Борис Рыжий
Эмалированное судно,
окошко, тумбочка, кровать,
жить тяжело и неуютно,
зато уютно умирать.
Лежу и думаю: едва ли
вот этой белой простынёй
того вчера не укрывали,
кто нынче вышел в мир иной.
И тихо капает из крана.
И жизнь, растрёпана, как ****ь,
выходит как бы из тумана
и видит: тумбочка, кровать...
И я пытаюсь приподняться,
хочу в глаза ей поглядеть.
Взглянуть в глаза и — разрыдаться
и никогда не умереть.
1997
•••
Ничего не надо, даже счастья
быть любимым, не
надо даже тёплого участья,
яблони в окне.
Ни печали женской, ни печали,
горечи, стыда.
Рожей – в грязь, и чтоб не поднимали
больше никогда.
Не вели бухого до кровати.
Вот моя строка:
без меня отчаливайте, хватит
– небо, облака!
Жалуйтесь, читайте и жалейте,
греясь у огня,
вслух читайте, смейтесь, слёзы лейте.
Только без меня.
Ничего действительно не надо,
что ни назови:
ни чужого яблоневого сада,
ни чужой любви,
что тебя поддерживает нежно,
уронить боясь.
Лучше страшно, лучше безнадёжно,
лучше рылом в грязь.
•••
А иногда отец мне говорил,
что видит про утиную охоту
сны с продолженьем: лодка и двустволка.
И озеро, где каждый островок
ему знаком. Он говорил: не видел
я озера такого наяву
прозрачного, какая там охота!
Представь себе… А впрочем, что ты знаешь
про наши про охотничьи дела!
Скучая, я вставал из-за стола
и шел читать какого-нибудь Кафку,
жалеть себя и сочинять стихи
под Бродского, о том, что человек,
конечно, одиночество в квадрате,
нет, в кубе. Или нехотя звонил
замужней дуре, любящей стихи
под Бродского, а заодно меня —
какой-то экзотической любовью.
Прощай, любовь! Прошло десятилетье.
Ты подурнела, я похорошел,
и снов моих ты больше не хозяйка.
Я за отца досматриваю сны:
прозрачным этим озером блуждаю
на лодочке дюралевой с двустволкой,
любовно огибаю камыши,
чучела расставляю, маскируюсь
и жду, и не промахиваюсь, точно
стреляю, что сомнительно для сна.
Что, повторюсь, сомнительно для сна,
но это только сон и не иначе,
я понимаю это до конца.
И всякий раз, не повстречав отца,
я просыпаюсь, оттого что плачу.
1999
•••
Но можно выйти в улицу и встать
над допотопной рыжеватой лужей,
и прошептать «я никому не нужен»,
в лицо извне глядящего отца,
и ждать ответа, или ждать конца.
Вот-вот начнется плесневая стужа.
Здесь трудно жить, когда ты безоружен.
А день в Свердловске тяжелей свинца.
1993
•••
Пани Горе, тук-тук,
Это Ваш давний друг,
Пан Борис на пороге
От рубахи до брюк,
От котелка, нет,
Кепочки — до штиблет,
Семечек, макинтоша,
Трости и сигарет.
Я стучу в Ваш дом
С обескровленным ртом,
Чтоб приобресть у Вас маузер,
Остальное - потом.
1997
•••
Нет, главное, пожалуй, не воспеть,
Но главное, ни словом не обидеть —
И ласточку над городом увидеть,
И бабочку в руках своих согреть.
О, сколько лет я жил, не замечал
Ни веточек, ни листьев, ни травинок.
Я, сам с собой вступивший в поединок,
Сам пред собою был и слаб и мал.
И на исходе сумрачного дня
Я говорю вам, реки, травы, птицы:
Я в мир пришёл, чтоб навсегда проститься.
И мнится, вы прощаете меня.
1996
•••
Осыпаются алые кле;ны,
полыхают вдали небеса,
солнцем розовым залиты склоны —
это я открываю глаза.
Где и с кем, и когда это было,
только это не я сочинил:
ты меня никогда не любила,
это я тебя очень любил.
Парк осеннии; стоит одиноко,
и к разлуке и к смерти готов.
Это что-то задолго до Блока,
это мог сочинить Огаре;в.
Это в тои; допотопнои; манере,
когда люди сгорали дотла.
Что написано, по краи;неи; мере
в первых строчках, припомни без зла.
Не гляди на меня виновато,
я сеи;час докурю и усну —
полусгнившую изгородь ада
по-мальчишески перемахну.
•••
Даи; руку мне — мне скоро двадцать три —
и верь словам, я дольше продержался
меж двух огнеи; — заката и зари.
Хотел уи;ти, но выпил и остался
удерживать сеи; призрачныи; рубеж:
то ангельские отражать атаки,
то дьявольские, охраняя брешь
сияющую в беспредметном мраке.
Со всех сторон идут, летят, ползут.
Но стороны-то две, а не четыре.
И если я сеи;час останусь тут,
я навсегда останусь в этом мире.
И ты со мнои; — даи; руку мне — и ты
теперь со мнои;, но я боюсь увидеть
глаза, улыбку, облако, цветы.
Все;, что умел забыть и ненавидеть.
Оставь меня и музыку включи.
Я расскажу тебе, когда согреюсь,
как входят в дом — не ангелы — врачи
и кровь мою процеживают через
тот самыи; уголь — если б мир сгорел
со мною и с тобои; — тот самыи; уголь.
А тот, кого любил, как ангел бел,
закрыв лицо, уходит в дальнии; угол.
И я вишу на красных проводах
в тои; вечности, где не бывает жалость.
И музыку включи, пусть шпарит Бах —
он умер; но мелодия осталась.
7 мая 2001 ушёл Б.Р., не дожив до своего двадцатисемилетия 4 месяца.
Другие статьи в литературном дневнике:
