Леонид Колганов. О поэзии Николая Потапенкова

Громоподобная тишина или мальчик 1945-го года рождения. О поэзии Николая Потапенкова

Муза! Муза! Чар своих не пронеси!
Третий раз один и тот же снится сон:
Я – Царь-колокол, да, видно, на Руси
Не поднять меня. А вот уж был бы звон!..

Леонид Губанов

Теперь уже в очень далёком от нас году, - в который произошла неожиданная для многих отставка Хрущёва и последовавший за ней закат оттепели, лучшие молодые Поэты, рождённые в 1945-1946 годах, дети победителей, филогенетически делились на две категории: поэты-смогисты, последователи Хлебникова, раннего Маяковского и Есенина имажинистского периода, - в первую очередь Леонид Губанов, Юрий Кублановский, Владимир Алейников и Владимир Батшев, и поэты школы Некрасова-Твардовского, несколько прозаизированные и бытовые в Высшем Смысле этого понятия. Их быт в поэзии всегда переходил в Бытиё. Старшими среди них были Борис Слуцкий, Евгений Рейн, Олег Чухонцев. А младшими - Борис Камянов, Александр Тихомиров и Николай Потапенков, один единственный раз опубликованный в журнале "Юность" в 1965 году, пред самой серой Бездной Застоя. Какая же участь была уготовлена на исходе хрущёвской оттепели этим почти гениальным юношам? Участь, если и не их, то уж их творений точно, была подобна участи детей, родившихся в Бухенвальде. Разумеется, детей узников, а не "обслуживающего персонала". Их творения приходилось просто-напросто прятать от спецхранов КГБ. В 6-ом номере журнала "Волга" за 1990-год была опубликована статья Ольги Седаковой, которая называлась: "О погибшем литературном поколении - памяти Леонида Губанова". В ней в частности говорилось: "Наше поколение столкнулось с такой ситуацией, когда ни идеи, ни политические взгляды, ни что иное, а одарённость сама по себе оказалась нежелательным явлением". Далее Ольга Александровна пишет, что расхождение произошло не только с властью предержащей, но и с так называемыми шестидесятниками -"либералами и прогрессистами", при чьём молчаливом непротивлении погибло младшее литературное поколение". Невольно вспоминаются пророческие слова Бруно Ясенского о тех, с чьего молчаливого согласия совершаются все самые страшные преступления. Поэтому многие талантливые поэты, в том числе и Николай Потапенков, аки град Китеж или же погрузившийся на дно Бездны Царь-Колокол, ушли в полуподпольное домашнее Лито известного поэта-песенника Эдмунда Иодковского. Там я и Николай Потапенков имели счастье общаться с такими людьми, как Надежда Яковлевна Мандельштам, Анна Васильевна Тимирёва (последняя любовь Колчака, недавно о них вышел фильм "Адмирал"), а также с Эдуардом Лимоновым, Юрием Мамлеевым, Венедиктом Ерофеевым, Борисом Камяновым и Леонидом Губановым. Помню, как Анна Васильевна
Тимирёва показывала нам всем своё реабилитационное удостоверение - жалкую пожелтевшую бумажку, где говорилось, что "Гражданка Тимирёва А. В. с 1920 по 1956 год находилась в местах лишения свободы и была отпущена оттуда за отсутствием состава преступления".
А теперь уже только о самом Николае Потапенкове. Его и Бориса Камянова мы называли "Бытовиками" в Высшем смысле этого слова. Их Бытовая поэзия была имманентна лучшим стихам Слуцкого, Рейна, Чухонцева и другим прекрасным поэтам этого направления. Если Владимир Набоков называл Шекспира "Богом ямбического грома", то Николая Потапенкова можно назвать Богом громоподобной тишины, вулканом или же готовым вот-вот грянуть набатом Царь-Колоколом. Ибо громовое молчание его Поэзии было страшнее всех небесных и земных громов. Громоподобную тишину его Поэзии можно сравнить с басом великого певца Михайлова, который играя в драме Шиллера "Дон Карлос", где он пел арию Великого инквизитора, шепнул Шаляпину: "А теперь, Федя, я тебя перепою". И последние слова арии пропел почти молча, но от этого "почти
молчания" взорвался и неистово долго гремел рукоплесканиями весь зрительный зал. "Ну, здесь ты положил меня на обе лопатки", - шепнул ему Шаляпин.
Более всего понятие "Громоподобная тишина" подходит к таким Вершинным стихотворениям Потапенкова, как "Возвращение домой". К нему применимо четверостишие Бориса Чичибабина о Микешинском Колоколе, который был отлит на тысячелетие Руси:

Да буду и гулок, как он, и глубок,
да буду, как он, совестлив и мятежен.
В нем кротость и мощь. И ваятель Микешин
всю Русь закатал в тот громовый клубок.

И к стихотворению "Сорняк Прекрасный", в котором, помимо "Громободобной тишины", присутствует некая перекличка со стихотворением Вознесенского о васильках Шагала:

- Кто целовал твоё поле, Россия,
Пока не выступят васильки?
Твои сорняки всемирно красивы,
Хоть экспортируй, их сорняки!

А какая образность и скрытая Мощь просматривается в его стихотворении "Дорога на Восток". Приведу лишь один небольшой фрагмент:

Я стоял, утопая в горячем песке,
Размышляя с тревожной тоскою, -
То ли столб телеграфный стоит в далеке,
Или, может, Распятье какое!

Или только приснился в такую жару
Давний сон, освящённый веками,
Что забилось распятье флажком на ветру,
Что всплеснуло распятье руками!

Да это на уровне лучших мистических стихов Мицкевича, а также прозы Гоголя и Эдгара По!

А теперь мне остаётся только полностью процитировать несколько наиболее Вершинных стихов Божьей Милостью Поэта Николая Потапенкова. А перед стихами ещё одна ремарка: 1965 год. Журнал "Юность", а там легендарная аксёновская "Затоваренная бочкотара", и рядом с ней стихи двадцатилетнего Коли и его юношеская фотография. Ещё жив Сергей Митрофанович Городецкий, от стихотворения которого "Нищая тульской Губернии" был в восторге сам Лев Толстой! И он говорит Коле: "Я Есенина в люди вывел и тебя выведу". Да, до 1965-го года публикация в "Юности" была путёвкой в жизнь. А вот и сами стихи Николая Потапенкова:

Что там слышно в чистом поле?-
Слышен дождь и только дождь.
Но от воли, как от боли,
Поневоле бросит в дрожь!
И тогда в дожде услышишь
Посторонний робкий звук:
Писк мышиный? - нет не мыши…
Звон тетивы? Нет не лук…
Это ручка писарская пишет наши имена,
Поневоле оставляя
Золотые письмена. .....

Возвращение домой

Вот так и возвращаются домой,
Забыв что дом был некогда разрушен,
Забыв о том, что даже и старушек,
Оплакавших его сегодня нет…
Спешишь домой и не желаешь слушать,
Что дома нет и вырублены груши,
Ронявшие во двор лиловый цвет.
И входишь в дом… Игрушки, фолианты,
Окошко в мир, где бродят музыканты,
Коль дать им волю, будут ночь играть!
Багряный отблеск крымского муската:
"Ах, я прошу Вас, мне не наливайте!"-
В который раз уж повторяет мать.
Переступив печали и гордыни,
В постель, где ты метался в скарлатине,
Как в детстве ляжешь: Этакая Жизнь!
И вспомнишь тех, кто в Риме и Харбине,
Надеялись! Да вот не дождались. . . . . .
А в доме тишина и вздохи спящих,
А поутру во Храме Всех скорбящих
Колокола ударят на весь Свет.
И нету на Руси совсем пропащих,
Что ищешь, то в конце концов обрящешь,
И даже дом, которого уж нет!

Сорняк Прекрасный

Андрею Кручинину

О, жизнь моя! – прекрасный мой сорняк.
Светись по пустырям бездомный цветик!
Где люди – невоспитанные дети, -
конфетными бумажками сорят.
О, невидаль печальная моя!
Совсем ты слаб от алкашей и кошек.
Суровую природу бытия
определяют люди из окошек.
Подобно всем, гляжу в свое окно
для верности. Но что такое верность?..
А за окном – то хмуро, то темно, -
окно определяет: это – вечность.
Действительно, - еще одна жена?
И стих один? Коль с ним не разминемся.
Определяет проповедь окна
углы двора, куда мы не вернемся.
Глухое время!.. Летом – кое-как,
и уж совсем бессмыслица – зимою…
О, жизнь моя! Прекрасный мой сорняк!
Ты будешь здесь? Иль ты пойдешь со мною?

А теперь подведём некоторые итоги. Так сказать Этапы Большого Пути: 1905 год. Лев Толстой читает в одной из тульских газет стихотворение пока ещё никому не известного поэта Сергея Городецкого "Нищая тульской губернии", приходит от него в восторг и читает его, затем, всем своим друзьям и знакомым.
Затем 1965 год. Городецкий читает в журнале "Юность" подборку двадцатилетнего Николая Потапенкова, также приходит в восторг и говорит Коле: «Я Есенина в люди вывел. Выведу и тебя". Но подступает конец этого года и всё Колино поколение - 1945-1946 годов рождения - попадает в "тусклослякотную" серую дыру брежневско-сусловского Застоя. И, наконец, 1991 год . Распад Всего и Вся.
Но Колина книга в "Молодой гвардии" получает две прекрасные внутренние рецензии. Редакторы - Павел Горелов и Павел Калина - очень хотят её напечатать, но рушится Великая Империя, из-под обломков которой мы вызволили эту Книгу-Колокол, дорогой читатель.

Леонид Колганов, поэт и писатель, лауреат премии журнала
"Юность" имени Анны Ахматовой

Другие статьи в литературном дневнике:

• 12.03.2014. Леонид Колганов. О поэзии Николая Потапенкова