салемская девочкаЯ ловлю тебя ртом и глазами, ветер, мой морозный, прокуренный и сквозной. Заходи в мою душу, побудешь третьим, молчаливым судьёй между ним и мной. Заходи в мою комнату чайных ложек, нерассказанных страхов, прекрасных книг. Знаешь, что я могу, что осталось в силе? Это будет не снег – тополиный пух. Я нашла выключатель зимы и пыли, раздраженных соседей и злых старух. И отныне ничто месяца и числа, я вольна, я меняю и я творю. Вот смотри: я все время учусь отваге в этом мире, похожем на вечный тир, и теперь я могу под любой присягой утверждать: это очень нечестный мир. Ибо ты научился быть безупречным, ты умеешь любому сказать «держись», И куда б ты ни шел, о тебе ведь вспомнят и швырнут в эту истину, как в асфальт. Привыкаешь к теплу полусветлых комнат – просыпайся на улице мордой в сталь. Не останется запаха, цвета, звука, и не ходят часы, и уходит год. И поэтому – будь для меня не ставшим, это будет попроще и без потерь. Слышишь, время? и что? ну и что же дальше? ну и что ты отнимешь у нас теперь? Сердце бьется на паузы и на такты. Не смотри на меня, не смеши, не зли Это все остается со мной навеки, что бы там ни решили на небесах. Это наши с тобой города и реки. Это утро в метро, города в снегах. Это имя твое на пустом конверте. Эти рваные клочья гадальных карт. *** слишком много мужчин говорили мне: жаль, что я не встретил тебя раньше. (с) night in brooklyn *** Вставай-ка, царевна, пора собирать тряпье Бери все, что ценно: игрушки, кота, пальто, Запомни одно: как пойдешь – не смотри назад. Захочешь родить ему сына, родится дочь. Супруг твой от горя уж несколько весен пьет. *** Мое тело нежней и прозрачней, чем все цветы, Мои хрупкие танцы любого заворожат, ...Каждый миг я ступаю с улыбкою по ножам, Морем каждой русалке отмерено триста лет. Ты отыщешь такую, что ярче и горячей... *** Моя скоба, сдоба, моя зазноба, мальчик, продирающий до озноба, я не докричусь до тебя до сноба, я же голос себе сорву. Я тут корчусь в запахе тьмы и прели, мой любимый мальчик рожден в апреле, он разулыбался, и все смотрели, как я падаю на траву. Этот дробный смех, этот прищур ****ский, он всегда затискан, всегда обласкан, так и тянет крепко вцепиться в лацкан и со зла прокусить губу. Он растравит, сам того не желая, как шальная женушка Менелая, я дурная, взорванная и злая, прямо вены кипят на лбу. Низкий пояс джинсов, рубашки вырез, он мальчишка, он до конца не вырос, он внезапный, мощный, смертельный вирус, лихорадящая пыльца; он целует влажно, смеется южно, я шучу так плоско и так натужно, мне совсем, совсем ничего не нужно, кроме этого наглеца. Как же тут не вешаться от тоски, ну, он же ведь не чувствует, как я стыну, как ищу у бара родную спину, он же здесь, у меня чутье; прикоснись к нему, и немеет кожа; но Господь, несбычи мои итожа, поджимает губы – и этот тоже. Тоже, девочка, не твое.(с)
© Copyright: Анна Мора, 2011.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
