Во всех речах по поводу терактов и во всех комментариях опускаются заключенный в этом событии катарсис, и ослепление, им вызванное. Моральное осуждение, организация священного союза против терроризма - реакция соразмерна чудесному ликованию, заключенному в
созерцании разрушения мировой мощи, больше того, созерцании ее саморазрушения, зрелище самоубийственной красоты. Поскольку именно красота, своим именем, разожгла всю эту ненависть, взрастила ее в мире, отчего и возникло это воображение терроризма, которое бессознательно живет во всех нас.
То, что мы словно бы видели во сне это событие, что весь мир словно бы грезил им, - потому что никто не может не мечтать о разрушении могущества, ставшего до такой степени гегемонным, - вещь абсолютно неприемлемая для западного сознания морали, но являющаяся неоспоримым фактом, что выражается в патетической жестокости всех дискурсов, в которых хотят избежать самой этой мысли.
В пределе, они это сделали, но мы этого хотели. Если не отдавать себе в этом отчета, то событие теряет все свое символическое значение, и превращается в чистую случайность, становится совершенно произвольным действием, убийственной фантасмагорией нескольких фанатиков, которых достаточно только уничтожить. Но мы-то знаем, что это не так. Весь бред, изгнание сил зла - ничто иное как лекарство от страха, и возникает он потому, что в нас присутствует этот мрачный объект желания. Без нашей глубокой сопричастности событие никогда не вызвало бы такой реакции; несомненно, символическая стратегия террористов была рассчитана на наше молчаливое согласие.
Это намного превосходит ненависть к господствующей мировой силе, которую испытывают обездоленные и эксплуатируемые, к которым мировой порядок обращен своей худшей стороной. Желание зла поселилось даже в сердцах тех, кто участвуют в разделе мирового пирога.
... Говорят: "Бог не может объявить себе войну". Нет, может. Запад, заняв позицию Бога (божественного всемогущества и абсолютного морального закона), стал склонен к самоубийству и объявил войну себе самому.
Бесчисленные фильмы-катастрофы свидетельствуют о существовании определенного фантазма, образ которого словно бы заговаривают, как ячмень, утопив его в спецэффектах. Но всеобщее внимание, которое ими вызывается, равно как и внимание к порнографии, показывает, как легко перейти от мысли к действию - робкая попытка к отрицанию любой системы становится все сильнее, по мере того как сама система приближается к совершенству или всемогуществу.
... Какой путь, кроме террористического, можно было избрать для изменения положения вещей в ситуации монополизации мировой власти, в ситуации столь замечательного сосредоточения всех функций в руках технократической машинерии и при полном единомыслии? Система сама создала объективные условия для нанесения удара по себе. Она дала все карты в руки Другого, чтобы он изменил правила игры. И новые правила будут жестокие, потому что ставка жестока. Система, находящаяся в безвыходном положении от избытка власти в ней, бросила вызов, на который террористы ответили действием, определившем новую ситуацию, что было неизбежно. Терроризм - акт восстановления единичности, которая не устраняется до конца в системе общего обмена. Все проявления единичного (виды, индивиды, культуры), которые заплатили смертью за установление мирового торгового оборота, управляемого одной властью, сегодня мстят за себя с помощью террористического трансферта.
Террор против террора - за этим больше не стоит никакой идеологии. Мы как нельзя дальше отошли от идеологии и политики. Энергия, которая питает террор, не имеет причины, не может быть понята в рамках никакой идеологии, даже идеологии исламизма. Эта энергия не нацелена больше на изменение мира, она направлена на то, чтобы сделать его более радикальным с помощью жертвоприношения (на что, в свое время, были направлены ереси), в то время как система нацелена на реализацию возможностей мира с помощью силы.
Терроризм - повсюду, подобно вирусу. Терроризм проник везде, он следует как тень за системой господства, всегда готовый выйти из тени, подобно двойному агенту. Больше нет демаркационной линии, которая позволяла бы его обозначить, терроризм находится в самом сердце культуры, которая против него сражается, и видимый разрыв и ненависть, которую обращают к миру эксплуатируемые и подчиненные Западу, тайно соединяется с внутренним разломом в системе господства. И этот внутренний разлом можно противопоставить любому видимому антагонизму. Но с другой стороны, система не может ничего противопоставить структуре вируса, принявшей форму практически автоматического реверсии на самого себя собственной мощи,- как если бы аппарат власти выделял фермент, который бы его разрушал. И терроризм и есть ударная волна этой немой реверсии.
Нет, следовательно, ни шока цивилизаций, ни шока религий, проблема далеко выходит за рамки ислама и Америки, на которых пытаются сосредоточить конфликт, чтобы создать иллюзию видимого противостояния и возможности силового решения. Речь идет о фундаментальной противоположности, которая указывает, сквозь призму Америки (которая может быть и эпицентр глобализации, но далеко не единственное ее воплощение) и сквозь призму ислама, на триумф глобализации в столкновении с ней самой.
