Зима шуршит снежком по золотым
аллейкам,
надёжно хороня земную черноту,
и по тому снежку идёт Шолом-Алейхем
с усмешечкой, в очках, с оскоминкой во рту.
В провидческой тоске, сорочьих сборищ
мимо,
в последний раз идёт по родине своей, –
а мне на той земле до мук необъяснимо,
откуда я пришёл, зачем живу на ней.
Смущаясь и таясь, как будто я обманщик,
у холода и тьмы о солнышке молю,
и всё мне снится сон, что я еврейский
мальчик,
и в этом русском сне я прожил жизнь
мою.
Мосты мои висят, беспомощны и шатки –
уйти бы от греха, забыться бы на миг!..
Отрушиваю снег с невыносимой шапки
и попадаю в круг друзей глухонемых.
В душе моей поют сиротские соборы,
и белый снег метёт меж сосен и берёз,
но те, кого люблю, на приговоры скоры
и грозный суд вершат не в шутку, а
всерьёз.
О, нам хотя б на грош смиренья и
печали,
безгневной тишины, безревностной любви!
Мы смыслом изошли, мы духом обнищали,
и жизнь у нас на лжи, а храмы – на
крови.
Мы рушим на века – и лишь на годы
строим,
мы давимся в гробах, а Божий мир широк.
Игра не стоит свеч, и грустно быть
героем,
ни Богу, ни себе не в радость и не
впрок.
А я один из тех, кто ведает и мямлит,
и напрягает слух пред мировым концом.
Пока я вижу сны, ещё я добрый Гамлет,
но шпагу обнажу – и стану мертвецом.
Я на ветру продрог, я в оттепели вымок,
заплутавшись
в лесу, почуявши дымок,
в кругу моих друзей, меж близких и
любимых,
о, как я одинок! О, как я одинок!
За прожитую жизнь у всех прошу прощенья
и улыбаюсь всем, и плачу обо всех –
но как боится стих небратского
прочтенья,
как страшен для него ошибочный успех…
Уйдёт вода из рек, и птиц не станет
певчих,
и окаянной тьмой затмится белый свет.
Но попусту звенит дурацкий мой бубенчик
о нищете мирской, о суете сует.
Уйдёт вода из рек, и льды вернутся
снова,
и станет плотью тень, и оборвётся нить.
О как нас Бог зовёт! А мы не слышим
зова.
И в мире ничего нельзя переменить.
Когда за мной придут, мы снова будем
квиты.
Ведь на земле никто ни в чём не
виноват.
А всё ж мы все на ней одной виной
повиты,
и всем нам суждена одна дорога в ад.
1980.
Борис Чичибабин
Август
***
Как обещало, не обманывая,
Проникло солнце утром рано
Косою полосой шафрановою
От занавеси до дивана.
Оно покрыло жаркой охрою
Соседний лес, дома поселка,
Мою постель, подушку мокрую,
И край стены за книжной полкой.
Я вспомнил, по какому поводу
Слегка увлажнена подушка.
Мне снилось, что ко мне на проводы
Шли по лесу вы друг за дружкой.
Вы шли толпою, врозь и парами,
Вдруг кто-то вспомнил, что сегодня
Шестое августа по старому,
Преображение Господне.
Обыкновенно свет без пламени
Исходит в этот день с Фавора,
И осень, ясная, как знаменье,
К себе приковывает взоры.
И вы прошли сквозь мелкий, нищенский,
Нагой, трепещущий ольшаник
В имбирно-красный лес кладбищенский,
Горевший, как печатный пряник.
С притихшими его вершинами
Соседствовало небо важно,
И голосами петушиными
Перекликалась даль протяжно.
В лесу казенной землемершею
Стояла смерть среди погоста,
Смотря в лицо мое умершее,
Чтоб вырыть яму мне по росту.
Был всеми ощутим физически
Спокойный голос чей-то рядом.
То прежний голос мой провидческий
Звучал, не тронутый распадом:
«Прощай, лазурь преображенская
И золото второго Спаса
Смягчи последней лаской женскою
Мне горечь рокового часа.
Прощайте, годы безвременщины,
Простимся, бездне унижений
Бросающая вызов женщина!
Я — поле твоего сражения.
Прощай, размах крыла расправленный,
Полета вольное упорство,
И образ мира, в слове явленный,
И творчество, и чудотворство».
Мы используем файлы cookie для улучшения работы сайта. Оставаясь на сайте, вы соглашаетесь с условиями использования файлов cookies. Чтобы ознакомиться с Политикой обработки персональных данных и файлов cookie, нажмите здесь.
