Сколько морей переплываю я, чтобы добраться до «самого синего в мире» ?
Море сонное – ласковое, самое лёгкое изо всех «морей». Встаю рано, часов в пять утра, легко и всегда с хорошим настроением, даже если вечером было грустно и тревожно. Жаворонок я…
Море шумное, гудящее, скрипящее и шуршащее. Ленивые троллейбусы, солнечные звенящие трамвайчики, подвывающие маршрутные такси – «богданы», и автомобили – разноцветные, вечно спешащие.
Это «море» давно уже вышло из берегов, и переплыть его задача не из лёгких.
Переплываю и…
Море зеленое, дрожащее, колышущееся, птичья и букашечья обитель.
Плывёт старая лестница – утлое моё судёнышко в нём плыву и я, слушая, как по обе стороны гудит, говорит, шепчется оно – море каштанов, акаций, шелковиц, тополей, диких слив, яблонь, абрикосов.
Море песчаное… жемчужно-карамельное. Переплываю его дважды: ранним утром и утром поздним. Читаю послания – я давно изучила эту клинопись с вкраплениями птичьих, собачьих, человечьих, кошачьих и неведомо чьих следов.
Море человеческих тел. От мраморно-белых до красных, свежеобгоревших, от золотисто-бронзовых до смуглых, лаково- лакомо-шоколадных.
Все эти «моря» позади. Можно отправляться в дальнее одиночное плавание.
2 августа
В моей телефонной трубке живёт множество голосов.
Ласковые и грубоватые, вкрадчивые и искренние, радостные и печальные.
Голоса утренние – звенящие, дневные – будничные, вечерние – усталые.
Голоса ночные – тревожные. Никогда не знаешь, чего ждать от ночного звонка.
Прощаюсь с голосами.
Уезжаю.
5 августа
Даже не знаю, чего боюсь больше, молчания или вопросов.
В поезде, забитом до отказа, всё обычно-обыденно. Пограничники и таможенники с обеих сторон предельно вежливы и доброжелательны. Работают слаженно, быстро. Всё как в добрые мирные времена, даже лучше.
Жара. Из одесских +39 – в калужские +33.
Выхожу из поезда и окунаюсь в привычную спешку и суету первого дня рабочей недели.
Местные горожане торопятся по делам, беззаботные туристы никуда не спешат – всё как обычно.
И – жара.
И только на мосту маршрутку заполнит прохладное дыхание ветра, свежее и влажное – с Яченского водохранилища или с Оки, и… снова жара.
Здравствуй, Калуга.
7 августа
Проснулась в маленькой комнате, стены которой оклеены обоями цвета топлёного молока.
За окном – рябина, и красно-медные стволы сосен. Всё как прежде. Сейчас часы пробьют семь и…
Какие часы… Часы били в детстве.
Сверху упало несколько утренних ноток.
Кто-то лениво перебирал клавиши фортепиано.
Возникло ощущение далёкого, солнечного и ласкового августа, где всё спокойно и мирно, и мама жива, и всё ещё будет.
Сейчас мы встанем, быстренько позавтракаем и начнём собираться на автобус, а уже через несколько часов будем идти по пыльной нарядной улице, мимо палисадников с золотыми шарами, георгинами и астрами, к дому с синими резными наличниками.
В глубине сада мелькнёт белая косынка, сердце забьётся чаще.
Вместо привычных «до-ре-ми» сверху доносятся звуки вальса. Шопен…
Девочка, которую я никогда не видела, но слышала каждое утро и каждый вечер, выросла. Гаммы, этюды и экзерсисы – всё в прошлом. Я уверена, что это девочка. Был бы мальчик – была бы скрипка.
Но мамы давно нет, и синие наличники окон давно перекрашены в другой цвет, и в доме живут другие люди.
Неизменна только рябина за окном, красно-медные стволы сосен в калужском бору, и вневременное умиротворение и покой комнаты с обоями цвета топлёного молока.
9 августа
Отыскать на старом сельском погосте могилу, на которой никто не был лет семнадцать, практически невозможно. Тем более – летом.
Вход перенесли – теперь он с другой стороны, там, где высится новенькая часовня.
Здесь похоронены мои предки по материнской линии. До седьмого колена. От самого первого – пра-пра-пра-пра-пра…деда, что был пришлым – из-под Южного Буга.
Здешним крапиве и папоротнику и нынешнее знойное сухое лето нипочём – вон как бушуют.
