«Осторожно, моя радость…»
На ходу повторяю слова из старой любимой песенки о гололёде, как мантру, как заклинание, как заговор.
До гололёда, надеюсь, ещё далеко, но осторожность не помешает даже в таком обыденном, казалось бы, деле, как прогулка по городу, который ещё не пришёл в себя от ночного ливня и шквалистого ветра, но уже улыбается, и я невольно улыбаюсь в ответ.
Улыбаюсь, и тут же себя одёргиваю, и повторяю: осторожно, моя радость…
Теперь-то я знаю, что рядом может идти человек, не разделяющий восторгов и любовей к городу, ненавидящий этот город, и меня вместе с ним.
Ненавидеть меня у человека причин нет, вроде бы.
Но.
В акациевых стручках-змейках, оборванных ночным ветром, он видит мусор.
В бледно-зелёных стручках-слёзках софоры, – гадость, в смысле "какаягадость"..
В листьях платанов, каштанов и клёнов, в медно-рыжем с прозеленью, безудержном круженье, мусор и только мусор.
Вовремя неубранный, мешающий, раздражающий.
И я тут, хожу, попискиваю от радости.
Какая ещё радость? С чего бы?
Не так давно столкнулась лицом к лицу с лютой ненавистью к городу и к его обитателям, ко всем, и ко мне, разумеется, как к ненормальной, «пищащей» от любви и от радости.
Теперь хожу, осторожничаю.
Но радость по-прежнему разбрызгана на городских улицах, в двориках, на крышах, на витых балконных решётках и ажурной ковке старинных ворот.
Её источают маскароны, грифоны, бегущие меандры по фасадам домов.
Ею пронизаны гроздья "изабеллы" и "лидии", пряные, терпкие, кружащие голову осенние запахи.
Стоит только пройти по камешкам родной Кузнечной, выйти на Спиридоновскую, где роскошные «шатровые» каштаны только-только начали рыжеть, где старый дом, как старый друг, и булыжная мостовая, где совсем рядом – Нежинская, где ещё один дом – старый и друг, и где кариатиды .
Свернуть, пройти мимо дома Папудовой, где с угла вход в любимое кафе, бывший вход в парадную, а со стороны Преображенской – Королева стоит у последнего своего приюта, смотрит на бегущих мимо людей.
Останавливаюсь. Смотрю. Человек выбрасывает часы.
Не совсем выбрасывает, если быть точной. Аккуратно вешает их на краешек контейнера, наполненного палой листвой.
Он понимает мой взгляд по-своему.
– Забирайте, если надо. Они идут. Честное слово..
– Почему же так немилосердно с ними поступаете, если идут?
– У меня всё новое теперь. И время тоже – новое. Счастливое.
– Старое было несчастливым?
– Не знаю. Но я так решил. Пускай всё будет новым. А часы пригодятся кому-нибудь. Если вы не хотите…
– Спасибо, у меня своё время. И оно счастливое, по-моему. Или по-своему.
Доходим до Коблевской и расходимся. Он сворачивает на Льва Толстого, там тоже мостовая, и старые дома – один, второй, третий…
А я иду дальше, по неотложным делам, фотографирую на ходу.
На всякий случай.
А то придёт сюда очередное несчастье в виде «бизнеса с человеческим лицом», построит тут хрень, пардон, «жемчужину» этажей в двадцать – и прощай, любимый город…
Два балкона с кариатидами, один из которых принадлежит потомкам Шариковых-Швондеров – не иначе: пластиковый козырёк врезан прямо в грудь одной из кариатид. Даже фотографировать не стала – больно. И стыдно.
Возвращаюсь, уступив дорогу местной Багире. Её дела, вне всяких сомнений, безотложней моих.
Мостовая на Дворянской устлана листвой. Кирха летит навстречу – светится – и кажется, что день солнечный. Поворот в Лютеранский… Кузнечная.
Я – дома.
.
Друзья мои, по-прежнему жду вас всех на ФБ. Там же можете увидеть и фотографии к этой записи.
Мы используем файлы cookie для улучшения работы сайта. Оставаясь на сайте, вы соглашаетесь с условиями использования файлов cookies. Чтобы ознакомиться с Политикой обработки персональных данных и файлов cookie, нажмите здесь.
