Кому-то мать и нежная сестра,
кому-то урсулинская монашка,
а мне сырая, взвинченная тётка
из-под Саратова. Не думайте плохого,
я сам из-под Саратова: ну вот,
и мы с ней оказались земляками.
Я говорил ей: не садись в мой поезд,
не ешь свою варёную картошку,
но разве та послушает, — она
ни господа не слушает, ни чёрта,
она бородино и халхин-гол,
и битва у шестого гастронома,
она, она и коклюш, и чума,
и жадно ест, и складывает кость
в пустой эмалированный лоточек.
Потом я потерял её в толпе,
но сколько лет прошло — а стоит где-то
картошечкой с огурчиком запахнуть,
куриной ножкой бледною варёной,
так сразу, сразу, думаю о смерти.
