[25.04.2016 23:59: Vladimir Yaskov
Вчера в 11:26 •
ГОДОВЩИНА
15 лет назад, 23 апреля 2001 года, умерла Анна Яковлевна Фишелева. Мне посчастливилось: я знал Анну Яковлевну лично, любил её стихи, не раз бывал у неё в гостях — пока она совсем тяжело не заболела.
Я очень люблю, я всегда любуюсь людьми деликатными, скромными, лишёнными фанаберии. Горжусь, когда удостаиваюсь их расположения. С юности искал таких людей (а они гораздо более редки, чем можно было бы подумать) и учился у них главной жизненной науке — быть человеком.
Ну а уж если такой человек оказывается ещё и талантливым, — это драгоценный подарок судьбы. Анна Яковлевна Фишелева была сполна наделена и человеческим, и поэтическим даром. И в русской поэзии осталась, даже если об этом не знают нынешние «молодые любители белозубых стишков».
Вот что написал о ней в 2002 году в «Огоньке» разборчивый и не замеченный в эстетической снисходительности Дима Быков, когда ему — уже после её смерти — показали её стихи (в чём в чём, а в литературном чутье Быкову не откажешь):
«…напоследок — о главном книжном впечатлении последней недели. Сборничек Анны Фишелевой “Города, дороги”. Это вторая ее книга — и последняя, посмертная. Первая называлась “Дожди, деревья”. Обе издало “Фолио”, у обеих тираж по 500 экземпляров и объем по 80 страниц. Фишелева начала писать стихи, когда ей было 54 года, и писала их до самой своей смерти в 2001 году в возрасте 78 лет. Она уехала в Израиль и вернулась. Ее мало кто знал как поэта, она жила уединенно. У лирического героя свой возраст. Героине Фишелевой лет сорок. Это женщина пожившая, натерпевшаяся, навидавшаяся, она говорит скупо, но за скупостью этой — клокотание, ярость, страсть, что хотите. Не люблю надрыва, особенно в женской лирике. Люблю короткие стихи, короткие строчки, бесстрашие и бесстыдство: “Любая точка на земле мне ненавистна”. Так писала старая Баркова, сталинская узница. Так писала поздняя Шкапская, прежде чем исписаться и замолчать. “Какой остался уголок, какая Мекка? Какой еще платить налог на человека?” Все писавшие о Фишелевой цитируют ее действительно гениальное стихотворение: “Не бойся, Бог! Тебя я не покину в твоей холодной яме голубой”. Но я с первого чтения лучше всего запомнил другое: «Удаляйся, земля-громадина, по своей лети траектории, — и затянется эта впадина в географии и истории”. Чтобы в такие годы и в таком возрасте так говорить, так чувствовать, так видеть и ненавидеть, нужен поистине редкий дар; а еще в Фишелевой много достоинства, что по нынешним временам большая редкость. Вот эта книга для меня — попадание прицельное. Но, судя по тиражу, нас таких мало» (http://kommersant.ru/doc/2289993).
Вот несколько стихотворений настоящего, не выученного, а урождённого русского поэта Анны Яковлевны Фишелевой (27.01.1923, Полтава — 23.04.2001, Харьков):
СТИХИ А.Я. Фишелевой
***
Голубым языком весна
Моё горе лижет,
Можно всё потерять сполна
И как будто выжить...
Я достану стеклянный день
Из большой коробки,
Не позволю гулять беде
По дорогам топким.
Можно выжать из синевы
Не слезу, а стужу.
Но распятый росток травы
Мне тревожно нужен.
Можно вечера нежный плод
Расколоть проклятьем.
Можно тающее тепло
Удержать в объятьях.
Ничего, что суровый суд
Назначает казнь.
Я несу на весу весну,
Опускаясь наземь.
***
Бьют собаку, клянут собаку,
Нарушают уют.
Расправляются безо всяких.
Бьют.
Мы с тобою уйдём и сгинем.
Только надо узнать: куда?
В проявителе сизо-синем
Проявляются провода.
Прикипает к глазам решётка,
Надвигается тень дыры.
И разболтанною походкой
Входят гицели во дворы.
