***
Когда Авигдор был помоложе, он тесал камни и мостил дороги в соседних местечках. Лучшего каменотёса во всей округе не было. Может, потому, что камни глухи и немы, как он, они поддавались его тесаку легче, чем другим? А может, потому что он ничего не слышал и вкладывал в удар всю свою силу: безропотно и без остатка?
***
«Никого, – говорила бабушка, – не минует смерть, но никого не минует и любовь».
Разве любовь не похожа на пасху? Сидишь за столом, и всё у тебя внутри переворачивается, не от хмеля, а от сладкой, почти блаженной причастности к празднику. Так и кажется, будто в тебе расцвела белая-белая яблоня, осыпающая цвет на твой стол, на твоё вино и на всю необозримую землю.
***
Она не отстранилась, и наши волосы – мои, как виноградная лоза, и её, как стадо овец,, спускающихся к водопою, – переплели и связали нас на веки вечные, и не было в ту минуту на белом свете уз крепче их, потому что никакие оковы и цепи не могут сравниться с одним волосом с головы возлюбленной.
***
Придёт день, думал я, утихнет рёв самолётов, грохот танков, улягутся танки, исчезнет вражда, сгинут деньги, и на свете восторжествует любовь и справедливость. Каждый будет рассчитываться с каждым не литами, не долларами, а любовью. Каждый будет платить каждому не золотом, не серебром, а справедливостью. И не будет на земле выше и достойнее платы.
***
Смерть , думал я, раздевает человека до нитки, но что-то от него всё-таки остаётся. Взять, например, Иосифа. Он оставил мне избу и лошадь. Он оставил мужскому мастеру Лео Паровознику две простыни. Он оставил всем нам то, во что можно завернуться в час отчаяния и заката.
***
…она была лёгкая и ласковая, как смычок у скрипки.
***
Лео Паровозник частенько выражался замысловато и недоступно. Книги его вконец испортили.
****
Если и вернусь обратно в местечко, то только из-за лошади. Не будь лошади, я мог бы и не возвращаться. Как подумаешь, всегда что-то мешает человеку начать всё сначала, то ли лошадь, то ли другой человек.
***
Чтобы мчаться к другому с радостью, радость должна быть немножко и твоей.
***
«Господа не проведёшь, - говаривал служка, - он знает, кто куда заглядывает. Вы заглядываете друг другу в души и в карманы, а я устремляю свой взор – вон куда.»
***
- Тебе здорово повезло, Даниил, - не дал он мне опомниться. Такое случается раз в жизни.
Счастье», - сказал служка, и его лицо, мокрое от доброты и слёз, озарила улыбка.
От неожиданности я стал ещё толще срезать кожуру и кидать её вместо картошки в чугунок. До картошки ли человеку, когда с ним говорят о счастье?
***
«Чтобы почувствовать чужое горе, - сказала бабушка, - надо с ним не одну версту прошагать.
***
Он лез на рожон, дразнил Туткуса, и ждал, когда тот выйдет из себя, разьярится, бросится к нему и выстрелит.
***
…для них, немыслимо старых и мудрых, не было лучшего и более надёжного убежища, чем воспоминания. Воспоминания ограждали их от всеж бед, бывших и будущих, от всех стражников… и, может быть, друг от друга.
Я слушал их разговор, и сам забирался в то убежище, где не тесно и не просторно, но для каждого сыщется местечко, в углу ли, у порога ли, – входи, грейся, никто тебя не выгонит.
****
В жилах Хаима текли не струи крови, а вопросы.
***
Который сейчас час?
Ни у кого из нас, кроме Сары, нет часов. Да и Сарины часы, спятаные в её фатальном рюкзаке, наверно, давно остановились. Или, если показывают время, то не теперяшнее, а давнее, допотопное, когда Сара была счастлива, пела, веселилась, жила не в изгнании, не на чужбине, а у себя на родине, где-нибудь в Гамбурге иле Кенигсберге, и часовая стрелка плавала под стеклянной прозрачной крышкой, как только что народившийся малёк.
