Ты не любишь рассказов о войне
Твое выздоровление продолжается в Белоруссии. Один из друзей - режиссер
Витя Туров, у которого ты снимался в фильме о партизанах, - привозит нас в
деревню, уцелевшую в войне, где мы останавливаемся у милой бабки. Изба
крошечная, зато есть хороший огород, а коза дает достаточно молока, чтобы
каждое утро ты выпивал его, еще теплого, большую кружку. Мы проводим дни в
прогулках по окрестностям. Витя показывает нам места, где четверть века
назад шли жестокие сражения. А между тем природа так прекрасна! Идеально
круглые озера окружены холмами. Начало осени, поля и лес - в золоте, еще
тепло. Мы обнаруживаем бывшие партизанские стоянки, поросшие травой, -
настоящие подземные поселки. Мы проходам через обугленные развалины деревень
- их не стали восстанавливать после войны, а оставили как памятники. В
Белоруссии сотни Орадуров - деревень, в которых не выжил никто. Контраст
между такой мягкой природой и зверством преступлений нас потрясает. Вечером
мы сидим за столом в теплом свете керосиновой лампы. Старуха вспоминает...
В сорок четвертом в деревне оставалось только девять женщин от
пятнадцати до сорока пяти лет, несколько старух, пять малолетних девочек и
двое немощных стариков. Все мужчины от четырнадцати до семидесяти ушли на
фронт или к партизанам. Немцы отступают - это разгром. Деревня чудом
уцелела, но страшное предчувствие подтверждается: все мужчины убиты. С
фронта пришли похоронки: "Погиб за Родину". От партизан - страшное
сообщение: "Никого в живых из деревни такой-то". Когда женщины видят
небольшую группу советских солдат с двадцатипятилетним капитаном во главе,
решение их уже принято. Накормив и напоив мужчин, они топят баню. Каждая
приносит чистое белье, на свежих постелях - россыпи вышитых подушек.
Измученные солдаты засыпают, обретая после долгих месяцев войны это забытое
счастье. В одной избе все не гаснет свет. Самая отважная из женщин говорит с
молодым капитаном:
- То, о чем я попрошу сейчас, наверное, вас покоробит. Но постарайтесь
понять. Война отняла у нас мужчин. Для того чтобы жизнь продолжалась, нам
нужны дети. Подарите нам жизнь.
На несколько минут старуха умолкает. И, справившись со смущением,
заканчивает свой рассказ:
- В соседней избе живет тракторист. Он - азиат, как и его отец.
Почтальонша похожа на своих армянских предков, колхозная повариха -
настоящая сибирячка...
Я тихонько плачу. Рассказанная старухой история лучше любой официальной
пропаганды дает мне ощутить всю глубину трагедии, через которую прошла эта
страна.
Мы идем спать на сеновал. Душистое сено - вместо постели. За
перегородкой хрюкает свинья и протестуют потревоженные куры. Всю ночь ты
вслух сочиняешь стихи. Строфы рождаются одна за другой. Возникают образы...
Как и в самом начале, в школе, когда у тебя еще не было гитары, ты отбиваешь
ритм рукой. В эту долгую ночь родились темы большинства твоих песен военного
цикла.
Ты не любишь рассказов о войне, но, как у каждого советского человека,
они составляют часть твоей культуры. Этот народ, который ты глубоко любишь,
находит в твоих песнях отголоски трагедии, не пощадившей ни одной семьи:
двадцать миллионов погибших, миллионы инвалидов и сирот, тысячи разрушенных
городов и деревень, стертых с лица земли.
На твоих концертах увешанные медалями ветераны плачут. Молодые
задумчивы и серьезны. Твои песни делают для мира и памяти погибших больше,
чем все фильмы, документы, памятники и официальные речи, вместе взятые.
Родившись в тридцать восьмом году, ты в войне не участвовал. Ты совершил
тогда свой маленький подвиг, прокричав в картонный рупор уже сильным,
несмотря на пятилетний возраст, голосом, предупреждая, что зажигательная
бомба упала на крышу одного из домов и надо вызвать пожарных. Другое твое
детское воспоминание более забавно. Когда немцы подошли к Москве, вас с
матерью отправили в тыл. Вы жили в большом поселке, где из свеклы гнали
спирт на горючее для танков и самолетов. Свекольным жмыхом кормили скот. И
однажды работница повернула не ту ручку и не заметила, как спирт вылился в
корм для животных. Те поели - и опьянели и учинили на улицах поселка
настоящую вакханалию: коровы гонялись друг за другом и бодались, лошади
ржали и перепрыгивали через изгороди в сады, свиньи катались по земле, а
куры, утки и гуси пытались взлететь. Женщины и дети бегали по всему поселку,
тщетно стараясь успокоить расходившуюся скотину. А потом животные стали
засыпать. И вскоре весь поселок превратился в сонное царство... Там и сям
фыркали во сне коровы и лошади да тихонько покудахтывали куры.
На увеличенной фотографии красивый светловолосый сероглазый ребенок
вопросительно смотрит в объектив. Возле него - большая овчарка. Это в
Германии, в маленьком городке, где стоит гарнизон советских оккупационных
войск. Тебе семь лет. Мать, прожив с тобой всю войну, решила на время
поручить тебя отцу - военному в невысоком чине, жизнь которого приобрела
неожиданную значительность в этом замкнутом мирке. Его новая жена - Женя,
женщина мягкой восточной красоты, сразу же полюбила тебя. У нее никогда не
будет детей. Ты останешься единственным. Несмотря на тоску ребенка,
оторванного от матери, ты быстро понимаешь преимущество твоего положения -
ты одет, как принц, мачеха кормит тебя разными вкусностями... Правда, если
все дети у тебя на Родине учатся в это время жизни но правилам сталинской
эпохи, то ты воспитываешься прямо-таки на суррогате этих догм. В своем
замкнутом кругу десяток офицерских семей живет под перекрестным наблюдением.
От них несет лицемерием пополам с водкой. Твой отец играет в провинциальном
драмкружке, что позволит ему через много лет говорить, что он был артистом,
а заодно И объяснить твою одаренность, как естественное продолжение своей...
Все, что разрешалось бы русскому мальчику в твоей стране, тебе совсем или
почти совсем запрещено. Ты не можешь сам себе выбирать товарищей для игр -
только приятелей из твоей касты, равных тебе по привилегиям. Никаких
прогулок в одиночку, контролируется каждый твой шаг, тебя ежеминутно
проверяют, опасаясь покушения или детских шалостей, которые "всегда плохо
кончаются". И правда, однажды вы с ребятами находите склад оружия и
взрываете запалы гранат. Трое мальчиков на всю жизнь остаются слепыми и
изуродованными. По чистой случайности ты единственный остаешься невредим. Ты
перестаешь выходить на улицу, и все преимущества, которые мать усматривала в
твоем пребывании в Германии, обернулись на деле серьезными потерями.
Ты острее, чем другие ребята твоего поколения, чувствуешь на себе
сталинские наставления, клевету, чванство и произвол. Ты заклеймишь все это
в своих песнях. Придавленный окружающей тебя обыденностью, отмеченный
исторической обстановкой - "победителей не судят", - ты искалечен не
физически, как твои товарищи, но душевно. Твои поэтические и чисто юношеские
фантазии, уже тогда сложные и противоречивые, похоронены под слоем "хороших
поступков", торжественных выходов в свет - "на людей посмотреть и себя
показать". А после сытного ужина никто даже не подумает поговорить с
обеспокоенным ребенком, который ложится спать и мечтает. К счастью, есть
нежная и любящая мачеха. Она смягчает для тебя этот период терпеливой
заботой и тем, что осталось в ней от древней культуры Армении - ее родной
земли.
Только ради нее я заставляла тебя видеться с отцом. Все это время я
тянула тебя за рукав, я назначала эти встречи, я водила тебя на скучные
ужины. Тебе не о чем было с ним говорить, и говорила я.
Гораздо позже я поняла: из-за всего этого - отца, матери, обстановки и
уже тогда изгнания - ты начал с тринадцати лет напиваться.
Марина Влади. Владимир, или Прерванный полет. - М.: Советский писатель,1990.
Другие статьи в литературном дневнике:
