***

А мама платья траурно носила -
То чёрный креп, то белый креп...
И горе было буднично и сиро,
Как чёрный хлеб и белый хлеб.

Но как-то вдруг, красивая, под утро
Приехала, в гостиной свет зажгла,
И в платье злобно-пламенном из пурпура
Застыла под жигая зеркала.

Вокруг портниха, хмыкая гундосо,
Булавки собирала на полу,
Безумная, как Навухудоносор,
На четвереньках щиплющий траву.

Горело галунами и штанами
До тошноты красивое шитьё...
И только помню: мама застонала -
И больше мы не видели её.

(Андрей Вознесенский, из Роберта Лоуэлла)

Это было уже начало восьмидесятых, когда Андрея Вознесенского стали как будто меньше любить и меньше знать. Года три он почти не писал, но тогда он стал много переводить.
Помню, в Гослите спорили, включать ли этот перевод из Лоуэлла в собрание. Я не нахожу сейчас в Интернете ни самих стихов, ни этого перевода. Помню только, что у Лоуэлла это был верлибр. Не ручаюсь, что точно процитировала переложение, - прошло все жё тридцать лет. Собственно говоря, это почти или совсем не перевод. И даже если брать это как только стихи, то и тут надо занести их в ряд тех, где "всё некстати, не так, как у людей". Что-то заставило молодую вдову уехать из дома - видимо, с кем-то или к кому-то.
Но если она возвращается под утро в уже готовом платье, то почему тут же оказывается портниха? И если она застонала - то понимаешь, что умерла. Но на смертном одре и при прощании дети же должны были её видеть... И что значит "галунами и штанами"?
Но стихи эти будоражат и неотразимо властвуют - вопреки несообразностям, а может быть, отчасти и ввиду таковых.

Другие статьи в литературном дневнике:

• 04.06.2010. ***