я шалею от лёгкости собственных щедрокровий,
от апреля в ноздрях и от мая на кромке губ.
я плыву по воздуху, плыву то брассом, то кролем,
каждой клеткой слышу мощный весенний гул,
гон весенний: шквал запахов и желаний,
скоро примет нутром, по макушку меня зальёт
какофонией жизни - от дерущего уши лая
до глубокого стона, спрятанного в бельё.
и когда он коснется своей, анатомически совершенной,
бесшабашной в страсти силищей бесовской,
расстегнёт воротник, обезоружит шею,
стиснет властно её полунежностью, полутоской,
на животную жадность похожей, но чуть алее
там, где ревность решает - добро она или зло,
я хрипло признаю: и потаскухи, и леди,
в общем, все, кому зараженными быть повезло,
этим сладко больны.