***
Когда один человек в неволе, турок ли, еврей ли, – никто не может считать себя свободным.
Свобода – она как небо. Небо не для одной пташки, пусть и с золотым пером. Оно – для всех птиц, всех оперений.
***
Счастье, Даниил, забывиво, а у несчастья – ох, какая память.
***
Он любил всех, кроме адвокатов, как столяр всех, кроме столяров., как сапожник всех, кроме своих колег сапожников. Кто же из нас остаётся достойным любви?
***
На свете нет неба выше и чище, чем любовь, пусть даже в тучах, пуст даже в молниях…
***
Ну что он пристал ко мне со своими мыслями? Мне от собственных тошно. Но я держу их — когда трезвый — под замком, как бабушка деньги в комоде, так верней, попусту их не распустишь. Даже дерево не обнажает своих корней, чтобы свиньи не подкопались. А мысль? К ней всегда какая-нибудь свинья прискребется, только оголи ее.
****
Сейчас или никогда, подхлестнул я себя. Когда еще представится другой такой случай? Почему же я робею? Почему же молчу? Юдл-Юргис видит глазами, а я плесну в них серной кислотой, и он ослепнет… Правда всегда слепит… Как же жить со слепыми от правды глазами?..
— Ты что-то скрываешь от меня, Даниил.
В его тоне не чувствовалось ни упрека, ни угрозы. Мол, я бы на твоем месте поступил так же, но когда-нибудь… когда-нибудь все выяснится… тайное, так сказать, станет явным… и ты будешь испытывать неловкость, как при внезапно зажженном свете…
— По-моему, ты парень прямой… честный… Ну.
***
Он говорил, пересыпая свою речь восклицаниями, всякими мудреностями, даже поговорками, сбивался, начинал с начала, извинялся перед учеником, но в его, болотного цвета, глазах зыбучей ряской зеленела тоска, в которую он проваливался, и некому — ни на улице Стекольщиков, ни на Садовой — некому было протянуть руку, чтобы он не увяз.
***
— Доктора Бубнялиса, — понизив голос, сообщил я, хотя в коридоре, кроме нас, не было ни души. Шепот всегда придает таинственность. Только начни шептаться, и все, даже пустяк обретает важность и потайное значение.
***
— И ты дождешься, — сказала бабушка, когда Пранас свернул в переулок, и я остался один. — Я напеку вам на свадьбу пироги… мои пироги с изюмом и корицей!.. Я первый раз в жизни выпью чарку медовой настойки… Что это будет за свадьба, Даниил! Всем свадьбам свадьба! Мы пригласим на нее все местечко. Всех! И христиан, и евреев! Мы позовем на нее козу… Да, да, ту самую козу, которая терлась своим белым боком о ракиту… Мы попросим на свадьбу лошадь… Вы достанете ее и вывезете в бочках всех, кто туда поместится… Дерьмовые дети будут водить на вашей свадьбе хоровод, а наставник их Абель Авербух будет плакать от счастья… А из бочек, из отмытых бочек будет течь брага, и великодушные золотари утолят свою вечную жажду. Смешанный хор под управлением Менахема Плавина споет в вашу честь осанну!.. Вот только тогда, Даниил, я умру. Вот только тогда… со свадебным пирогом в руках… я сойду в могилу… И угощу тех, кто мертв… Пускай и мертвые вкусят от вашей радости. Выше голову, Даниил!.. Уже мелется на мельнице мука!.. Уже заведена брага!..
Я плутал по городу, и мне невыносимо хотелось жить. Как никогда…
Мы используем файлы cookie для улучшения работы сайта. Оставаясь на сайте, вы соглашаетесь с условиями использования файлов cookies. Чтобы ознакомиться с Политикой обработки персональных данных и файлов cookie, нажмите здесь.
