***

Сосновский Викторъ: литературный дневник

ПКурьер. Я думал придёт тощий зачуханный узбек, а пришёл Илья Муромец! Дожили, Элли! Под два метра роста, в кожанной куртке с заклёпками, не сходящейся на могучей груди. Явный байкер. На вопрос отца: а где обязательный для курьера намордник, он лишь презрительно фыркнул. И ушёл, невозмутимо покачмваясь, как гора. Гора тел, которую он навалит в случае потасовки.
исьмо мальчика без спичек. Или и не Ванька, и не Жуков.
Покосившись на дверь куни, за которой раздавалось адское гудение электромясорубки и чертыхание матери, делавшей с её помощью фарш для котлет. "Да твою ж мать!" - вопль матери (ЭТО В СЕРЕДИНЕ) "Твою ж мать, ножи в этом доме когда-нибудь будут наточены?!"
"Сдохни! Сдохни! Сдохни!" - азартно орал из соседней комнаты старший братец, любивший всё показушное и театральное. Из "Чарли шоколадная фабрика"
он представил себе отца, вечно не довольного, ворчащего на весь свет, а в последние два месяца ещё и постоянно решающего одну и ту же диллему: почесать себе нос или прежде пойти вымыть руки, так как мало ли чего он перед этим ка ался? А на дворе ж коронавирус!
За окном щёл дождь из цинковых туч. Дождь шёл каждый день, весь месяц май. В этом году не было ни первомайских, ни Праздника Победы. Сосед-старичок, весь увешанный орденами и медалями, уже давно не выходил из своей квартиры и не садился на длинную зелёную скамейку, стоявшую у подъезда, на которую теперь и садиться-то было запрещенно: скамейка была крест-накрест перевязана издевательски весёлыми, бело-оранжевыми ленточками.
Добродушные старушки, любившие прежде погреться на ней на солнышке, теперь не выходили из квартир, не садились на скамеечку, боясь порвать или повредить строгие ленточки и выполняя "режим самоизоляции" "Может, они все уже умерли?" - подума Ванька. - как и старичок-фронтовичок? Или его увезли на скорой в клинику и там уже уморили? Он и раньше покашливал, а уж теперь-то..." Ванька то ли шмыгнул носом, то ли крякнул, что не ускольнуло от внимания проходившего в тот момент мимо отца.
"Так, это ещё что? - грозно, как бульдозер, налетел он на сына. - Ну-ка быстро промыть нос солью!" "И таблетку дай ему!" - донёсся из кухни голос "заботливой" мамы.
...Ванька опять вышел на балкон и, свесив голову, посмотрел на пустую зелёную скамейку, перевязанную ленточками. Почему-то мысли об этой скамейке не давали ему покоя. Он вспомнил, как самая весёлая и добрая из старушек - баба Зина - в шутку называла её "Наш аллегатор" из-за её длинны и зелёного цвета.
Теперь "аллигатор" одиноко мок под дождём и на него, как и на всех редких прохожих, тоже был надет "намордник".
Высунув язык от усердия, Ванька выстукивал на своём дешёвом маленьком смартфончике, хайвее, подаренном ему на день рожденья письмо к "мировой элите"!
Написал адрес: "Сейшелы. Самому главному триллионеру."
И добавил: "В суперсекретный бункер-особняк!"
Ваньку высунул голову в открытую створку и на нос ему упала холодная капля. "Сейчас же зайди в комнате!" - раздался сердитый голос матери. Сердитый ли? Скорее, механический. И загоняла она его не потому, что так уж заботилась о его здоровье, а потому, что "так было положено, так надо".
"Так надо! Так надо! - вычтукивал и серый тусклый дождик о такой же серый и тусклый металлический подоконник. - Сиди дома! Сди дома!" - вторил ему телевизор. - Берегите себя!" - как будто шёл "Ссудный день".
Перевесившись, Ванька увидел, как внизу, шарахнувшись друг от друга, разошлись два прохожих, один в чёрной куртке, другой в сером плаще, оба в масках. "Как бандиты!" - мелькнуло у Ваньки в голове. Чёрнокурточник при этом держал руки за спиной, точно зэк. Проехала чёрная машина с рупором, из которого громко гремел и лязгал металлический голос:
"Наверное это дядя-мертвец говорит." - подумал Ванька.
А навстречу ему поднимались выпустившие уже нежные листики клёны и липкие - они всегда казались ему липкими - липки, словно тянули свои зелёные руки для рукопожатия. Капельки дождя, сверкали на них изумрудинками и стекали, точно в большие, прохладные зелёные кувшины. Ванька наклонил голову и посмотрел вглуб двора. Внизу бушевала сирень. Пламя было всех оттенков: фиолетовое, белое, бордовое и алмазное - под каплями дождя. Ваньке вспомнилось такое же алмазное небо - небо в алмазах. Он видел его в горах. В прошлом году они с отцом и матерью были в каком-то горном пансионате и они с отцом вышли погулять, когда стемнело. Была южная чёрная ночь. И было это алмазное небо. Они с отцрм так засмотрелись на него, что оба легли на высоком холме на спину и смотрели, как огромная космическая воронка, вся точно набитая драгоценностями, вращаясь, вбирает в себя всё - и холм, и высокую траву, и их самих. "Смотри, сынок, - сказал отец. - всё это наше. Всё это принадлежит всем людям, всему человечеству, человеку. Потому что только человек способен оценить всю грандиозность, всё величие мироздания. Для этого он и создан. И люди должны беречь, любить и уважать друг друга за эту способность, за этот вселенский дар!" Ваньки вспомнил, какие при этом вдохновенные, добрые глаза были у оица! Они сияли в ответ на сияние этих бесчисленных алмазных галактик!
А теперь его отец точно помешался на гигиене и "средствах самозащиты и самоизолиции", помешался на каждоминутном мытье рук и протирании спиртом всего на свете. Увидит ли он, Ванька, ещё когда-нибудь золотые искорки в глазах отца? Искорки добра и восхищения грандиозностью Вселенной? Ваньке казалось, что никогда. Никогда больше мир не будет добрым, открытым, свободным. Никогда больше они не поедут никуда - ни в горы, ни к удивительному, дышащему высокой грудью морю, на которое по ночам словно накидывают огромное чёрное покрывало и оно под ним дышит уже ровно, спокойно, чуть шелестяще и мерцающе... Ничего уже больше не будет - ни праздников - тут Ваньке ещё ораз вспомнилось, как ждал праздниаа Победы сосед-ветеран, с каким-то особенным, торжественным блеском в глазах, всё повтопяя:"75 лет, Ванька, 75 лет! И я дожил! Дожил за всех моих товарищей, один дожил за всез за них!" Да уж, дожил." - гроько скривился Ванька.
Ещё он вспомнил, как тем же прошлым годом, как раз в это время, на майские праздники, стоял перед кустами вот такой же сирени и девочка Ира, в которую он был влюблён говорила ему:"Цветки сирени - крестики, видишь? А нужно найти звёздочку! Если найдёшь - будешь счастлив всю жизнь с любимым человеком, понял?" Ванька вспомнил: день был солнечный в тот год, на кончиках молоденькой листвы светились золотые паутинки и счастье и так уже сидело рядом с бабушками на скамейке - пушистым котёнком. Но ему так хотелось прожить всю жизнь с девочкой Ирой, что ночью он встал тайком и, несмотря на начавшийся-таки - но ночью! - дождик, спустился во двор. Он вспомнил, как жадно искал - жадно в крестиках сирени счастья звздочку искал! А дождик капал ему за шиворот пижами, он вздрагивал, но всё равно, искал, искал.
Мировые убийцы, мировая элита, дядеьки-злодеи, возьмите меня, я хороший! Пустите меня в свои суперклассные бункеры-особняки, когда станете убивать люлей по всей Земле, я много места не займу - на порожике свернусь калачиком, как собачка! И кормите меня, как собачку, киньте косточку от обеда и всё! Только не убивайте меня, дяденьки!
Несчастный, убитый город, в котором даже звёзд нет. Теперь его хотят добить окончательно.В Красноярский край направлены военные "для борьбы с коронавирусом". Вот так.



Другие статьи в литературном дневнике: