Вёсны арабской вязью сплелись в года.
Линия жизни зияет каменоломней.
Семь с половиною было тогда всего мне,
помнишь решение «мудрого» нарсуда,
мол, эти двое друг другу теперь никто
(будто такое под силу решать кому-то).
После – турне-путешествие по приютам...
Помню, в треухе и в тёплом чужом пальто,
бритый под ноль, ободряемый ребятнёй,
в комнату я залетел, пацанёнок-пуля:
«Папочка... па... ты приехал... не обманули!..»
Как же тогда я мечтал о тебе родной!
Годы-кирпичики выстроились в года -
не полвосьмого уже и не восемнадцать.
Знаешь, отец, ты... я должен тебе признаться -
я ведь почти ненавидел тебя тогда!
Нынче, скользя по предзимнему хрусталю,
я улыбаюсь той радости ноябрёвой...
Как твои дети, отец? Поцелуй их... К слову,
знаешь, отец, я тебя всё равно люблю.
постирушка
Тамара Карякина http://www.stihi.ru/2014/01/16/6729
"В начале было Слово и Слово было у Бога
и Слово было Бог"
/ Евангелие от Иоанна /
Пальцы как не пристают к веревке
на таком морозе у неё:
бабушка сноровисто и ловко,
без прищепок вешает бельё.
Постирушка тут же колом стала -
никакому ветру не сорвать
и гудит надтреснутым металлом
при погоде в минус двадцать пять.
Вечером - торчмя, насилу втащит,
по избе раскинет - просыхать.
И, каким бы ни было лядащим,
а начнёт бельё благоухать:
снега незапятнанным покровом,
студяным озоном января...
Может, также в стирку кинуть Слово,
вытряхнув слова из словаря?
Всяк, кому не лень, на нём елозит,
против Богом данного греша -
вывернуть их, что ли, на морозе,
чтоб у слов очистилась душа?
Как быстро догорают вечера!..
И снова, как сегодня и вчера,
Будильник утром выкрикнет; «Пора!»
И вновь душа покатится по склону
Туда, где в ванной теплый душ шумит,
Где чайник электрический кипит,
Где в кухне стол для завтрака накрыт,
Как водится, лишь на одну персону…
И снова освеженный за ночь снег,
Себе в архив следов запишет трек,
Тех, что небрежно бросил человек,
Спешащий по привычке на работу…
А стылый норд из зимней темноты,
С которым человек давно на «ты»,
Тасует снега рыхлые пласты
И тянет всё одну и ту же ноту…
Когда мой мир, как лист бумаги скомкан
Сагидаш Зулкарнаева
Когда мой мир, как лист бумаги скомкан,
И душу рвёт кинжальный ветер дней,
И скудость ждёт отточенным осколком
На алчущем паденья жертвы дне,
Так хочется повеситься, как месяц,
Задраить люк души, завыть как бес,
Скатившись вниз по гулким рёбрам лестниц,
Упасть в ладони жаждущих небес,
Забыть все рамки, правила, законы,
Долги, пароли, мерки, этикет,
Сбежать из мира клеток и вагонов,
Машин, неона, пластика, ракет,
И кануть в непролазной, тихой чаще,
Где бродит по деревьям лунный кот,
И выгореть, как август уходящий,
И сдаться в плен всем армиям невзгод.
Когда ж душа надорванно умолкнет,
В бессилье крикну вновь себе: Дыши!
И еду в глушь соломенной иголкой
Сшивать дыру надорванной души.
И кофе недопит,
И бутерброд надкушен.
За ухом "Сплин" сопит,
Терзает песней душу.
И нет тебя в сети,
И сердце не на месте.
Мне б место то найти,
Да слишком много чести,
Которая велит
Порыв запрятать в клеть.
Что ж, раз еще болит,
То есть чему болеть.
Халат, тапочки, мысли…Доктор,а больно будет?
Не надо меня успокаивать – говорите правду!
Доктор, мы ведь с Вами взрослые люди,
И нам никогда не сыграть «за одну команду»-
Груз на нас, понимаете, слишком разный –
Хоть по одну из сторон «моральной медали»,
Но для Вас жизнь- работа, пускай и грязная,
Для меня же плач, но потом – у пустого грааля.
Доктор, при чем здесь Всевышний, беритесь за дело!
Глотните спирта – градус придаст Вам силы,
Вы ведь убьете еще не оживший комочек тела,
А душу в нем я сама (безнаказанно ли?) убила.
Господи, доктор, прекратите пустую истерику!
Ваши руки трясутся мелко, как будто студень.
Если не Вы, то другой врач уже к понедельнику…
Доктор, Вы только скажите, а больно будет?
Мне от тебя остался синий дым,
невкусный кофе в скомканной постели,
и «мокрый нос» с окрасом голубым,
что так любил встречать тебя у двери.
Мне от тебя остался венский лес,
вернее, сказки призрачного леса,
твои стихи по поводу и без
и милый хлам из длинных эсэмэсок.
Мне от тебя остался фильм без слов,
где я с тобой смешной и лопоухий,
где так наивно верю, что любовь –
твоё «хочу», не выходя из кухни.
Мне от тебя остался лёгкий фарс
нелепых сцен, несделанных пощёчин,
где страсть, что выворачивала нас,
запряталась куда-то между строчек.
Мне от тебя остался белый снег...
коньяк открыт ... и вроде всё неплохо...
жаль, лишь подсказки не осталось мне -
как дальше жить… чтоб без тебя не сдохнуть…
Захотите Россию увидеть – не надо в Москву.
Разве только взглянуть на столичные будни вокзалов.
Для Руси я своя… я с её языком совладала
И на этом честно'м языке до бессмертья живу.
А страна моя там, где мужик прикормил голубей.
На ладонях его умещается карта России.
Там израненный голубь, напившийся морем бессилья…
Там и реки, и горы, и шрамы, и крест на себе.
И серебряный крестик при нём, как рука, как нога
И как всё, без чего он сегодня не может, не сможет…
Как душа, что под аспидно-чёрной неряшливой кожей -
Чтоб отмыться, с крещения песни поёт облакам.
Посмотрите ещё на глаза, на судьбу, на постель…
На расстёгнутый ворот его помутневшей рубахи…
На тревогу в лице, на тоску и на детские страхи…
И на этот его натощак заливаемый хмель.
Посмотрите на землю, застрявшую в горле комком…
Он и сам для неё то кузнец, то никчёмный нахлебник.
Отрезвеет и с рук, что похожи на всклоченный требник,
Голубиное счастье отдаст зачерствевшим куском.
Он отдаст всё, что есть… всё, что пить – у него не проси.
Кабы было, то не был бы крест так надёжно поставлен.
Он не справился с общеземельной бутылочной травлей,
Стали русскою кухней теперь анальгин и карсил.
Так что кремль – не страна… И мосты - это только мосты.
Хорошо б изнутри обойти третьяковские стены…
Увидать, как пропитые души бывают бесценны…
Как по-русски на вечность глядят, ослепляя, холсты.
Прости за дурную привычку: тебе не писать,
но это занятие кажется мне интересней,
чем просто смотреть, как протяжно ползут небеса
туда, где мы будем, когда упокоимся с песней.
Прости за дурную привычку: тебе не звонить.
Ты с детства хотела казаться вне доступа связи.
И если услышишь гудок и мой шепот за ним,
то лучше разбей телефон и гуляй восвояси.
Прости за дурную привычку – нормальный рефрен.
Он так постоянен, как чувство рождённое нами.
И что-то хорошее слышится в каждой строфе,
И нежное что-то молчит уцелевший динамик.
Прости за дурную привычку: тебя не любить…
Пожалуй, что в этом единственном я безнадежен.
Каких ещё надо высот мне достичь и глубин?
Куда позвонить, написать?
Позывные всё те же.
Говорила умная подруга.
Вот одна лишь фраза из того:
"Ты, когда себе находишь друга,
то подумай хуже про него.
Чтоб потом, когда счастливый случай
что-нибудь в судьбе перевернет,
оказался он гораздо лучше.
У тебя же все наоборот:
Ты сначала создаешь кумира
и лелеешь бережно его,
а потом кричишь всему эфиру,
что не знала хуже никого.
Да уж! Восторгаться ты умеешь,
душу выставляешь неглиже.
Господи! Когда ты поумнеешь?!"
...
Я боюсь, что никогда уже...
Она пока ещё играет этюды Мошковского, но уже готова приступить к этюдам Шопена.
Она знает, что, если пролить много пота, любая цель может быть достигнута постепенно.
Она не сомневается, что рано или поздно её услышат лучшие концертные залы мира.
Она пока ещё играет инвенции, но уже посматривает в сторону "Хорошо темперированного клавира".
Соседи, проживающие по той же лестнице, много лет ощущают себя страдальцами,
И даже на клавишах появляются трещины под её сильными и холодными пальцами.
А он пока ни о чём не догадывается, его голова занята футболом,
И он не придаёт никакого значения звукам, доносящимся из окон музыкальной школы,
И не подозревает, что скоро наступит то время, когда из-под её сильных и холодных пальцев
Кусочки его сердца будут разлетаться наподобие звуков Мефисто-вальса.
И потом уже наступит тот вечер,когда он в последний раз увидит с балкона свой двор и покрытое снегом футбольное поле,
А она будет играть фортепианный концерт Стравинского в знаменитом нью-йоркском Карнеги-холле...
Я вчера говорила с врачом, он сказал тебя нет.
Вот смешной человек, как же нет, когда мы говорим?
Он мне дал коробок, там написано "Аминазин"
Говорит, если пить - ты уйдёшь. Ну, скажи-ка, не бред?
неделю спустя...
Я ему не скажу, что сегодня ты здесь, так хорош!
Не в моей голове, а реально на стуле и с чаем.
Я в тебе, как и прежде души, милый друг мой, не чаю,
Ну а завтра опять на приём, хоть он врач ни на грош.
2 недели спустя...
Медсестра улыбается странно, завидев меня.
Эта дура-блондинка твердит, что сидишь ты в мозгу.
Кто ей выдал диплом? Ты ж с 2 метра. Смеюсь, не могу.
В медицинском не учат, что мозг очень мал для тебя?
3 недели спустя...
Здесь все странные в этой больнице, мне страшно, слов нет,
Говорят, как с ребёнком со мной, не пускают гулять.
И спасает лишь то, что приходишь опять и опять.
Но я им не скажу, им спокойней, когда ты - секрет.
4 недели спустя...
Здесь неплохо, тепло, кормят правда отвратно, а так
Можно жить, и тем более ты каждый вечер со мной.
Мне сказали, когда ты уйдёшь, то мне можно домой.
А зачем мне домой без тебя? Без тебя мне никак.
Весна поет, звенит в башке,
Я в электричке, налегке
Махну с природой посливаться на часочек,
Целует ветер в губы, и
Несостоявшейся любви
Поются оды в сердце глупых одиночек.
Таких, как я, таких, как ты...
От бестолковой суеты,
Огней реклам, семейных драм и слоя пыли
Ослепли. Веру в чудеса
Чужие глушат голоса,
Ты говоришь, что нет чудес? А раньше - были.
Как солнце лижет гладь реки!
Закроет силуэт тоски
Пушистым верхом одуванчик ярко - желтый,
Я наслаждаюсь всем подряд,
И даже легкие болят,
Офигевая с непривычного комфорта.
Ну, а потом домой вернусь,
И притаившаяся грусть
Повылезает из щелей, меня встречая,
Поставлю чайник на плиту,
Присев к столу, листок найду,
И напишу пустой стишок,
И полегчает...
Мы используем файлы cookie для улучшения работы сайта. Оставаясь на сайте, вы соглашаетесь с условиями использования файлов cookies. Чтобы ознакомиться с Политикой обработки персональных данных и файлов cookie, нажмите здесь.
