«Поэзия не есть ассортимент «красивых» слов и парфюмерных нежностей. Безобразное, грубое… - суть такие же законные поэтические темы, как и все прочие»
Вл. Ходасевич
Нет-нет, да и встретишь людей, говорящих с полной серьезностью – что вы все о мрачном, ужасном, зачем эти «тяжелые» темы? Не надо этого касаться, иначе что-нибудь недоброе случится с нами. Думайте только о хорошем!
Парадокс ли это, или, напротив, правда жизни, но так почему-то говорят люди обеспеченные, сытенькие, кому десять тысяч рублей – «такие гроши!», причисляющие себя (видимо, из «природной скромности») к «среднему классу», хотя ни по роду занятий, ни по своей доле от числа работающего населения, они к этой категории не относятся.
Почему они так говорят? Боятся, наверное. Знает кошка, чье мясо съела… Впрочем, что там они… Мы вон каждый день слушаем речи отнюдь не о «сбережении народа», к которому безуспешно призывал Александр Солженицын, а о «монетаризации льгот». А я тут с бомжами какими-то вылезаю. Зачем?
А затем, что, если настали такие времена, когда губернаторы обустраивают не Россию, а свои кабинеты, депутаты законодательно повышают свое благосостояние, священники смело бороздят волны бизнеса, а предприниматели попросту не платят зарплату – я хочу слышать слово поэта.
И потому, дорогой мой читатель, давайте ненадолго забудем «ликующих, праздно болтающих», выключим их сладенький сериал и послушаем поэта. О чем он говорит? О бомжах. Что ж, прекрасная, по-моему, тема. Ибо кто сам поэт, как не бомж духовный в этом безжалостно пошлом мире…
Степ - в своем стихотворении, так и названном – «Бомж» - сказал просто и ясно:
«У бытия свои законы,
Я в нем брожу как прокаженный,
Посудой собранной звеня.»
заставив вспомнить хрестоматийное:
«Не лирою влюбленного
Иду прельщать народ –
Трещотка прокаженного
В руках моих поет»
Да, бомж «опасен и несносен», отвергли его и люди, и природа, место ему в мусоре и опилках. А поэт находит для него слова, от которых слезы наворачиваются:
«Сто грамм – не крестик на могилке,
Но все же с видом на Москву»
Да, да, пожалейте его, все утратившего, всего лишенного, взыскующего сострадание – эту милостыню Духа!
Это первое по времени из встреченных мной стихотворений вызвало неоправданно мало откликов, а зря. «Тяжелая» тема? Ничего, «я научу вас слушаться»…
Зато Белла Савицкая, поэт-романтик, пишущая баллады-fantasy о светлом волшебстве любви, не забыла его, бедного бомжа, что умирал, «один и никому не нужен» - «Во сне так часто вижу я,
Что вместе мы, и в те мгновенья,
Когда просил ты избавленья,
Молюсь с тобой, обняв тебя»
Так сказать может только истинная сестра милосердия. Боже мой, где и у кого я читал подобное? А все там же, в русской литературе. У Лескова. У Чехова. У Горького…
И вторит Крещендо на мотив детской новогодней песенки – страшно… -
«Старый бомж уснул под елкой»…
Да, господа, не Санта-Клаусом, а замерзшим бомжом встретили новый год, похвально, господа, похвально…
«Может, в будущем осудят
Нас, которым все равно,
Почему другие люди
Опускаются на «дно».
В чем достоинство поэта? Не его вина в происходящем, а он говорит – «нас», а, значит, берет вину на себя. Вот вам, господа, не любящие «тяжелых тем» - слеза ребенка, mea culpa певца, сострадание Божьего человека! Что, не нравится?!
А вы, те, кому близко сострадание, кто не стыдится и не боится слез жалости – прочтите со мной стихотворение Николая Чамова «Бентос» Здесь поэт перевоплощается в бомжа, смотрит его глазами, говорит его языком… Пусть он будет нашим Вергилием.
Вот он, бомж, «щербатый, как луна», ковыляет, нагруженный бутылками, с ужасом чувствуя, как следят за ним два «упыря», ночные бандиты. Нельзя бежать, да и не может он, еле хромает.
Конечно, он, как всякий опустившийся, ругается, бранит некую Зинку, оставившую его без выпивки, некоего Дырявого, согнавшего его с теплотрассы, и мысли его, конечно, о «насущном» - о бутылках, «бачки проверить». Тем удивительнее, что он помнит сострадание:
«Отстали. Фу ты! Девку повели.
Эх, бедная, намучаешься – звери…»
А когда-то он знавал и лучшие дни:
«…где утро, солнце, скрипки, и июль
врывается восторгом полонеза…»
был интеллектуалом, занимался наукой. Что правда, то правда, «от сумы да от тюрьмы не зарекайся». «Каждый может стать бомжом» - это опять Крещендо. В таком мире – действительно, каждый. Поэтому бойтесь осуждать павшего. Не можете помочь – так оставьте его в покое. Не хотите отстать – так он сам вам ответит:
«Ах, я качусь? Ну, Господи прости, -
так вы меня всем миром догоняйте!»
И догоните, господа, если с Россией продолжится то, что сейчас творится…
Простимся же с бомжом, ибо он покидает нас, кончилось его земное существование:
«Вот как оно… нелепо и пустяшно…
Но, Господи!
…как больно!
…Мама, я…
Как долгожданно.
…Как безмерно страшно.»
Я не Пабло Пикассо, но повторю его слова – «жива матушка Россия!» Спасибо вам, дорогие мои, что исполнили самый сокровенный завет русской литературы – «призвали милость к павшим». Поклон вам.
какая завтра погода?
кто - нибудь знает, слышал?
восемь жизней прожил
в полгода
и не входя -
вышел
мое имя четыре буквы
у меня даже нет пола
сердце щелкает
странными звуками
как автомат
без затвора
* * *
в термосе -
горькое горе
в пачке -
четыре окурка
на голове
волосы
зима…
рваная куртка...
расхристанные, пьяные бродяги,
как странники, что на Руси Святой
паломниками были,а сегодня - маги
колдующие над своей судьбой.
картонные дома, пустая тара
ожоги жизни, нА сердце пожар...
что пленные, идущие устало
все ждущие от Бога скромный дар
на лицах скорбь, томление и мука
про милостыню можно и забыть
но знают они тонкую науку -
как погребенным заживо ожить
во сне увидеть дом, родную маму
и вспомнить детское, любимое лицо
из музыкальной школы вспомнить гамму
вид из окна, и даже вид в окно...
расхристанные, все же человеки
уснуть бы навека, ведь все одно
потрепанные плюшевые мишки -
массовка в глупом, несмешном кино...
Он сходу вызывает отвращенье...
А если жалость - шапка перед ним.
Он просит бесконечное прощенье
За бесполезно прожитые дни.
За каждую копейку благодарен,
Для всех он что-то вроде сорняка:
Он бесполезен, антисанитарен,
А гнать - не поднимается рука.
Мы все неизмеримо благородней,
Цитируя Монтеня и Руссо,
Ну разве что немного несвободней,
Вращая жизни бизнес-колесо.
Он не откроет тайны микромира
И урожай не соберет с полей.
Зато я видел из окна квартиры,
Как он украдкой кормит голубей !
Негромко спит вокзальный бомж
лицом в уютную скамью.
А я - к стеклу горячим лбом,
ночь серебрится ILoveYou.
А Lucy in the Sky with D.
опять загадочно тиха.
Земля у воздуха в узде
и снеба сыплется труха.
А властелиновый герой
кольцо спускает в унитаз,
чтоб огнедышащей горой
не доставали в этот раз.
Легионер и ветеран,
на веках сделал он тату:
"Багдад, будь спок! No pasaran!"
Ту надпись видно за версту.
И знак коломенской версты
себе засохнуть не даёт,
Чапаев шлёт из пустоты
столь ободряющий пейот.
У колеса стоит крупье,
оставим ставки на потом...
А бомж проснётся на скамье
и всласть зевнёт беззубым ртом.
Гуляя как-то pаз пpед Вашими окнАми,
Сквозь штоpы полумpак, я pазличил стакан.
Всего лишь в пол глотка он был пpигублен Вами,
И я залез в окно, и тяпнул двести гpам.
В откpытое окно стpуился луч заката,
Токайское вино буpлило в животе,
Бутылка на ноль семь, была едва почата
Я, Вас благословив, подумал о еде.
Сквозь кухонную двеpь, во мpаке близкой ночи,
В углу меж двух шкафов, увидел я "стинол"
И этой кpасоте, обpадовавшись очень,
Заветный сеpвелат я вытащил на стол.
Пpекpасный аpомат витал в стpуях аиpа.
Я pезал сеpвелат, я лил токай в стакан.
Я пpаздновал любовь... Hо тут в двеpях соpтиpа,
Со швабpой и совком, возник Ваш томный стан.
Я Вас боготвоpил, я Вами восхищался,
А Вы кpичали - "Воp!", кpичали - "Хулиган!!"
И на беду мою, Ваш муж в наш споp вмешался!
И отнял колбасу, и отобpал стакан.
И вот опять один. Бpожу во мpаке ночи.
И снова Вы окно не стали закpывать.
А я совсем пpодpог. Боpоться нету мочи,
С желанием залезть к Вам в теплую кpовать...
Гуляя в уикенд по городскому саду,
Я, в поисках тени, надыбал уголок.
Изысканый забор, собой таил прохладу,
И свой нехитрый скарб туда я поволок.
Присев в тени с мешком, я вытащил наружу,
Богемского стекла надтреснутый бокал.
Я погрузил его, что б вымыть, прямо в лужу.
И в брызгах сточных вод сей кубок заиграл.
Я наземь расстелилкусок от покрывала.
Достал из сапога люминивый прибор.
Ножа для колки льда, увы в нем не хватало,
Пришлось открыть портвейн ударом о забор.
Божественный отлив, дешевого агдама...
Я лил вино в бокал, вкушая аромат,
Как вдруг, среди дерев, почудилась мне дама,
А два глотка спустя ее раздался мат.
Пред мной явилась ты, пропащая фемина,
И ангельским баском спросила закурить.
Прекрасную мадам в пальте из крепдешина,
Заныканым бычком, решил я угостить.
"Парламента" бычок, что прятал для себя я,
Губами ты взяла, припухшими едва.
Но вдруг схватив Бокал, сказала напевая -
"В хрустальный его мрак плесните колдовства"
Фемине я в тот миг пррстил бы что угодно,
Но только не бокал, но тольок не портвейн.
И потеряв контроль, тебе я принародно,
Бутылкой на ноль семь заехал меж бровей...
И вот я в КаПэЗэ,я бесконечно плачу,
Над тем какую роль, в судьбе моей сыграл,
Добытый из дерьма, с надеждой на удачу,
Богемского стекла, надтреснутый бокал...
Однажды в полнолунье тёмной зимней ночью
Голодный старый бомж по кладбищу бродил.
Искал конфеты, водку, пряники и прочее,
Что люди часто оставляют у могил.
Вдруг у одной могилы панка увидал -
Он спал и был засыпан снегом весь.
Видать,кого-то он сегодня поминал,
И с пьяни завалился спать он прямо здесь.
И чтобы бедный панк от холода не помер
Бомж разбудил его и водкой напоил.
Затем они вдвоём уселись у забора.
"Кого ты поминал?" - у панка бомж спросил.
И панк сказал бомжу:"Как рад я нашей встpече!
Не говорил ни с кем я 40 дней подряд!
И на вопрос на твой я с радостью отвечу:
Себя!!! Я умер 40 дней назад!"
Мы используем файлы cookie для улучшения работы сайта. Оставаясь на сайте, вы соглашаетесь с условиями использования файлов cookies. Чтобы ознакомиться с Политикой обработки персональных данных и файлов cookie, нажмите здесь.
