Алиса Каширина

Алёна Рычкова-Закаблуковская: литературный дневник


Алиса Каширина. Любая прекращается война
Prosodia публикует стихи Алисы Кашириной, самого молодого автора, которого мы когда-либо печатали. В этой поэзии слышится голос современного молодого мира, жестокого и трагичного с одной стороны, но полного эмпатии и готового пострадать за ближнего – с другой.
Алиса Каширина. Любая прекращается война


Чем это интересно



Слова Достоевского о слезинке ребенка, стоящей всей мировой гармонии, стали этической платформой русской культуры. А что, если этот страдающий ребенок обретет голос? Тогда, кажется, мы получим что-то похожее на поэзию Алисы Кашириной, самого юного автора, когда-либо печатавшегося в Prosodia. Стихи 17-летней поэтессы основываются на классической традиции, при этом в них заметен оригинальный авторский взгляд на живую современность. Помня о предшественниках, Алиса не увлекается поверхностным копированием образцов, ее поэзии свойственна вдумчивость, взрослая глубина и действительно трагическое мироощущение, которое искупает все шероховатости стиха. Это первая публикация автора.



Справка об Алисе Кашириной



Алиса Каширина родилась в 2008 году, учится в лингвоклассе Ассоциации победителей олимпиад ОАНО «ЦПМ». Изучает древнегреческий язык, принимает участие в диалектологических экспедициях. В 2025 году подборка стихотворений «Мел и время» вошла в лонг-лист премии «Лицей». Живет в Москве.
https://prosodia.ru/catalog/stikhi/alisa-kashirina-lyubaya-prekrashchaetsya-voyna/


***



А как стали все тебя с порога звать,


Ты спросил: «Пока не вырубили свет,


Расскажи мне, как не больно убивать,


Что их, прямо в морозилку и в пакет?»


Замолкай уже, из дому утекай,


Проклинай и в личку не стучись ко мне.


Я не знаю, как не больно, братец Кай.


Я забыла все рецепты по весне.



Помню, только в январе, в двадцать втором,


С двух сторон дыша на тонкое стекло,


Мы улиткам обустраивали дом


Глупо, нежно, гарно, правильно, светло.



***



Но должна же быть расплата


За такую блажь?


В сентябре одутловатом,


Горьковатом, грязноватом


Плавят летние закаты


Городской пейзаж.


Где-то взрывы, где-то дроны,


Тысячи смертей,


А у нас не хочет хронос


Пожирать детей.


А у нас летит бесстрашно,


Лихо, терпко, бесшабашно


Жизни полоса —


Прямо пальцами, рассеянно


С глади божьего бассейна


Спасена оса.



***



Уйти в себя, заглядывать в себя


и обернуть глаза зрачками в душу,


ногою цепкой не спешить наружу,


храня свой дом и ближнее любя.



Не червь – не царь – не раб – и не дай Бог


в пыли пороховой делить дорогу


с владельцем полированных сапог,


шагающим со стражниками в ногу.



А если пнут, то взвиться от земли


по милости небес и напоследок


часами полоумного Дали


стекать с воспламеняющихся веток.



И разобрать, что шепчет купина,


когда взрывная теребит волна


её цветков истлевших пирамидки:


любая прекращается война


быстрей, чем рассыпается сполна


на мел и время


ракушка


улитки.



***



И если о войне, то так, по-детски,


Ведь дети – легкомысленный народ:


Кто зайку бросит в сумраке мертвецкой,


Кто голову медведю оторвет.



Кто мячик кинет и над ним рыдает:


По ложной траектории пошел!


Звенит стекло, и удаль молодая


Рукою рот поспешно зажимает:


Нехорошо, мой друг. Нехорошо —



Уже все было, было даже хуже,


И вечно кто-то, сдерживая страх,


Стоит один, очкастый, неуклюжий,


В мечтах о том, что осознают ужас


Все эти многоопытные мужи —


И мячики кровавые в глазах.



Январь двадцать пятого



Зимой паровозы ползут на звезду,


В их топках отверстых на полном ходу


Курятся блаженно и смирно


И ладан горячий, и смирна.



Они проползают застывший ночлег,


Где к форме-платформе прилип человек —


Ни стенок, ни сена, ни стона,


Ни спичек, ни дров, ни иконы.



Три пр;клятых года он жил на песке,


Носил в рюкзаке, вещмешке, налегке


Все то, что от дома осталось:


То жалость, то детскую шалость.



Он схрумкал задолго до этой поры


Все яблоки, все золотые шары,


И все, что посеял, построил,


Опало с ресниц мишурою.



В ботинках — сугробы, в носу — перегар,


Во рту — каламбур «А ля гер — а ля гар»


И жажда не слыть инфантильным,


Во сне — некто теплый и сильный



Согласье на это дает Рождество,


Но только с условьем: не славить его…


О Господи, это откуда?


Не чудо ль, что помнит? Не чудо.



Не чудо, а чудо — сухие носки.


Не чудо, а чудо — врагов на куски


Иль ночью беззвездной, морозной


Ворваться в жарок паровозный.



Ну что ж? Паровозы ползут в никуда.


Их морды взрывают созвездия льда.


Они тормозят у перрона,


Где отрок замерзший и сонный



Разлепит опухшие веки и видит:


Звезда!



Мезень



ОветныеЛейт кресты, песок, песок…


На щельях берег красен и высок,


На отмели упавший волосок


О камни бьется медленною тенью.



Ты тоже думать не спеши о том,


Что заварилось в кипятке крутом,


Что перепрело меж водой и ртом


Отчаяньем, надеждою, презреньем.



Сиди смотри, кивая, сквозь него,


Не спрашивай больного ничего:


В народное рядиться каково?


И называться сухо информантом?


Дожить до девяноста двух годов


И превратиться в базу редких слов?



Смотри туда, где за окном средь дров


Скелеты мельниц. Шестьдесят дворов.


И дачники увозят свой улов.


И дачники. И всё. Без вариантов.



***


За доброту осенних яблок,


За легкой осени кораблик


Не извиняйся, кушай, Ева,


С любой земли, с любого древа.



Все, что могло, уже случилось


В твоих садах. Господня милость


Повисла в воздухе рутинном


Надорванною паутиной.



Срывай, снимай, клади в свой паблик


Тугую плоть осенних яблок,


Их вкус железистый, литой,


Их хруст настырный под пятой…



Лейт Оветные кресты — традиция, связанная с Мезенью. Они ставились в лесу на берегах рек и ручьев как приношение Богу с просьбой о помощи в тяжелой жизненной ситуации. Оветы – это пелены, полотенца, которыми окутывали крест, который приобретал антропоморфный облик.




Другие статьи в литературном дневнике: