты оденься, мальчик мой,
Также поскорее!..
И беги, беги, играй
На свободной воле,
И расти, и расцветай,
Как цветочек в поле!


1908 г.




Из помещенных здесь стихотворений были положены на музыку: "Я пою, свободная, как птица...", "Оттого я о соснах седых...", "Любовь", "Под тополем", "Лес рубят...".



Библиография:


Стихотворения, СПБ., 1902; Предрассветные песни, СПБ., 1906; Сказки, 2 тт., СПБ., 1903 и 1908.


Автобиография Г. в сб. "Первые литературные шаги", М., 1911; Мельшин, Очерки русской поэзии, 1904.


Владиславлев И. В., Русские писатели, изд. 4-е, Гиз, Л., 1924.


Царицы муз. Русские поэтессы XIX - начала XX вв.
Москва: Современник, 1989.


Серебряный век русской поэзии.
Москва, "Просвещение", 1993.


Русская поэзия XX века. Антология русской лирики первой четверти века. М., "Амирус", 1991. CR Бычков М.Н. mailto:bmn@lib.ru



** К вопросу о критиках. Вот что писали о стихах самой Зинаиды Николаевны Гиппиус: "Стихи её, при всем её мастерстве, лишены очарования. "Электрические стихи", - говорил Бунин, и действительно, эти сухие, выжатые, выкрученные строчки как будто потрескивают и светятся синеватыми искрами... Она была необыкновенно умна. Но гораздо умнее в разговоре, с глазу на глаз, когда она становилась такой, какой должна была быть в действительности, без раз навсегда принятой позы, без высокомерия и заносчивости, без стремления всех учить чему-то такому, что будто бы только ей и Мережковскому известно, - в разговоре с глазу на глаз, когда она становилась человеком ко всему открытым, ни в чем, в сущности, не уверенным и с какой-то неутолимой жаждой, с непогрешимым слухом ко всему, что за неимением другого, более точного термина приходится назвать расплывчатым словом "музыка". В ней самой этой музыки не было, и при своей проницательности она не могла этого не сознавать. Иллюзиями она себя не тешила. Музыка была в нём, в Мережковском (её супруг), какая-то странная, грустная, приглушенная, будто выхолощенная, скопческая, но несомненная. Зато она, как никто, чувствовала и улавливала музыку в других людях, в чужих писаниях, страстно на нее откликалась и всем своим существом к ней тянулась... ... Она знала, что ее считают злой, нетерпимой, придирчивой, мстительной, и слухи эти она усердно поддерживала, они ей нравились, как нравилось ей раздражать людей, наживать себе врагов. Но это тоже была игра. По глубокому моему убеждению, злым, черствым человеком она не была, а в особенности не было в ней никакой злопамятности. ") ....


... С самого начала Зинаида Гиппиус поражала всех своей "единственностью", пронзительно острым умом, сознанием (и даже культом) своей исключительности, эгоцентризмом и нарочитой, подчеркнутой манерой высказываться наперекор общепринятым суждениям и очень злыми репликами.
"Изломанная декадентка, поэт с блестяще отточенной формой, но холодный, сухой, лишенный подлинного волнения и творческого самозабвения" - так определяли Гиппиус.
И ее декадентские сюжеты - змеи, уродцы, колдовские и демонические мотивы, "беседы с дьяволом-наставником", и метафизика, общая всем символистам, - все это казалось "головным", блестяще и остроумно найденным, но внутренне опустошенным..."


И это пишут те, кто боготворил Зинаиду Николаевну.


Догадываетесь, что испытывали к ней те, кто не был очарован её личностью?


Ссылка на воспоминания: http://az.lib.ru/g/gippius_z_n/text_0030.shtml



Другие статьи в литературном дневнике: