Анастасия Бойцова. стихи
* * *
И вот, словно взмыленного коня
С пещерами впалых скул, -
Идёшь по городу - загонять
Ошпаренную тоску.
И вот, зажимая тебя ещё
В сквозных нетвёрдых когтях,
Кривые стремнины ночных трущоб
Тебе навстречу летят.
И вот, поглощая твои шаги,
Струится синяя тень...
Не знаю, бывает ли выше гимн,
Но не завещаю тебя другим,
Мой сон в моей темноте,
Где небо - сверкающий свиток нот
Над серым клочком сукна -
Но в каждом городе есть окно,
А может быть - два окна...
И сквозь аромат машин и костров,
Сквозь пряные своды лип
Я все перфоленты оконных строк
Вычитываю вдали.
И это мерцанье земных планет
Такую наводит жуть,
Что воют собаки, осатанев,
А я на окно, которого нет,
Сквозь собственный сон гляжу.
Моя удача, мой переплёт,
Моё немое кино,
Мой город, что сонную воду пьёт,
Как тощий чёрный щенок,
Мой сущий бред, бредовая гиль,
Где я, плаща не надев,
Всю ночь ненасытно черчу круги...
И я не желаю тебя другим,
Болото моих надежд!
Прощальная песня
Прощай! От финала мокры глаза,
И пьеса шла на "ура",
Но высохнут слезы, пустеет зал,
Погасли прожектора.
Пожмем же руки - уже трубят
В дорогу. Пора кончать.
А кто сыграет взамен тебя,
Какая тебе печаль?
Прощай! Это было лихой игрой -
Дай Бог еще где-нибудь...
А чем вспоминать иногда, порой -
Так лучше совсем забудь.
Столбы в окне твоем зарябят,
А может мелькнет причал...
А кто завтра будет взамен тебя,
Какая тебе печаль?
И если черт побирает все,
Всем песням один конец -
Не все ли равно, кого унесет:
Ни я не сойду со своих высот,
Ни ты не придешь ко мне.
Ступай же с миром, слов не дробя,
Навечно, на год, на час.
А кто со мной завтра взамен тебя,
Какая тебе печаль?
Она - говорят о земле святой -
Не может знать пустоты.
Кто будет завтра стоять на той,
С которой уходишь ты?
И руки руку затеребят,
И очи прочтут в очах...
А что в них прочтется взамен тебя,
Какая тебе печаль?
Не первым быть - не беда еще,
Не быть никаким - беда.
И если все побирает черт,
Ему привет передай.
А мир летит, против ветра гребя,
Но я говорю - прощай.
А кто в моем сердце взамен тебя,
И что в моем сердце взамен тебя,
И будет ли сердце после тебя -
Какая тебе печаль?
***
Звени, мое сердце, от долгой разлуки
Не с милым, но с миром – возьмите назад!
Звенят мои жилы, звенят мои руки,
Звенят от натуги, порваться грозят!
Ходячий звонок, небывалый в природе,
Для каждого слуха, у каждых дверей;
Не пес это воет, а тень моя бродит
Меж запертых окон в холодном дворе.
Иной раз кидают – улыбки, остроты,
Подарки – ужимки – подачки – гроши…
Откройте – откройте – откройте – откройте!
Безумная просьба бездомной души.
Бродить и бродить сумасшедшим трамваем
Не сутки – не час – не неделю – не две;
Но не открывают – но не открывают
Ни окна – ни душу – ни сердце – ни дверь.
Как видно, пристало – клеймом и присягой –
На этой земле, где спасения нет,
Пока батарейки не сядут – не сядут –
Звенеть – и звенеть – и звенеть – и звенеть…
Прогулка в сумерки
Вдоль тротуара, что не пожран
Еще водой – и ночью тоже –
При свете фар – и всею кожей
Всем фарам отвечая: «Хер вам»,
Идти и действовать прохожим
На нервы.
Не думая, какого черта,
Шаги считая и со счета
Сбиваясь снова, ни о чем-то
Не знать… Под пакостные блюзы
Плыть – молчаливой, безотчетной
Медузой.
Деревья-водоросли… Фары
Блестящих рыбин… Пасти баров…
И отползает свет фонарный,
И наплывает свет подводный,
И проплывая по бульварам,
Вдоль рифа стен, в пещеры арок,
Не замечать, что город старый
Приливу отдан.
Что все покинуло пещеры:
Акулы в кожаном и сером;
Яркочешуйный, разноперый,
В цветах вечернего минора,
Косяк мурен слегка усталых;
И спрут (квартального масштаба);
И пьяные – бочком, как крабы –
По норам.
Все ищут: кто – нору поуже,
Кто – мель, кто – что-нибудь на ужин,
А кто и пригоршню жемчужин;
И пару – все без исключенья.
И, проплывая через лужи,
Предполагает рак досужий,
Что все же зонтик рыбе нужен:
Плыть по теченью.
Как все, к мерцающему свету
Плыть; осознать себя не где-то,
Но здесь, дрейфующим поэтом
(Глубоководным – особливо),
Грустя, что выметет все это
Без исключенья, без приметы,
До наступления рассвета –
Отливом.
***
Стереги меня, Смерть, потому что хочу устеречься
От забвенья, повтора и моря, где тонет ковчег.
Потому что хочу не успеть ни поступком, ни речью
Подчиниться тому, что возникло до строк и до черт.
Стереги меня, Бог, потому что хотя и безбожно,
Но без доли твоей не хочу ни хрипеть, ни дышать.
Стереги меня, боль, потому что душа моя – ножны,
А без доброго лезвия ножны – пустая душа.
Стереги меня, страх, потому что иначе смеяться
Разучусь и дерзать перестану; спаси меня, страх!
Стереги меня, страсть. Говорят, и тряпичным паяцам
Ты для смерти даруешь высокое чудо костра.
Стереги меня, рать искушений, без коих бороться
Будет не с чем, и грошик базарный – цена чистоте;
Стереги меня, враг, ибо можешь во мне инородца
Все еще различить на земле притяжений и тел.
Для усталых небес, чей закон запылен и нечитан –
Все мелодии тела. Но если душа устает –
Стереги меня, Бес! Потому что иную защиту
Отрицает бессовестно жадное сердце мое.
Счастье
Опять на месте: на пределе.
Там, где положено: на дне.
Семь понедельников в неделю
По части несчастливых дней.
Приметы прошлого роскошны:
Был домовой, и тот зачах;
Все силуэты встречных кошек
Не серы даже по ночам.
Приметы в будущем бесценны:
Наряд с оборванной каймой,
Из десяти бокалов целых
Один разбитый - будет мой.
Слаба грешить, сильна в расплате,
Горю в огне, тону в воде -
Я даже свадебное платье
Разорвала бы, не надев.
Чего ещё? Какого знака?
Какого камня на тропе?
Но есть же сердце - чтобы плакать.
И даже горло - чтобы петь.
О свободе
Где она, царица упований?
Там, где пела, там, где воевала.
А когда уже завоевали,-
Надо уходить, как Че Гевара.
Чтобы не текли за годом годы,
Чтобы не понять, околевая:
Вся свобода - битва за свободу,
И иной свободы не бывает.
* * *
Тот дом, в который нет ни звонка, ни стука,
В котором лестница есть, но нет этажей,
Тот дом, в котором даже скука - не скука,
Который - вот только сегодня! - построил Джек,
Тот дом, постучаться в который под стать великану,
Но где великану - негде даже стоять,
Тот дом, в котором в окошко кидают камни,
А нынче монету, как в море, кинула я,
Тот дом, в котором такое обилие света,
Что света не видно за стенкой солёных вод,
Тот дом, стоящий неведомо где, но где-то,
И явно не в двух кварталах от моего,
Тот дом, который дороги обходят мимо,
Как мимо обходит смена дней и недель,
Тот дом, стоящий на каждой дороге Рима,
Тот дом, как маяк, обращенный спиной к воде,
Тот дом, который сам себе - кот и сторож,
Тот дом, в котором делят сон, как еду, -
Единственный, может быть, в мире! - тот дом, в котором
Меня никогда, никогда, никогда не ждут.
* * *
Отпусти. Я уйду холодком по спине.
Я оставлю круги на воде.
Отпусти меня в город, которого нет,
И которым нельзя овладеть
Ни подкопом, ни подкупом. Где - ни дворцов,
Ни казармы, и нет площадей.
Отпусти меня в город, который не сон,
Надо только узнать ещё - где.
Если кто-то захочет тебя променять
На почти нестерпимый восторг,
Отпусти его в город, к летящим коням
На изогнутых шеях мостов,
Где зубчатые башни кичатся родством
С облаками в небесных зыбях...
Отпусти меня в город, который не твой,
И в котором не будет тебя!
Отпусти меня в город недолгих дождей,
От которых заходится дух,
Отпусти меня в город, который не здесь.
Отпусти. Всё равно я уйду.
Отпусти меня в город узорных камней,
На которых - мой собственный стих...
Но сперва отпусти мою душу ко мне.
Отпусти её в город, которого нет!
Я уйду. Только ты отпусти...
* * *
Посвящается Э. Менделевичу
Я, как слеза, у Тебя на реснице колеблясь,
Знаю, что скоро скользну по усталым щекам.
Дай же мне только успеть на последний троллейбус,
Тот, что скучает в ночи по своим седокам.
Мы - талисманы, которыми Ты окольцован,
Ты нас роняешь, когда мы не слишком прочны.
Дай же нам только успеть на последний, бессонный,
Самый бессонный из всех непутевых ночных...
Мы обязательно встретимся, серый мечтатель,
Где-то давно растерявший свои номера, -
Тот, чей маршрут, начинаясь на Старом Арбате,
Нас на Васильевский остров ведет умирать.
Где-то в проулках, глаза добродушные вперив
В темные окна, слоняется сонный чудак...
Пусть же они оборвутся за ним, а не перед, -
Нашей судьбы перетертые сплошь провода.
То умолять об отсрочке, то думать - скорей бы! -
Зная, что разница, в сущности, невелика:
Только бы, только успеть на последний троллейбус,
Чьи провода исчезают в ночных облаках.
***
Что за поезд придет?
У. Джей Смит
Как по скатерти вод без ажурной резьбы,
Не ища никого, разве только - забыть,
Разве только – забыться на вольном плаву
Сквозь шуршание шин, сквозь речную траву,
Сквозь огни – и вдыхать этот сонный абсент
Из бензина и водорослей на косе,
Из дыханья асфальта и плоти реки…
А напившись, одною рукой опрокинь
Фонари и закат на зеркальную тень,
Мановеньем мазка размешай, и затем
Наклонись и высматривай, взоры вперив
В эту чашу за порванным краем перил:
Чье лицо проступает на скатерти вод…
«Что за поезд придет?»
***
Под небом Господнего гнева, под небом чугунным,
Под небом неверным, неистовым, словно вода,
Скажи мне, любовь моя, кто целовал эти губы,
Те самые губы, что мне не познать никогда?
Под небом рассвета, под небом застенчиво-млечным,
Когда распускает истома свои невода,
Скажи мне, любовь моя, кто обнимал эти плечи,
Те самые плечи, что мне не обнять никогда?
Под небом, заснеженным сказками ветра-скитальца,
Под небом веселым, из самого синего льда,
Скажи мне, любовь моя, кто согревал эти пальцы,
Те самые пальцы, что мне не сжимать никогда?
Под небом невинным, расшитым алмазами ночи,
Под небом безжалостным, небом без тени стыда,
Скажи мне, любовь моя, кто заглянул в эти очи, -
Те самые, что на меня не глядят никогда?
Под небом палящим, под небом, пощады не ждущим,
Под небом беспечным, сверкающим, словно слюда,
Скажи мне, любовь моя, кто покорил эту душу,
Ту самую душу, что мне не поймать никогда?
Под небом проклятым, под небом, пропитанным серой,
Под небом, пунцовым от самой бессонной зари,
Скажи мне, любовь моя, кто получил это сердце?
Скажи мне, любовь моя...
Жизнь моя, не говори.
* * *
Благодарю Тебя за все мое богатство:
За руки и за слух, за упоенье глаз;
За яркость красоты, которая угасла,
За яркую судьбу, что так и не сбылась.
Благодарю Тебя за вкус воды и хлеба,
За запахи земли, за звонкость мостовых;
Благодарю тебя за каждого, кто не был
Моим, но мог им быть; за шорох той травы,
Которую скосить рука моя не властна,
Но властна все же знать ее упругий вкус;
За вкус горячих губ - и за незнанье ласки;
За все, что не манит; за все, к чему влекусь;
Благодарю за свет, за звук, за осязанье,
За голос и гортань - за чудо из чудес;
За влагу и за соль, что мы зовем слезами;
За сон - последний дар, который знаем здесь.
За похоть и любовь - единственные звенья,
Способные связать несвязанную нить;
За голод и еду; за память и забвенье;
За дар молчания и прелесть болтовни;
Благодарю за речь - за трепетный, нервозный
Ток этого моста - от нищего к царю!
Благодарю за свет. Благодарю за воздух.
И все-таки, за смерть - стократ благодарю.
* * *
Рубашка порвана. Камзол распахнут.
И кровь стекает струйкой по бедру.
Отчаяние ладаном не пахнет.
Со мной покончено, Гораций, друг.
Мои кишки и жилы намотало
На шестерни невидимых кулис...
Пусть подождут четыре капитана,
Они не сцену рано поднялись.
Пусть подождут. Тебе разбавить нечем
Мою неразведенную вину.
Боюсь, что я с отцом уже не встречусь
И призраком на сцену не вернусь.
Боюсь, не шпага это совершила,
Не рок и не король. Никто другой,
Как декорационная машина
И пьяный дуралей у рычагов.
Боюсь, что смерть по сути так нелепа,
Что только оскорбит служенье муз.
Боюсь, что целый зал вернет билеты,
Когда я на поклон не поднимусь.
* * *
Так вот и ходишь - ни зло, ни услада.
Неприглашенный на здешнем пиру.
Так вот и ходишь - калиф по Багдаду,
Неузнаваемый ночью Гарун.
Платьем задели, окликнули, или
Кров разделили с тобой пополам, -
Знали бы, нищие, с кем говорили!
Знала бы, женщина, с кем ты спала!
До невозможности к вам притираясь,
Сердце смеется и падает дух:
Если бы знали вы, с кем препирались
Из-за объедков в обжорном ряду!
Если бы знали, - за кислыми щами
Не замечавшие шепота лет, -
Если бы знали, кого поучали
Жить на е г о, а не вашей земле!
Вы, чьи года исчисляются днями,
Чьи обольщения - глина из глин;
Если б вы знали, кого соблазняли
И отчего соблазнить не смогли...
Так вот и ходишь - в оборванном гиде
Уличном прячась за жалкий барыш, -
Так вот и ходишь; и слышишь, и видишь,
И притворяешься, что говоришь.
Мир, вдохновленный отсутствием даты,
Старый базар дарового жилья,
Если бы знал ты, какой соглядатай
Бродит по пыльным твоим колеям!
В ношеном платье, в одолженном теле,
Странном - и явно с чужого плеча, -
Так вот и ходишь - неузнанной тенью
По бесконечным багдадским ночам.
Не оставляя ни дома, ни сына,
Не подвизаясь на поприще дел,
Так вот и ходишь - пожизненный ссыльный -
По балагану своих площадей,
Не приближаясь к застолью со снедью,
Вьется в пыли исчезающий след...
Зная, что мир посмеется последним,
И никогда не наступит рассвет.
* * *
Разве знали мы, о чем просили,
На морских лелеемы равнинах?
Смилуйся, о Господи! Верни нам
Хвостовой плавник зелено-синий!
Осуши и благостно, и горько
Слезы дочерей твоих скуластых.
Господи! Верни нам наши ласты;
Ноги - это словно по иголкам!
Разве знали мы, о чем роптали,
Следуя за пенною кормою?
Господи! Верни нам наше море,
Воздух обжигает нам гортани.
Возврати нам жабры, что прорезал,
Господи! Зачем ты нас послушал?
Слишком дорога нам эта суша -
Как по раскаленному железу!
Мы забыли, ч т о рвалось и пело,
Что через себя переступило...
Возврати нам в грудь морскую пену.
Сердце - это слишком нестерпимо.
Fin de siecle
Порой бывает странно жить на свете –
Как будто можно выпытать судьбу.
Как будто образ «грань тысячелетья»
И вправду означает что-нибудь.
Вот завтра выйдут, пьяные от счастья,
Размахивая свежей «Фигаро»,
И трижды прокричат: «Король скончался!»
И трижды вслед: «Да здравствует король!»
И мертвеца схоронят всем на зависть,
Швырнув в могилу шпагу и перо,
И вспомнят, что покойник был мерзавец,
И даже заикнутся, что герой.
(Поскольку этот час не знает средних
Эпитетов). А после будет сон.
Но там, в тумане, прячется наследник,
Никем еще не виданный в лицо.
Он движется – а я не знаю, кто он! –
И нас, и времена перехитрив,
Как будто холст умело загрунтован,
И должен появиться первый штрих…
***
Блажен, кто целый мир окинул глазом
И отпил по глотку из разных рек;
Блажен, кто мог влюбляться раз за разом,
Не позабыв о брате и сестре;
Кто ввечеру просил певицу: «Спой мне!»,
А утром позабыл ее в пивной…
А у меня один патрон в обойме –
Зато уж без осечки, разрывной.
Блажен, кому гроза и ветер с моря
Вспахали котловины впалых щек;
Блажен не тот, кто видел мало горя,
А тот, кто видел что-нибудь еще,
Кому до срока выбелило брови,
Кто жил, долготерпенью не учась…
Хвала тому, с кем выстрадано вровень,
А пережито – тысячная часть.
Блажен, кто шел, как жил: за милей миля,
Кто был один, не принимая мук;
Кто всем дарил: улыбку, ночь, полмира –
Но жизнь свою не отдал никому;
Кто вечно запивал губами - губы,
Вино – вином, до нового пути…
Он избежал Проклятья Однолюба –
Будь счастлив, кто его не ощутил.
Будь счастлив. Как судьба ни истрепала
И душу, и черты его лица –
Он знал лишь пену с этого бокала,
И проклят тот, кто выпил до конца.
И проклят тот, на чьем тщедушном теле
Зюйд-Вест не положил свои кресты;
Кто по ночам на собственной постели
Познал жаровни всех земных пустынь;
Кто не постиг науку странствий дальних,
Пространствовав в аду своей души…
Будь проклят осужденный на страданья.
Он жил. Он ничего не совершил.
Блажен, кто будет хвастаться, что пожил,
Покинув наши бренные места!
А сердце что? – Шагреневая кожа.
И той осталось ровно на пятак.
К О.Е.
I
Ожесточенные чертовски
Своей рассеянной природой,
Мы — длиннолапое потомство
Детей Свободного Народа.
С твоею образностью статной,
С моей веселостью немытой,
Мы — предпоследние остатки
Житейского палеолита.
Расположившись по-пиратски
Среди служебного завала,
Мы только след какой-то расы —
И чумовой, и небывалой
.
И под хрустальным абажуром,
И во вращающемся кресле
Среди чужих бетонных джунглей
Мы беспредельно неуместны,
Как над холмами стая чаек
Меж заплетающихся улиц...
И день за днем, не замечая,
Мы занимаем круговую.
От неприятеля, что скрытен
И безнадежно одинаков:
От заурядности событий
И затрапезности бараков,
Все эти мертвенные зыби
Ко всем чертям преобразуя, —
От беспардонного безрыбья,
От поголовного безумья,
От мелководного бассейна,
От мелкорослого гусарства,
От скукотворного веселья,
От смехотворности сенсаций,
От власти времени, чья плотность
Не поддается на молитвы;
И против старости — пусть лопнет!
И против юности — пусть влипнет!
От повседневности, делами
Перегружающей беспечно;
От местной фауны, что лает
На нас в истерике и течке;
И от бушующего шторма
На сто тридцатой параллели,
В далекой гавани, в которой
Два наших паруса белеют.
II
Когда отпылала весна боевая,
Размыло дождями дороги судьбы,
Мы скажем: отславилисъ, отвоевали,
И только одно не успели избыть.
Когда облетело густое цветенье
И двадцатилетъе ушло за холмы,
Мы скажем, желтея — две бледные тени, —
Что лишь одного не утратили мы.
Я верю, как в воздух, как в боль под грудиной,
Как верю, что все это встретим вдвоем,
В то дивное диво, что непобедимым
Пребудет беспутное сердце твое.
И за два шага до чугунной ограды,
Лелея на солнце остатки красот,
Мы снова с тобой обменяемся взглядом
На чье-то мелькнувшее в спешке лицо.
И тут я увижу, как тонкие ноздри,
Двойное наследие польской крови,
Втянув зачарованный трепетный воздух,
Отвеют, как облако, годы твои.
И в миг, неизвестно который по счету,
Все краски Вселенной вокруг обострив,
Так молодо вспыхнут уставшие щеки,
Как будто фитиль засветили внутри.
Полвека смахнув, как пятно от побелки,
Куда-то в пространство ресницы воздев,
Ты вся уподобишься компасной стрелке,
Опять отыскавшей дорогу к звезде.
Ни мысли, ни фразы еще не окончив
(О том, что худеем и снова не пьем),
Ты дрогнешь, как пес из созвездия Гончих,
Почуяв неладное верхним чутьем,
Покуда навстречу, не ведая, кто ты,
Беспечная дичь направляет стопы...
— Так доброй охоты! -— Так доброй охоты! —
Шепну я тебе — и исчезну с тропы.
Цикл Верхом на Гиппогрифе
И конь надорвался, и плащ истрепался,
Никто не узнает, никто не приедет…
Какого еще ананаса в шампанском
Желаете вы, благородная леди?
Не стихнет дыханье над спицами кровель,
Не звякнут внизу долгожданные шпоры;
И весь мой закон – небрежение крови:
Холодной? – нет, попросту – огнеупорной.
Везет же – везет же – красоткам из сказки:
Высокие башни, плющовые плети…
Заснуть бы – заснуть бы – и всласть отоспаться,
И знать, что в запасе – четыре столетья!
Поднимешь ресницы – и сызнова двадцать,
Звенят соловьями колесики ходик…
Но тянется жизнь, вынуждая сдаваться,
И зеркало вянет, и вечность уходит.
Какие сто лет – ни минутки, ни трети!
И косы секутся, и губы белеют…
И горечь не встретить, не встретить, не встретить
На кратком пути одного поколенья.
И ждать, отмеряя дорогу земную
На малом участке неближнего света…
На сколько же лет мы с тобой разминулись,
Гордец и смельчак, для которого – это?
Астольфо
Что растрачено, что воры растащили,
Что сквозь пальцы унесло теченьем лет…
Говорили, на Луне, мол, есть лощина,
Где хранятся все потери на Земле.
И невидимо мерцают нам оттуда,
Стоит веки утомленные смежить,
То сокровищ растранжиренные груды,
То сожженных фолиантов стеллажи.
Там на склонах серебристою осокой
Прорастают невозвратные года;
Где-то локоны, увядшие до срока,
Где-то смех, отшелестевший навсегда.
Где-то высятся разрушенные стены
Сотни тысяч невредимых Атлантид…
Только Ньютон не нашел такой системы,
Чтобы эти Атлантиды обойти.
Вместо карты – стихотворная страница,
Не бывавшая у времени в плену…
Забери меня с собой, отважный рыцарь,
На чудовище летавший на Луну!
Открыватель межпланетных навигаций
Мне прищурится насмешливо в глаза…
Милый рыцарь, я лечу не за богатством,
Даже юность не потребую назад.
Не манит меня хрустальная посуда,
Что так бережно вы держите в руке, -
Даже если там остался мой рассудок,
Что поделать! Возвратимся налегке.
Но потеря есть, с которой примириться –
Легче гроб себе до срока обтесать:
Укажите мне долину, добрый рыцарь,
Где потерянные спрятаны сердца!
И попутчик отвечает мне в печали
О себе и дивнокрылом скакуне:
- Мы нигде такого места не встречали
Ни в аду, ни на Земле, ни на Луне.
Поищите в Купине Неопалимой,
Или, может быть, на вечных полюсах…
Не найдется на Луне такой долины,
Где хранились бы разбитые сердца!
(Всем нам)
Как родственны в истоке всех верховий
Ключи судьбы и нотные ключи!
Так отчего в стихах гремит Бетховен
У тех, кто «до» и «ре» не различит?
И был ли кто так мощен и отчаян
Меж гроз морей и баловней судьбы,
Как маленький, тщедушный англичанин,
Чьим Трафальгаром лист газетный был?
Все стихло, все угасло, все умолкло,
Но там, доколе даль еще плоска,
Удар волны в ушах морского волка
Не заглушает ямбовый раскат.
И те еще – о, как же в этом блеске
Все наши «много» малы и горьки! –
И те еще, чьи имена как всплески,
Неслышимые в гомоне реки.
Кого, как листья, сорванные ветром,
Навеки подхватила тишина;
Чья жизнь была тиха и безответна
И начисто величья лишена.
Но в ком слова безвестного Бертрана
Не пробуждали чувства высоты?
Все это странно – ветрено и странно.
Как счастье. Как трагедия. Как Ты.
Мы плывём за Моби Диком
Вымпела на мачтах взмоют
У дозорных на глазах;
Мы пустились через море
Сто тринадцать дней назад;
Нардом, розой и гвоздикой
Тянет ветер на восток –
Мы плывем за Моби Диком,
Адмиралом всех китов!
Кто боится дней нечетных,
Кошек черных – марш домой!
Нами правит в лапы к черту
Наш отчаянный хромой.
От седин его сердитых
Пеной взбит морской простор:
Мы плывем за Моби Диком –
Адмиралом всех китов!
Смейтесь, дети, плачьте, жены,
К черту латаный рукав!
Бог не любит береженых –
Это мудрость моряка.
Это дерзость, это дикость,
Это юность бунтарей:
Мы плывем за Моби Диком –
Повелителем морей!
Пусть другие мелкой дичью
Обагряют гарпуны;
Нашей дичи ребра бычьи –
Рев Эоловой струны.
Океаны бороздит он
Как лосось – речной поток;
Мы плывем за Моби Диком –
Адмиралом всех китов!
Страсть и слава канут в Лету,
Власть и деньги примет черт,
Но могил, подобных этой,
Той, что нас к себе влечет,
Нет – клянусь дозорным криком
Над распятиями рей!
Мы плывем за Моби Диком –
Повелителем морей.
Отливающие ртутью,
Волны бьют у мыса Бурь.
Будь же проклят, кто отступит,
Повстречав свою судьбу!