Идём с сестрой по сохранившимся в памяти приметам, почти наугад, находим ветхий, покосившийся крест. Надписи нет, всё стёрто дождями, снегами, ветрами – временем. Как нет и могильных холмиков – они сравнялись с землёй. Такое уж назначение у неё, у земли, уравнивать всё и всех.
– Теперь можно приехать осенью, когда листва облетит, и поставить крест в память о всех наших пращурах.
Сестра уверена, что это именно то место.
Я же ищу какой-то знак, какую-то примету, и… не нахожу. С обратной стороны креста только растрескавшееся дерево – и всё.
У обочины, где синеет вездесущий цикорий, набираю сухую горячую землю, чтобы высыпать её на одном из кладбищ Калуги, на могилу мамы.
14 августа
Она выбирала фрукты не торопясь, осматривала каждое яблочко, каждую грушу. Холёные пальцы касались бархатистой кожицы персика, снимали лиловый налёт с влажного бочка сливы, мяли и без того податливые яблоки. Он стоял рядом и смотрел на её полные, нетронутые солнцем руки, на пышную грудь, в низком вырезе тонкого летнего платья, на белокурые локоны, сбегающие по обнажённой спине.
Так смотрят на игрушку, красивую, очень дорогую и любимую.
Возможно, сладкая эта блондиночка и есть его игрушка…
Дорогая капризная игрушка, кукла, живущая в домике, набитом дорогими тряпками, фарфоровой посудой, коврами, статуэтками и картинами в аляповатых позолоченных рамах. Покидает кукла свой домик-бонбоньерку только под его присмотром, не по необходимости, а чтобы дать возможность показать её людям, чтобы пройтись рядом с ней по двору, по улице, ловя восторженные взгляды знакомых и незнакомых – пусть завидуют!
Дойти до ближнего базарчика, позволить ей выбрать фрукты и вернуться в бархатную обивку домика, сгорая от ревности и нетерпения, – там белая кожа её вновь будет отливать розоватым золотом в свете хрустальной люстры.
– Девушка! Так вы будете брать яблоки или нет, очередь же…
Беру два килограмма коричневки, а перед глазами мелькают белокурые локоны на обнажённой спине.
Тьфу ты…
17 августа
Времени на дневник совсем не остаётся. Схватываю на бегу обрывки, которые, возможно, сошьются потом во что-то, или так и останутся разрозненными.
Из снов – один, повторяющийся на протяжении многих лет. Мальчик из такого давнего прошлого, что кажется чужим. Мальчик, которому обязана… первым поцелуем. В этом сне он снова и снова целует меня.
К чему бы такие сны, когда уже всё случилось, когда жизнь уже была, и больше четверти века рядом со мной другой «мальчик»…?
В них я – сегодняшняя – оказываюсь в старом мамином доме, или около. А мальчик – он из юности. Тоненький, высокий, темноволосый… Первая любовь моих и не моих одноклассниц.
А вдруг это не мои сны? Может это старый дом не хочет отпустить меня и видит во сне прошлое, где было светло и солнечно, где свет горел на веранде до утра, где ласточки лепили гнёзда под застрехой, и вишня цвела, и яблоки падали, и губы пахли талым весенним снегом…
19 августа
За две недели пребывания здесь никто даже и не пытался заговорить со мной на тему «кто прав –кто виноват». Вопросы были из разряда дежурно-вежливых: как вы там, что вы там, надолго ли на родину…
Тихо радуюсь. Врать о том, как у нас « всё плохо», я бы не смогла. Как не смогла бы сносить и оскорбления в адрес моей многострадальной и давно ставшей родной Украины.
Но избежать таких вопросов, всё же, не удалось.
Женщина эта, назовём её Анной, когда-то жила по соседству с моей сестрой, вышла замуж, переехала в другой район. Я встретила её на одной из центральных улиц Калуги, когда плелась после трудного жаркого дня на маршрутку.
– Вот так встреча?! Вы как здесь, как беженка?
– Я у сестры. В гостях.
– Многие ваши здесь беженцами теперь. Пособие получают неплохое. Ну как там у вас?
– По-разному. В Одессе спокойно.
– Ну да, ну да… людей сожгли и успокоились.
– Почему успокоились?
– Потому что никто не возмутился, не восстал. Там всех вас надо судить! На море, небось, ходите.
– За что же нас судить? За то, что с нами случилась беда? За то, что город, почерневший от горя, тем не менее, смог сохранить мир? А вам бы хотелось, чтобы в Одессе было как в Донецке … Чтобы крови было больше?
– Ничего, недолго вашим осталось. И до вас доберутся!
От такой неприкрытой злобы я растерялась.
