"На радости я привел машину и повез своих в Пушкино.
По мере того, как всенародная радость больше и больше
накоплялась в воздухе, Ляля больше мрачнела и злилась.
На даче она принялась свеклу сажать, и на слова мои: вот
бы чайку попить, ответила: — Хочется что-нибудь сделать,
а тут носись с тобой. После она мне говорила о том, что ее
возмущает народная радость, что надо плакать, а не радоваться.
— Нет, — возражал я, — хороший человек, услыхав
о конце войны, непременно должен радоваться: ведь миллионы
жен, отцов, сестер сейчас радуются безумно тому,
что их близкие теперь останутся в живых.
- А кто же подумает о мертвых?
- Мы же потом и о мертвых подумаем. Ты представь
себе отца, у которого двое сыновей, один недавно погиб на
войне. Отец в тревоге ждет каждый день, что придет известие
о гибели второго сына. И вот приходит известие, что
война кончилась и некому больше убивать его сына. Его
сын останется жив. Тогда отец, конечно, забудет о мертвом
на какое-то время и душа его будет заполнена целиком радостью
о живом. Так вот и мы теперь ликуем о живых. И
я не верю в то, что кто в этот день, ссылаясь на мертвых,
не хочет радоваться о живых — что такой человек ближе
к Богу.
Так мы говорили, а вскоре по телефону Бор. Дм., потерявший
Диму несколько месяцев тому назад, сказал Ляле,
что так обрадовался он концу войны, что Глеб его теперь
наверно останется в живых, что не мог сидеть на месте,
бросился к нам, но увидел только уезжающую нашу машину."
Мы используем файлы cookie для улучшения работы сайта. Оставаясь на сайте, вы соглашаетесь с условиями использования файлов cookies. Чтобы ознакомиться с Политикой обработки персональных данных и файлов cookie, нажмите здесь.