В этом смысле можно говорить о мировой войне, но только не о третьей, а о четвертой и единственной действительно мировой, поскольку ставка в этой войне сделана на глобализацию. Две первые мировые войны соответствовали классическому представлению о войне. Первая мировая война положила конец превосходству Европы и была завершением эры колониализма. Вторая - положила конец нацизму. Третья мировая, которая, конечно, была, но велась в форме холодной войны и устрашения, подвела черту под коммунизмом. От одной войны к другой, мир все больше приближался к установлению единого порядка. Сегодня, возможно, этот порядок близок к своему концу, что выражается в столкновении антагонистических сил, рассеянных по всему миру, выражается во всех современных конвульсиях. Фрактальная война всех ячеек, всех единичностей, которые восстают по принципу антител. Прямое столкновение настолько невозможно, что требуется время от времени "спасать" саму идею войны с помощью театральных постановок вроде войны в Заливе или сегодняшней - в Афганистане. Но четвертая мировая война - она везде. Она есть то, что неотступно преследует любой мировой порядок, любую гегемонию господства - если бы ислам правил миром, терроризм был бы направлен против ислама. Потому что сам мир сопротивляется глобализации.
... Если соблюдать все пропорции, то вот что произошло с политическим порядком после исчезновения коммунизма и мирового триумфа либеральной власти: именно тогда появился призрачный враг, рассеявшийся по всей планете, проникая всюду, как вирус, возникая на каждом промежутке власти. Ислам. Но ислам есть не более чем подвижная форма кристаллизации этого антагонизма. Антагонизм повсюду - он в каждом из нас. Следовательно, террор против террора. Но террор асимметричный. Именно эта асимметрия делает могущество Запада полностью безоружным. В столкновении с самим собой, оно может только увязнуть в логике сил, не имея возможности играть на поле символа и смерти, так как идея смерти изгнана из западной культуры.
До этого момента, интегрирующей власти в основном удавалось вызывать и разрешать любой кризис, любую негативность, создавая глубоко безнадежную ситуацию (не только для "проклятых", но и для обеспеченных и привилегированных слоев, живущих в полном комфорте). Важнейшим изменением является то, что террористы перестали кончать самоубийством бесцельно, что они делают ставку на собственную смерть, и, таким образом, придают своей атаке эффективность. Они основывают свою стратегию на интуиции, которая подсказывает им, что их противник чрезвычайно уязвим. Эта система, достигшая квази-совершенства, может вспыхнуть от одной искры. Террористам удалось превратить собственную смерть в абсолютное оружие против системы, которая исключает саму идею смерти, идеалом которой является "нулевая смерть". Система, в которой смерть равна нулю, - сама в сумме дает ноль. И все средства распыления и разрушения -ничто по сравнению с врагом, который сделал из собственной смерти средство контрнаступления.
... Следовательно, сделана ставка на смерть, причем не на нашествие смерти в прямом смысле в реальном времени, но на пришествие смерти более чем реальной: символической и сакральной - то есть абсолютного и бесповоротного события.
В этом и заключается дух терроризма.
Никогда не атаковать систему с позиции силы. В этом заключается революционная идея, плод воображения самой системы, которая не устает вызывать на себя огонь в поле реальности. Но борьба перенесена в символическое поле, где основными правилами являются вызов, реверсия, повышение ставок. Так что за смерть можно заплатить только такой же смертью, либо смертью в превосходной степени. Системе брошен вызов, на который она не может ответить иначе как собственной смертью или разрушением.
Террористическая гипотеза состоит в том, что система должна убить себя в ответ на ряд смертей -вызовов. Поскольку ни система, ни власть сами не могут избежать символической необходимости, и это единственный шанс их разрушить. В этом головокружительном цикле невозможного обмена Смерти, смерть террориста бесконечно мала, но она создает вакуум, производит конвекцию в огромных размерах. Вокруг этой малой точки, точки реальности и власти, вся система сгущает, собирает все свои силы.
Тактика террористической модели предполагает создание реальности в избытке и рассчитывает вызвать с помощью этого избытка крушение системы. Насмешка состоит в том, что жестокость власти оборачивается против нее самой, так как террористические акты дают увеличенное зеркальное отражение самой власти, и представляют собой модель символической жестокости, которая запрещена в системе. Это - единственная вид жестокости, которую власть не может осуществить - это жестокость ее собственной смерти.
Вот почему все видимое могущество не может ничего противопоставить ничтожной, но символической смерти нескольких идивидов.
Должно стать очевидным рождение нового терроризма, новой формы действия, которое ведет игру и вводит новые правила для того только, чтобы их нарушить. Эти люди не только не ведут борьбу одинаковыми средствами, поскольку они делают ставку на собственную смерть, на что нечем возразить ("это мерзавцы"), но они присваивают все средства господствующей власти. Деньги и банковские спекуляции, информационные технологии и достижения аэронавтики, зрелищный эффект и промежуточные сети; террористы ассимилируют все достижения современной глобализации, не меняя курса на разрушение.
... Если террористы смогли остаться незамеченными, то каждый из нас является не пойманным преступником (каждый самолет тоже становится подозрительным), и в глубине, возможно, это правда. Это может быть соотнесено с потенциальной преступностью в бессознательной форме, замаскированной и усиленно подавляемой, но все время подозреваемой если не в проявлении, то хотя бы в тайном участии в спектакле Зла. К тому же, событие разветвляется, дробится на части, - в этом заключается пока еще не уловимый источник ментального терроризма.
Радикальное отличие нового терроризма в следующем, владея всеми видами оружия, выработанными данной системой, террористы обладают еще одним видом - своей собственной смертью, и это становится фатальным. Если бы они ограничились борьбой против системы ее же оружием, они тотчас же были бы уничтожены. Если бы они противопоставили системе только собственную смерть, они также быстро бы исчезли, принеся бессмысленную жертву,- то чем терроризм почти всегда занимался прежде (сравните палестинские терракты-самоубийства), и почему он терпел поражение.
Все изменилось с того момента, как террористы начали сопрягать все современные средства со своим символическим оружием. Это до бесконечности умножило их разрушительный потенциал. Это сцепление факторов (с которым мы не можем примириться) которое дает им огромное преимущество. Стратегия "нулевой смерти", эта война в чистом виде, напротив, обходит стороной превращение "реальной" силы в силу символическую.
Небывалый успех терактов ставит проблему, и чтобы ее понять, чтобы увидеть, что происходит в головах террористов и в их организации, нужно избавиться от наших западных воззрений. Такая эффективность терактов требует от нас максимальной расчетливости, рациональности, о которой мы не могли даже подумать, что другие ей обладают. И даже в этом случае, как и в любой организации, основанной на рациональности, будь то секретная служба или что-нибудь еще, всегда возможны упущения и просчеты. Секрет их успеха в следующем: в отличие от наших организаций, террористы работают не по контракту, но заключают некий пакт по выполнению своего священного долга. Выполнение этого долга надежно защищено от предательства и коррупции любого вида. Чудо в том, что им удается адаптироваться в мировой сети, выполнить техническое задание, не теряя связи с жизнью и смертью. В противоположность контракту, пакт не связывает между собой индивидов, - даже в самоубийстве нет ничего личного, никакого "героизма", это коллективное и сакральное действо, совершаемое по требованию идеи.
... Спектакль терроризма требует зрелищного терроризма. И противопоставить этому аморальному восхищению (даже если оно вызывает всеобщее моральное осуждение) политический порядок не может ничего. Наш внутренний театр жестокости - единственное, что нам остается, - явление экстраординарное, объединяющее в себе наибольшую зрелищность и максимальный вызов. Это одновременно микро-модель сверкающего ядра подлинной жестокости в максимальном усилении - зрелище в наиболее чистой форме; и сакральная модель, бросающая историческому и политическому порядку вызов в наиболее чистом виде.
Любое убийство было бы прощено террористам, если бы оно могло быть интерпретировано в рамках исторического порядка - такова аксиома морали благой жестокости. Может быть оправдано любое насилие, если бы оно не ретранслировалось средствами массовой информации. ("Терроризм - ничто без средств массовой информации"). Но все это - иллюзия. Нельзя правильно использовать СМИ, они составляют часть события, они составляют часть террора, и они действуют, так или иначе.
Акт возмездия вызовет непредсказуемые последствия, также как и террористический акт. Никто не знает, на чем возмездие остановится, и что за этим последует. Как нет точного различия между образами и информацией, между зрелищем и символизмом, так нет его между "преступлением" и возмездием.
И в этой неконтролируемой обратимости заключается победа терроризма. Победа, которая видна по подспудному проникновению события в систему, не только на примере экономического, политического и финансового спада во всей системе, а также на примере морального, психологического упадка, который последовал, но в падении системы ценностей, идеологии свободы, свободного перемещения и т.д., которая была гордостью западного мира, поводом для презрения к остальному миру.
В той же степени, как идея свободы, еще новая и современная, уже стирается в сознании и нравах, в той же степени становится очевидным, что идея либеральной глобализации пытается реализоваться совершенно противоположным образом: в форме полицейской глобализации, тотального контроля и страха за безопасность. Регуляция приведет к созданию общества, которое будет максимально приближено к фундаменталистскому.
Спад в сферах производства, потребления, в банковской сфере (но только не в сфере коррупции!)-все это похоже на выполнение стратегической задачи, на проведение ужасающей переоценки ценностей - казалось бы, направленной против терроризма, но на самом деле, отвечающее внутренним требованиям - силовой регуляции абсолютного беспорядка, который поставлен во главу угла, и должен направить во вне свое собственное бессилие.
L'esprit du terrorisme, par Jean Baudrillard. Le Monde. 02.11.2001