– Гибнут чьи-то дети, мужья, отцы. А если завтра на их месте окажется ваш сын? Ему ведь лет двадцать, если не ошибаюсь. Вам не страшно?
Женщина плюёт ( спасибо, что не в лицо), испуганно крестится, и уходит.
Я плетусь в сквер, сажусь на скамейку и пытаюсь прийти в себя.
« На море ходите… Недолго осталось…»
Мне и раньше приходилось сталкиваться с какой-то странной раздражительностью по отношению к одесситам. Никогда не забуду, как на одном литературном фестивале один поэт орал мне в спину, что… «Одесса( здесь цитирую дословно) как кость в горле, как саранча. Приехали – и все призы расхватали.…».
Но то – фестиваль, и то – поэт, амбициозный, уверенный в своей гениальности.
Здесь же совсем другое.
Вспомнился давний разговор с одноклассником, который добровольцем решил пойти в Афганистан, уверенный в том, что это его долг.
Пытаясь отговорить его, я плакала, говорила, что нет никакого его долга, что долг у него перед матерью да перед беременной Женькой, моей подружкой, его девушкой. Он меня выслушал.
Мы похоронили его через полгода. А через месяц у Женьки родился сын.
Теперь её сын может погибнуть на чужой земле, как и его отец.
У того, кто посылает мальчиков на верную погибель, втемяшивая в их головы бред о долге, рука никогда не дрожала.
Не дрожит и теперь.
Война закончится. Выжившие вернутся домой. И нам и им нужно будет как-то жить дальше. Как?
Время подскажет, наверное.
Только бы скорее всё это закончилось.
Уже в маршрутке вспоминаю о том, что сегодня Яблочный Спас - первые осенины.
Выхожу у рынка, покупаю яблоки и, освящаю их в ближайшей маленькой церквушке.
Время яблочных пирогов пришло.
21 августа
Море снится...
Соскучилась.
Уезжаю сегодня ночью, и половины не сделав из того, что хотелось бы.
– Приедешь в октябре, – говорит сестра, – в свою любимую осень, и всё успеешь. – Самое главное, чтобы мир был, а всё остальное – ерунда. Справимся.
– Самое главное, чтобы мир…, – повторяю я под перестук вагонных колёс, и засыпаю, чтобы проснуться на границе, потом задремать, и снова проснуться – уже в Украине.
Самое главное, чтобы мир…
Одесса встречает тёплым ветреным вечером, привычной суетой на Привокзальной площади, пробкой на Пушкинской и небывалой красоты закатом,и таким родным "чисто одесским" говорком таксиста.
Здравствуй, Город.
24 августа
Второй день дома, но ощущение такое, словно я ещё еду. Вот и день рождения прошёл «в дороге».
Из всех поздравлений особенно впечатлило одно.
– Только теперь поняла, почему ты отмечаешь День Ангела, именины, а день рождения не любишь. Только теперь, когда мне стукнуло пятьдесят.
– Я никогда не любила отмечать день рождения. И в двадцать – и в пятьдесят. Дело не в возрасте. Я не люблю застолий. Сегодня с утра поехала к морю и там встретила свой – и только свой – новый год. Вот и отметила. Раковину нашла большую – вот и подарок.
– Нет! Это всё потому, что день рождения прибавляет тебе лет, а именины – просто именины. И всё.
– Вот уж о чём никогда не волновалась, так это о возрасте.
– Да врёшь ты всё. Не может женщину не волновать возраст.
– Если заняться больше нечем… может, конечно. И вес. И мимические морщины. Мне в моём возрасте уютно. Или…
Или я не женщина)
29 августа
Четвёртый международный фестиваль «Провинция у моря», о необходимости которого всё время говорили его организаторы, открылся)))
С чем их всех, и себя, конечно же, поздравляю.
Даст Бог, всё будет хорошо.
Не может не быть.
31 августа
Жарко. И море тёплое… и песок горячий. Опавшие листья на ступеньках старой лестницы. Опустевшие пляжи. В тени не желанная прохлада, а самый настоящий холод.
И паутина повсюду...
p.s. Не успела набрать записи об Оптиной Пустыни, о симпатичном авто в тон моим штанишкам, о том, чем заканчивается хождение по городу( любому) с "открытым ртом"))) На днях наберу - дополню.
Тем, кто всё ещё меня читает... спасибо!!!
Мы используем файлы cookie для улучшения работы сайта. Оставаясь на сайте, вы соглашаетесь с условиями использования файлов cookies. Чтобы ознакомиться с Политикой обработки персональных данных и файлов cookie, нажмите здесь.