И откуда-то блохи, блохи...
Неразбавленная беда.
Сгинуть — это совсем не плохо.
И не надо нам знать — когда!
***
Металлический вкус валидола
У дворов и расхристанных туч.
И снежок голубого помола
Ниспадает до мусорных круч.
И грядёт бескорыстная псина
Мои зябкие ноги согреть.
В пересветах отчаянной сини
Закипает и капает медь.
Я уже не имею значенья
Для себя: не пытаю судьбу.
Но восходит весеннее пенье
В перехваченном хриплом зобу.
***
Я глажу одиночество, как пса,
По шерсти и чешу его за ухом.
И всем нутром и потаенным слухом
Храню времён прошедших голоса.
***
Восходит ввысь единственная нота.
Вы слышите? Над полем вековым
Нам души завораживает кто-то
Позёмкой острой, ветром низовым.
Мой Бедный, Всеблагой и Вездесущий!
Тебя постигла неудача. Да.
Ты этой болью, вяжущей, сосущей
Меня к себе приклеил навсегда.
Не разогнёшь невидимую спину.
А то, что Ты бессилен — бог с Тобой.
Не бойся, Бог! Тебя я не обижу В твоей холодной яме голубой. Светлана Груздева: ЕЩЁ СТИХИ:***
Роману Цивину
Я иду навстречу смерти
Осторожными шажками,
Обходя большие лужи
С облаками в глубине.
Я пристроилась тихонько
За плывущими веками
И осталась наконец-то
Я с собой наедине:
С этим ветром, с этим полем,
С этой галкой кособокой,
С этой смертью недалёкой,
С перепуганной луной.
С неуютом постоянным,
С этим миром окаянным,
С этой памятью смурной.
***
Обитаю вокруг да около,
На каких берегах — без разницы.
Вся планета сигналит окнами
И крутыми ветрами дразнится.
Мне надеяться — не надеяться —
На свидания в звёздной осыпи?
Мне бы с вами часами свериться,
Рядом с вами уснуть без просыпа.
Удаляйся, Земля-громадина,
По своей лети траектории.
И затянется эта впадинка
В географии и истории.
***
Жизнь разделана на куски
Топором, как мясная туша.
Ожиданья ушли в пески.
И опять горизонт порушен.
Где сплетались добро и зло,
Совесть пряталась шито-крыто.
А куда его унесло,
То раздолбанное корыто?
Что мне надо в конце концов?
Только линия постоянства.
Натяну на свое лицо
Небольшой уголок пространства.
***
Мы вошли в сердцевину лета,
Где акация гладит воздух.
Её ветви горизонтальны,
А цветы её желтоглазы.
Целый выводок старых сплетниц,
Толстокорых акаций древних,
Разбрелись по лужайке света,
По зелёной волне газона.
Этот крошечный мир забвенья
Упирается в дом на сваях —
Местный символ обетованья —
Грузный ящик на хилых ножках.
В лабиринтах строений странных
Возникают израильтяне.
Их пронзительный резкий говор
Отделён от шуршанья веток.
***
Припадает троллейбус на правую заднюю ногу.
Он набит колготнёй, нетерпеньем и злобой людской.
Как большая корова, жуёт золотую дорогу
И тихонько скулит, наливаясь привычной тоской.
В городской суете — ты мое разъездное жилище.
Подремать, помечтать, побеседовать с Богом — пока.
Но всевидящий Бог не отыщет меня, не отыщет
В оголтелой толпе, если будет смотреть свысока.
О утроба утроб! — кладовая моих одиночеств,
Обрываются штанги и вновь наливается свет.
Мы синхронно летим — без имён, и фамилий, и отчеств,
В перепаде времён, под залогом разменных монет.
Но в густые морозы от рук нагреваются стойки.
Я, возможно, не стою той доли земного тепла.
Подержусь на весу и уменьшусь, постольку, поскольку
Надо мной и вокруг наплывают другие тела.
Мы используем файлы cookie для улучшения работы сайта. Оставаясь на сайте, вы соглашаетесь с условиями использования файлов cookies. Чтобы ознакомиться с Политикой обработки персональных данных и файлов cookie, нажмите здесь.
