Если поезд ушел - надо как-нибудь жить на вокзале: в туалете, в буфете, под фикусом пыльным, у касс.
Ибо нам Небеса это место и век навязали, как вовек полагалось верхам, не спросившись у нас.
Надо ставить заплатки на платья и ставить палатки, разводить не руками, а кур, хризантемы, костры.
И Писанье читать и держать свою душу в порядке и уехать хотеть, за троих, то есть как три сестры.
И кругами ходить, как в тюрьме, по сквозному перрону и пенять, и проклясть и смириться и все расхотеть.
И без зависти белой смотреть на дуреху ворону, что могла б и в Верону на собственных двух улететь.
И на этом участке Планеты дожить до рассвета.
И найти себе место под крышей и солнцем в виду раскуроченных урн, и дожить до весны, и до лета.
И в тетрадку писать и не тронуться в этом аду.
И стоять на своем и пустить в это месиво корни и врасти, и потом зацвести и налиться плодом…
Ибо поезд - ушел в Небеса и свистки его - Горне. Но остался вокзал. На котором написано «ДОМ».