Смерть, морская Эвридика,
Жди Орфея на заре! –
Мы плывем за Моби Диком –
Повелителем морей.
Орландо
Черненый щит с мерцающим обводом,
В веках не потускневшие цвета…
Как хорошо, что сонная свобода
Нам позволяет видеться вот так!
Как я спешу забыться побыстрее,
Перемахнув за сонный парапет,
Чтоб снова оказаться стремя в стремя
Вдвоем на заколдованной тропе,
Под ярко-голубыми небесами,
Среди холмистых солнечных террас,
И вновь заговорить о том же самом,
О чем мы говорили в прошлый раз:
О том, что к жизни вкус – увы! – подорван,
И ни война, ни стих его не длят;
О том, что я б на тысячу Медоров
Не променяла Ваш единый взгляд;
О том, что незаслуженная ругань –
Удел того, чей облик слишком груб;
О том, что Вы столь пламенного друга
Не предали б (благодарю, мой друг);
О том, как мало сердца у великих –
И вновь о том, что с этого чела
И этих губ – на месте Анджелики –
Я ни минуты жизнь бы не свела.
И через призму дружественной страсти —
Клянусь благоволеньем всех святых! —
Я ничего не видела прекрасней,
Чем Ваши грубоватые черты,
И черного сверкающего ока,
И простодушье смуглого лица,
И вечное дыхание сирокко,
В терноподобных пыльных волосах,
И голос, прославляемых в балладах
Как гром или восточный суховей, —
И иероглиф имени «Орландо»
В орлином раздвоении бровей.
И как сестра обиженному брату,
Кладу ладонь на тяжесть рукава;
И хочется сказать… Но вы превратно
Поймете эти старые слова.
Так помолчим? — Уподобляясь дыму,
Тропа меняет облик на глазах —
Да, помолчим. Слова необходимы
Лишь там, где больше нечего сказать.
И так покойно ехать с Вами в ногу
По млечной утекающей пыли,
Качаясь на спине единорога,
Все ближе к Вам – и дальше от земли.
Речи Сапфо
1
В пафосе событий –
Шах календарю!
Сердце, говорите –
Пена, говорю!
Кружевная тина
На семи конях…
Моря не хватило –
Высмеять меня.
Путаница нитей –
Горе словарю.
Тема, говорите?
Пена, говорю!
Тысяча скитаний
В собственной груди…
Моря не достанет –
В Стиксе остуди.
В пене, словно в сите –
В руки рыбарю…
Перлы, говорите –
Пена, говорю!
Сладко обнимало,
Медлило принять…
Моря было мало –
Выстудить меня.
2
Сквозь холодную дверь груди,
Сквозь четыреста шесть годин,
Между тысячами – один
Знак царицы внятен царю!
Ибо кудри мои – седы.
Ибо слава моя – как дым.
Через толщу седой воды
Это я с тобой говорю.
Не пытайся – за мной – со скал,
И не надо в сетях искать
Жемчугов. Не моя тоска
Рассылает такую весть.
Жемчуга мои – горсть песка.
Я не краше земных невест,
Здешних весен не веселей!
Поищи себе на селе
Соночлежницы. Не мути
Мой покой под стеклом пяти
Изумрудно-морских локтей
(Все рассеивающий коктейль!)
Вздохи страсти побереги:
Разве след от моей ноги
Стоит этого? Но могил
Нет прекраснее той, где есмь.
Так не сетуй на переезд
Мой; но смолкни и слушай гимн,
Что поет громовой прибой.
Слушай грудью, щекою, лбом,
Общим слухом жрецов и жертв
Слушай зов – о, не мой уже
И не твой уже! Бранный клич,
Затопляющий сердце звук,
Зов охотников и добыч,
Преграждающий естеству
Дольний путь. Разве я зову?
Разве море зовы глушит?
Не прибой; не голос души;
Это в нас – никто же на ны! –
Кровь Орфея жаждет струны.
3
Остров сей не боги и не феи
Подняли со дна к твоим ногам –
Темно-голубая кровь Орфея
Выточила наши берега.
И когда, бушующее-неистов,
Посейдон обходит сушу вброд,
Громче грома и сильнее свиста
Жгучей этой крови серебро.
И когда Эол, в атаку вея,
Движет рати манием руки,
Гневная, как буря, кровь Орфея
Разбивает вражьи челноки.
С люльки и до первого свиданья,
С млека и до смертного перста –
Кровь Орфея, древняя, седая,
На моих просоленных устах.
Перед нею, горькою, как траур,
Никакие губы не пьянят…
Кто не с детства этою отравой
Вспоен – да не слушает меня!
Он не знает сладостного риска:
Слушая, как бьется и поет, -
Нет, не утонуть, а раствориться
В громогласном говоре ее!
(Может быть, безумье всех Офелий –
Только память вымерших наяд…)
Темно-голубая кровь Орфея,
Истинная родина моя!
Та рука, что сердце мне разбила,
Даже не достигла сей черты…
О, не обвиняй меня, любимый! –
Это было сладостней, чем ты.
ПЕСНИ МЕДЖНУНА
1.
Оттого я безумен, что мать меня родила;
Что недвижна земля; что днем молчат соловьи;
Оттого я безумен, что имя тебе - Лейла;
Оттого я безумен, что эти глаза - твои.
Оттого я дик, как шакал, и худ, как скелет,
Оттого слова мои - пламя, а стоны - дым,
Что из тысячи тысяч ступающих по земле
Нет ноги, что могла бы оставить твои следы.
Оттого-то, как только прохладой пахнет в окно,
Я безумен. Я вижу тебя. Я с тобой вдвоем.
Что мне проку хвалить твои очи и губы, Ночь?
Кто сгорел, тот не хвалит ожоги в сердце своем.
2.
За пуды серебра покупают жен,
Словно море, текут по степи стада, -
У меня только нож, да и тот чужой,
Только сердце, да разве ж его продашь?
Две сумы я надел, да и те пусты,
Три страны я прошел - на тебя взглянуть.
Что пуды серебра для такой, как ты?
Все равно, что за грош торговать луну.
Где возьму я парчи тебе для шатра?
Из каких самоцветов построю дом?
У меня только нож, да и тот украл;
Только краденый нож, да своя ладонь.
Но из тех, кто рабом для тебя служил,
Никому не гордиться ни перед кем:
Разве что-нибудь, кроме крови из жил, -
Это плата за ночь на твоей руке?
Нет вина у меня - напоить гостей;
Нет ума у меня - уж не первый год...
Только нож у меня - рассчитаться с тем,
Кто под свадебный кров тебя поведет.
3.
Я - на руке у тебя перстень с печатью, девушка:
Мной запечатано слово твое любое.
Я - у тебя под ногою камень брусчатый, девушка:
Каждый твой шаг отзывается в сердце болью.
Я - непривязанный пес, и если луна - ты,
Плач мой несется к тебе на дороге горной.
Я - у тебя под фатою цветок граната:
Запах волос твоих перехватил мне горло.
Я - бесноватый, юродивый, грош цена мне,
Брошенный камень, волны разнесенный рокот.
Я - под перстами истерзанных струн стенанье,
Падаль, присохшая взглядом к твоим воротам.
Имя мое для тебя - плод недоспелый, любовь моя.
Сорванный лист на ветру меж летящих сонмищ.
Имя мое для тебя - песнь без припева, любовь моя:
Даже и в сонном бреду ты его не вспомнишь.
Что же во мне, как огонь в пустоте ночи,
Победоносное имя твое звучит?
4.
Передайте той, белогрудой, -
Пусть наденет синее платье.
Видеть в синем ее - проклятье,
Я смотреть на нее не буду,
Убегу, уеду, забуду...
Сотвори, о Господь мой, чудо:
Обесцветь проклятое платье,
Перекрась синий цвет повсюду...
Наапет Кучак
Клином солнце тянется от дверей,
Под окном премудрствуют сизари...
Я хотел бы певчим быть при дворе,
Чтобы синее платье тебе подарить.
Чтобы стали блеклыми пред тобой
Свод небес и моря лазурный вал,
Я пошел бы горше, чем на разбой, -
Для воров бы на площади танцевал.
Я бы отдал золота - сто возов,
Сам за это бы нищим в тюрьме зачах,
Чтобы самый синий в мире узор
Заиграл бы парчой на твоих плечах.
Я запродал бы клочья своей души,
Чтоб оно предстало моим глазам;
Я сапфирами дал бы его расшить -
Пусть рабыням достанется бирюза!
Но бессильны руки мои, и не-
У кого просить: нищета и сор.
А в чертоги сильных в любой стране
Не пускают петь ободранных псов.
Никогда бы ты не стала носить,
Не взяла бы подарка из этих рук...
И во сне мне снится смертная синь,
Застилая зной на сером ветру.
5.
В кабаке густеет пьяный дым,
В кабаке пирует всякий сброд...
Нынче пью с бродягою одним,
Что сидел на камне у ворот.
И на пальцы, скрюченные вдрожь,
Ты ему, из дома выходя,
Уронила в пыль блестящий грош -
Каплю золотистого дождя.
До кончины дней его тугих
Он теперь от стужи защищен:
Отдал башмаки ему с ноги,
Обменялся платьем и плащом;
Отдал все. И нет тому причин,
Чтобы нам не пьянствовать вдвоем:
Место у ворот теперь мое -
Я его навеки получил.
Кто тебя не видел - не постиг,
Что таится в слове "навсегда".
Мне теперь отсюда не сойти
Даже в час последнего суда.
И ни часовому на посту,
И ни башне в каменном тыну...
Я корнями в камне прорасту,
Ветви над оградой протяну,
Уподоблюсь терну и плющу,
Стану тамариском и травой...
Я корнями сердце проращу
Посреди булыжной мостовой.
Чтобы не сумела миновать
Ни в одной из троп твоих земных -
Для того я выкупил права
На свое владенье у стены.
В кабаке бессумрачные дни,
В кабаке щербатая луна...
Нынче пью с бродягою одним,
Пью и упиваюсь без вина.
Всю неделю ни куска во рту
Не держать почти наверняка -
Все монеты отдал я за ту,
Что дала ему твоя рука.
6.
Пятьдесят у тебя рабов, клейменые лбы.
Пятьдесят у тебя рабов и сорок рабынь;
Затеряться бы в этом стаде, став посреди...
Пятьдесят рабов. Со мной - пятьдесят один.
Пятьдесят женихов (был бы с ними, если бы мог).
Пятьдесят теней, обступившие твой порог,
Пятьдесят трофеев к чести отцовских седин...
Пятьдесят влюбленных. Со мной - пятьдесят один.
Пятьдесят ночей не могу осилить тоску.
В полусотый раз мне снится, как по песку
Увлекают за трупом трупы, с ножом в груди...
