- Погоди, родименький, - пропела Шурка и метнулась в кладовку. Она вынырнула оттуда с миской огурцов и трёхлитровой бутылью оплетёною лозой. Локтем сдвинула к центру стола грязную посуду и поставив угощение, подала с полки граненый стакан.
Дальше он ничего не помнил.
Проснулся на топчане, отовсюду несло кислым, фермой и плесенью. Нечем было дышать.
Вдобавок ко всему рядом лежала, откинувшись на спину, Шурка-косая. Её голые, тощие груди безжизненно свисали в разные стороны.
Кто-то громко стучал в ставни и грязно матерился. Быстро сообразив кто бы это мог быть, он сунул босые ноги в сапоги и растолкал Шурку. Та кинулась открывать дверь, а он изо всей силы рванул на себя оконную раму и выскочил наружу.
Холодный, резкий ветер вернул ему память. Шёл он быстро, на ходу придумывая, как обозлился, когда узнал, что пятая дочь родилась, как провалился в канаву и зашёл к Шурке-косой обсушится, да там и халат оставил.
