Есть только один в мире художник – мой художник, самый настоящий, смотрит прямо в душу – Ван Гог.
Сегодня ходила с подругой на выставку Шедевров французского музея Орсе (импрессионистов) – в русле поздравлений Третьяковки с ее 150 летним юбилеем. Проходит в залах Третьяковки на Крымском валу. Поняла, что живопись меня не трогает. Игра света, форма, линия – чуждые материи. Только ОН один. Безумный француз с именем Ван – Один (One – english, единственный).
Но по порядку. Внизу висит объявление – список встреч на разные темы. В начале июня была встреча: «Мой лучший критик».
И вот бродим мы между картин. Великий натюрморт великого Сезанна – экскурсовод говорит, что уже его современники, причем художники - начали его скупать. Смотрите, как уложена драпировка, а яблоки в таком положении стоять не могли, и он подкладывал под них монетки… И?
Надо уметь видеть, видимо. Или не видимо.
Подходим к Ренуару – этого брата издалека узнать можно по белым солнечным платьям и типичным лицам дам. Диалог:
- Смотри, там еще собачка в ногах.
- Ага, с мячиком.
- А что это коричневое у нее на платье?
- Собачка была не совсем чистая.
После паузы и внимательного разглядывания.
- Балда, это часть ножки от стула.
Почему у нас нет фотоаппарата?
Перед Моне – «Ледоход» - по бледно розовой луже плывут бледно розовые невзрачные плевочки (ну не ТОТ САМЫЙ Моне) сидит девушка. Рот полуоткрыт. Люди проходят перед ней, иногда случайно задевают. Она сидит, не меняя позы, ничего вокруг не замечает. Внезапно берет ручку, что-то записывает и снова замирает.
Дальше по залу. Подруга вспоминает, что видела эту самую лошадь (маленькая скульптурка) собственно в самом музее Орсе, в котором она была. «Я вокруг нее ходила и думала – почему у нее такой короткий хвост». Хвост верняк короткий, кто-то его обрубил. Вообще, скульптурки на выставке вызывали много вопросов. Например «Таз». В тазу лежит девушка. Все бы хорошо, но ее правая рука почему-то распластана, а кулак напоминает копыто. «Ну, может она просто полотенце намотала на руку?» - предполагает подруга.
И тут Ван Гог. Оно. Он. Отойти невозможно.
Садимся напротив, вспомнив девушку (она потом тоже придет и тоже сядет).
Звездное небо (Те самые плевочки Маяковского, кому-то без сомнения нужные). Набережная. Фонари. Вода. Световые дорожки от звезд и фонарей. Две лодки. Кусочек земли и две одинокие фигурки – ОН и ОНА. Усталые. Маленькие. Одинокие. Мужчина без лица. Женщина с прорезанными чем-то тонким линией глаз, носом, губами.
Это абсолютное счастье. Такое полное, такое острое, что как бритва режет, ранит, раздирает, переполняет. Эти умопомрачительные звезды – детской рукой пятилетнего мальчика нарисованные. Наивные и оттого – живые. А в фигурках и за этим счастьем – прячется, таится такое же глубокое и полное отчаяние. И из-за предощущения невидимого ужаса счастье становится еще полнее, еще острее, еще живее. Сидишь перед этой картиной, и хочется ЖИТЬ. Потому что у жизни есть смысл – ЖИТЬ В ЭТОЙ НОЧИ, в этом свете, в этих звездах, в этих людях. И ведь рисовал он эту картину С НАТУРЫ. Выходил на набережную, прикреплял к шляпе две свечи и рисовал.
Но от этой полной достоверности – точность не места (Орли, кажется), но эмоции. Точность, которую можно воспроизвести в любом месте, в любое время, в любых предлагаемых обстоятельствах – «Ты, пожалуйста, только живи».
И этот художник, который зрительно осязал гармонию и счастье, работал всего 8 лет, был одинок, несчастен, жил с проституткой и не мог продать свои картины. Это он, ухо себе отрезавший. Знавший отчаяние и передающий радость – вопреки, из-за.
Для меня открыт только один художник, остальные молчат. Может быть, и они заговорят тоже, но позже.
Мы используем файлы cookie для улучшения работы сайта. Оставаясь на сайте, вы соглашаетесь с условиями использования файлов cookies. Чтобы ознакомиться с Политикой обработки персональных данных и файлов cookie, нажмите здесь.