Пятьдесят убитых. Со мной - пятьдесят один.
7.
Ты замкнул небеса для меня, Творец!
Просверлил глаза мне Твой окоем!
Я бы стал святым на своей горе,
Если б я любил Тебя, как Ее.
Убери с души мне каменный груз -
Я, как птица, взлечу к Тебе в вышину!
Вместо этого ниже и ниже гнусь,
Ни рукой, ни ногою не шевельну.
Ни движенья, ни сил у меня в груди -
Только эта проклятая там, внутри...
Отвори небеса Твои, Господин.
Забери навсегда меня... забери...
8.
Руки высохли. Рот и глаза затянуло льдом.
Даже имя утратил – не помню, когда и где.
Только пепел остался от места, где был мой дом.
Как живой среди мертвых. Как мертвый в мире людей.
Что за тени вокруг разевают немые рты?
Не могу я думать о них, если снилась ты.
Кандалами клубится дороги призрачный шелк.
Я зажал себе уши, пытался закрыть глаза –
Я ушел от тебя, я ушел от тебя, ушел!…
Каждый стон в изможденных суставах тянет назад.
Кто сказал мне о Боге? – Ступайте в свой монастырь!
Не могу я думать о Нем, если снилась ты.
Для чего ты убила меня? Для чего я жив?
Для чего я иду? Для чего обречен дышать?
Это просто во сне я скитаюсь в мире чужих,
Это просто ступни обжигает мне каждый шаг,
Это просто горячка во лбу не хочет остыть…
Как могу я думать о ней, если снилась ты?
Отнялись и глаза, и язык, и на шраме шрам,
А на месте дома – лишь пепел кружат ветра;
Ничего впереди и глумливый смех за спиной…
А куда я иду, не знаю. Мне все равно.
Что за смерть меня встретит в дороге? – Мысли пусты.
Как могу я думать о ней, если снилась Ты…
Машины песни
(стилизация под цыганский романс)
I
Ой, издали, издали
Свет прольется вечерний –
Ой, свет вечерний да золотой…
Ночь до зари, до зари
Коротать при свече мне –
Не уходи, погоди, постой!
Нет у меня ни богатства,
Нету ни отчего дома,
Нет у меня ни души ни воли –
Только лишь свечи погаснут,
Лягу под камень пудовый,
Лягу навек, прорасту травою…
Ой, погляди на меня,
Оглянись, моя зависть –
Ой, да с порога из-за плеча…
Ой, пока жилы звенят
Да покуда глаза есть –
Не торопи мой последний час…
Нет у меня ни мониста,
Ни приворотного зелья,
Нет у меня ни вчера, ни завтра –
Только туманы повиснут,
Кану в подводную зелень,
Кану на дно, добывай, казак мой!
Ой, отпылало в груди
И заря отпылала –
Ой, долу клонится голова…
Ой, погоди уходить,
Поцелуй, как бывало –
Так, как уж больше не целовать…
Ни серебра, ни железа,
Только горячие губы,
Красная кровь да мирская слава…
Сам поутру пожалеешь,
Что променял на другую,
Только далеко за мною плавать!
Ой, словно лодка, луна
Все никак не причалит –
Ой, да качается в облаках…
Ой, да хорош вспоминать –
Опоздаешь к венчанью!
Ночка весенняя коротка…
Ни подвенечного платья,
Ни золотого колечка,
Ни оглашения, ни причастья…
Только ракиты оплачут,
Только веселая речка
Скажет тебе за меня: будь счастлив!
Ой, издали, издали
Свет прольется вечерний…
II
Заверни меня в собольи меха,
Повези меня кататься в санях;
Не гляди на меня так, не вздыхай –
Я чужая, не гляди на меня!
А сережки у меня – как огни;
А рубины – розовее зари…
Не обхаживай меня, не мани,
Оттого что их не ты подарил!
Прежде не было ни бус, ни серег,
Прежде шали по плечам не цвели –
Прежде грошик на кольцо поберег,
А теперь и жемчугов не сули!
Высоко твоя душа занеслась,
Да моих не разгадала причуд –
Прежде даром целовала бы всласть,
А теперь и за сто тыщ – не хочу.
Не вздыхай день ото дня тяжелей,
Не хули моей жестокой красы:
Прежде медного кольца пожалел,
А теперь хоть жемчугами осыпь!
Я любила бы тебя до седин,
Не искала б, на кого променять –
А теперь ты на меня не гляди,
Я чужая, не гляди на меня…
III
Как по улице
Белей скатерти
Замела мои дорожки метель –
Зря ходить по ним,
Зря искать меня,
У меня, мил-друг, сапожки не те!
За сугробами, за овинами
Безоконные хоромы мои –
Не ходи за мной, не зови меня,
Не зови меня, эй, не зови…
Вьюга снежная
Принесла меня,
Ледяная, словно по сердцу нож;
Сгинешь в пропасти,
Сгоришь в пламени,
Коль за мною в подворотню свернешь!
Двери выбиты, сени вымерли –
Ни души в дому, ни сердца в груди;
Не ходи за мной, не зови меня,
Не ходи за мной, ох, не ходи!
Шире облака
Грусть-тоска моя,
Душу праведну спущу за пустяк!
На глазах моих
Нераскаянных
Не слезинки – только льдинки блестят!
Белым саваном с домовиною
Награжу за все подарки твои –
Не ходи за мной, не зови меня,
Не зови меня, эй, не зови!
Другие статьи в литературном дневнике:
